Башня. Новый Ковчег 5 - Евгения Букреева

ты уже позавтракал?

— Не успел, — отмахнулся Павел.

— Вот и я не успел, дела у меня с утра были, — Борис опять непроизвольно прикоснулся к щеке. — Пошли перекусим по-быстрому, что ли? У нас сегодня с тобой, Паша, чертовски трудный день. Хотя, когда у нас эти дни были лёгкими?

— Ну, пойдём. Если по-быстрому, — согласился Павел.

* * *

— Поедим тут, в общем зале, времени у меня мало, — решительно заявил Савельев, когда они вошли в столовую, и направился к окошку раздачи еды.

— Эх, Паша, твоя демократичность тебя погубит, — проворчал Борис, следуя за другом. — Я понимаю, как совесть нации и нравственный ориентир ты должен быть ближе к народу…

— Заткнись уже, — беззлобно посоветовал Савельев. — Лучше подумай, как нам этот обмен вечером организовать, чтобы получилось без сюрпризов. С Васильевым я сам переговорю, остальное возьми на себя — военные, охрана, получение оборудования. Медики прибудут — надо им подготовить комнаты.

— Ты, Паша, не учи учёного. Соображу как-нибудь, — буркнул Борис.

Они уже подошли к раздаче, и симпатичная кудрявая девушка, стрельнув в Бориса глазами и тут же засияв кокетливой улыбкой, выставила перед ними две тарелки с ароматной пшённой кашей.

Литвинов привычно расплылся в ответной улыбке. Девушка эта, когда стояла на раздаче, всегда строила ему глазки, и в другое время он бы… Девушка была хороша, особенно полный, даже на вид упругий бюст, пуговицы на белом халатике с трудом удерживали в себе это великолепие. А может, чёрт с ней, с бешеной Пашкиной сестрицей, эта вот явно на всё готова, бери её голыми руками, как эту кралю зовут — Оленька, Леночка? — Борис никак не мог вспомнить.

— Я вам побольше масла положила, Борис Андреевич, — доверительно сообщила то ли Оленька, то ли Леночка, а может и Катенька, кто ж их упомнит.

— Спасибо, из ваших прекрасных ручек я готов есть кашу и вовсе без масла, — машинально отреагировал Борис, а Пашка тихо хмыкнул.

Они не успели отойти от раздачи, как к Павлу подскочил какой-то взлохмаченный тип, кажется из инженеров, и быстро о чём-то заговорил. Савельев отставил в сторону свой поднос, сделал знак Борису рукой — иди, я догоню, — и терпеливо уставился на своего собеседника, а Литвинов, напоследок ещё раз с удовольствием оглядев кудрявую раздатчицу и недвусмысленно подмигнув ей, отчего та вспыхнула и притворно потупила глазки, отвернулся и направился вглубь зала.

Людей было уже не очень много, в основном те, кто возвращался с ночной смены, потому свободный столик Борис нашёл без труда и собирался уже усесться за него, как вдруг его взгляд споткнулся на ней, на Марусе. Она сидела одна и торопливо доедала кашу, опустив голову. Первой и, наверно, самой здравой мыслью было — не подходить, ну её к черту, особенно после той, утренней сцены, но эта здравая мысль проскочила и тут же погасла, и ноги сами собой понесли его к тому месту, где сидела Пашкина сестра.

— Приятного аппетита, Марусенька! — Борис поставил поднос на её стол и тут же уселся напротив.

Маруся подняла на него лицо, усыпанное бледными веснушками, нахмурилась. Потом решительно встала из-за стола и начала собирать грязную посуду.

— Ну что же вы убегаете, Маруся? Посидите с нами хотя бы пять минут, позвольте насладиться вашим обществом, — Борю понесло. Он это понимал, но остановиться уже не мог.

— Вам мало, Борис Андреевич? — поинтересовалась Маруся, и в её серых глазах мелькнула издёвка. Но вместе с этой издёвкой — Борис готов был поклясться — было что-то ещё в этом взгляде, заинтересованность, что ли.

— Вашего общества мне всегда будет мало. Готов стерпеть ещё хоть десять пощечин, если это хоть чуть-чуть приблизит меня к цели.

— К цели? — Маруся подняла бровь.

— Ну, разумеется. Маруся, мы же с вами взрослые люди. Может, хватит уже в игрушки играть? Я же вижу, что я вам не совсем безразличен.

Маруся промолчала, и Борис, опрометчиво приняв её молчание за уступку, усилил натиск и рванул в атаку.

— Маруся, ну дайте мне шанс. Вы не пожалеете. Знаете, я тут по случаю раздобыл бутылочку очень неплохого вина, давайте я загляну к вам сегодня вечером, после ужина? Или вы ко мне приходите? Посидим, пообщаемся. Я достану для вас мандарины, вы же любите мандарины, Маруся?

Маруся склонила голову на бок, сверля его насмешливыми глазами.

— То есть, вы не отвяжетесь, Борис Андреевич?

«Ну, наконец-то», — мысленно возликовал Борис.

— Ни за что! Я готов вечно ждать вашей благосклонности. Ну так что? Вечером, часиков в десять-одиннадцать?

— Слов вы, значит, не понимаете, — протянула Маруся. — Пощёчины на вас тоже не действуют, как выяснилось. А если так?

И Борис не успел толком ничего сообразить, как Маруся быстрым движением схватила с подноса его тарелку, и… по его лицу потекла тёплая жирная жижа, заливая глаза и забираясь за воротник рубашки.

— Да вы что? С ума сошли?

Борис резко вскочил, мотнул головой, и тарелка, соскользнув с головы, упала на кафельный пол, с громким звоном разлетевшись на мелкие осколки. За спиной раздались чьи-то смешки, а потом кто-то громко захохотал, и этот смех, разом подхваченный, оглушительной волной прокатился по полупустому залу столовой.

— Какого чёрта? Вы тут оба ополоумели что ли? — Павла Борис не видел — полусогнувшись, он пытался нащупать на столе салфетки, чтобы очистить глаза от каши, — но голос Савельева грохотал где-то рядом. — Вы… это что вообще за цирк?

— Цирк?

Борис наконец нашёл салфетку и кое-как протер лицо и глаза. Маруся всё ещё стояла рядом со столиком, но глядела уже на Пашку.

— Никакого цирка, Павел Григорьевич. Просто ваш друг, с самого утра такой неловкий. Всё у него из рук валится. Может ему в лазарет надо. Голову подлечить. Или другое какое место, — издёвка в Марусином голове звучала всё более и более отчетливо. — А я пойду, если что, буду в БЩУ. А вам, Борис Андреевич, приятного аппетита.

И она исчезла.

Люди вокруг уже смеялись в голос, до Бориса доносились едкие комментарии и шуточки. Он почувствовал, что его лицо, испачканное кашей, заливается краской.

— Сестра