Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1921
Мои походы*
Коней табун, людьми одетый,Бежит назад, увидев море.И моря страх, ему нет сметы,Неодолимей детской кори.Но имя веры, полное Сибирей,Узнает снова Ермака –Страна, где замер нежный вырей,И сдастся древний замок А.Плеск небытия за гранью ВерыОтбросил зеркалом меня.О, моря грустные промерыРазбойным взмахом кистеня!
1921, 1922
Сибирь*
Зимами рек полосатая,Ты умела быть вольной,Глаз не скосив на учебник1793-его года,Как сестры твои.Ты величавее ихИ не хочешь улова улыбокДаже в свободе.
1921
Саян*
1Саян здесь катит вал за валом,И берега из мела.Здесь думы о бываломИ время онемело.Вверху широким полотнищемШумят тревожно паруса,Челнок смутил широким днищемРеки вторые небеса.Что видел ты? войска?Собор немых жрецов?Иль повела тебя тоскаТуда, в страну отцов?Зачем ты стал угрюм и скучен,Тебя течением несло,И вынул из уключинШирокое весло?И, прислонясь к весла концу,Стоял ты очарован,К ночному камню одинцуБыл смутный взор прикован.Пришел охотник и разделСебя от ветхого покрова,И руки на небо возделМолитвой зверолова.Поклон глубокий три раза,Обряд кочевника таков.«Пойми, то предков образа,Соседи белых облаков».На вышине, где бор шумелИ где звенели сосен струны,Художник вырезать умелОтцов загадочные руны.Твои глаза, старинный боже,Глядят в расщелинах стены.Пасут оленя и треножатПустыни древние сыны.И за суровым клинопадомБегут олени диким стадом.Застыли сказочными птицамиОтцов письмена в поднебесье,Внизу седое краснолесьеПоет вечерними синицами.В своем величии убогомНа темя гор восходит лосьУвидеть договора с богомПокрытый знаками утес.Он гладит камень своих рогО черный каменный порог.Он ветку рвет, жует листыИ смотрит тупо и усталоНа грубо-древние чертыТого, что миновало.
2Но выше пояса письмёнКаким-то отроком спасен,Убогий образ на березеКрасою ветхою сиял.Он наклонился детским ликомК широкой бездне перед ним,Гвоздем над пропастью клоним,Грозою дикою щадим,Доской закрыв березы тыл,Он, очарованный, застыл.Лишь черный ворон с мрачным крикомЛетел по небу, нелюдим.Береза что ему сказалаСвоею чистою корой,И пропасть что ему молчалаПред очарованной горой?Глаза нездешние расширил,В них голубого света сад,Смотрел туда, где водопадСебе русло ночное вырыл.
<1921>
Праотец*
Мешок из тюленей могучих на теле охотника,Широко льются рыбьей кожи измятые покровы.В чучеле сухого осетра стрелыС орлиными перышками, дроты прямые и тонкиеС камнем, кремнем зубчатым на носу и парою перьев орлиных на хвосте.Суровые могучие глаза, дикие жестокие волосы у охотника.И лук в руке, с стрелою наготове, осторожно вытянут вперед,Подобно оку бога в сновидении, готовый ринуться певучей смертью: дззи!На грубых круглых досках и ремнях ноги.
<1921>
«Сто десять тысяч тюленей грустят…»*
Сто десять тысяч тюленей грустят,Чьи очеса людовиты,Этих божеств моря и ленейБыло убитоВ море плача волос,Пока земля поворачиваласьВ 24 часа,Чтобы закрылись их очеса.А море кругом ледовито.Вот он с неба спустился, людина, –Может, тюленев Будда?Может, сошли Магометы?Нет, окровавлена льдина.Будут плакать тюлени и я. Беда.В крови полынья.У человечества в небе Земные приметы.
<1921>
Бурлюк*
С широкой кистью в руке ты бегал рысьюИ кумачовой рубахойУлицы Мюнхена долго смущал,Краснощеким пугая лицом.Краски учительПрозвал тебя«Буйной кобылойС черноземов России».Ты хохоталИ твой живот трясся от радости буйнойЧерноземов могучих России.Могучим «хо-хо-хо!»Ты на всё отвечал, силы зная свои.Одноглазый художник,Свой стеклянный глаз темной водыВытирая платком носовымИ говоря «Д-да!»,Стеклом закрываяС черепаховой ручкой,И точно буравИз – за стеклянной брони, из-за окопаВнимательно рассматривая соседа,Сверлил собеседника, говоря недоверчиво: «д-да».Вдруг делался мрачным и недоверчивым, скорбным.Силу большую тебе придавалГлаз одинокий.И, тайны твоей не открыв,Что мертвый стеклянный шарБыл товарищем жизни, ты ворожил.Противник был в чарах воли твоей,Черною мутною бездной вдруг очарован.Братья и сестры, сильные хохотом, все великаны,С рассыпчатой кожей, рыхлой муки казались мешками.Перед невидящим глазомСтавил кружок из стекла,Оком кривой, могучий здоровьем, художник.Разбойные юга песни порою гремелиЧерез рабочие окна, галка влетела, увидеть в чем дело.И стекла широко звенелиНа Бурлюков «хо-хо-хо!».Горы полотен могучих стояли по стенам.Кругами, углами и кольцамиСветились они, черный ворон блестел синим клюва углом.Тяжко и мрачно багровые и рядом зеленые висели холсты,Другие ходили буграми, как черные овцы волнуясь,Своей поверхности шероховатой, неровной,В них блестели кусочки зеркал и железа.Краску запекшейся кровиКисть отлагала холмами, оспой цветною.То была выставка приемов и способов письмаИ трудолюбия уроки.И было всё чарами бурлючьего мертвого глаза.Какая сила искалечилаТвою непризнанную мощьИ дерзкой властью обеспечилаСлова: «Бурлюк и подлый ножВ грудь бедного искусства?»Ведь на «Иоанне Грозном» шов –Он был заделан позже густо –Провел красиво Балашов.Россия – расширенный материкИ голос Запада громадно увеличила,Как будто бы донесся крикЧудовища, что больше тысячи раз.Ты, жирный великан, твой хохот прозвучал по всей России.И, стебель днепровского устья, им ты зажат был в кулаке,Борец за право народа в искусстве титанов,Душе России дал морские берега.Странная ломка миров живописныхБыла предтечею свободы, освобожденьем от цепей.Так ты шагало, искусство,К песне молчанья великой.И ты шагал шагами силачаВ степях глубоко жирныхИ хате подавал надеждуНа купчую на земли,Где золотились горы овинов,Наймитам грусти искалеченным.И, колос устья Днепра,Комья глины людейБыли послушны тебе.С великанским сердца ударомДвигал ты глыбы волн чугунаОдним своим жирным хохотом.Песни мести и печалиВ твоем голосе звучали.Долго ты ходы точилЧерез курган чугунного богатстваИ, богатырь, ты вышел из курганаРодины древней твоей.
1921
Крученых*
Лондонский маленький призрак,Мальчишка в тридцать лет, в воротничках,Острый, задорный и юркий,Бледного жителя серых камнейПрилепил к сибирскому зову на «чёных».Ловко ты ловишь мысли чужие,Чтоб довести до конца, до самоубийства.Лицо энглиза, крепостногоСчетоводных книг,Усталого от книги.Юркий издатель позорящих писем,Небритый, небрежный, коварный.Но – девичьи глаза.Порою нежности полный.Сплетник большой и проказа,Выпады личные любитеВы – очаровательный писатель,Бурлюка отрицательный двойник.
1921
- Временник. Выпуск 1 - Велимир Хлебников - Поэзия
- Настроение осени. Стихотворения - Олег Зорин - Поэзия
- Том 2. Стихотворения (1917-1921) - Владимир Маяковский - Поэзия
- Стихотворения - Семен Гудзенко - Поэзия
- В медном говоре колоколов - Вячеслав Саблуков - Поэзия
- Стихов моих белая стая - Анна Ахматова - Поэзия
- Струны: Собрание сочинений - Юрий Верховский - Поэзия
- Воркутинская осень. Осенние любовные мотивы - Владимир Герун - Поэзия
- Мухи и их ум - Михаил Крепс - Поэзия
- Завтра будет вчера. Лирические стихотворения - Анатолий Жариков - Поэзия