Страна Прометея - Константин Александрович Чхеидзе

решил я, это еще не так долго.

Наступило послезавтра. Ехать мне надо было около часа поездом и сорок минут трамваем. Я встал на полтора часа раньше обычного, благополучно попал на ранний поезд, в ожидании девяти часов потолкался у расклеенных на стене газет, в которых, кстати сказать, огромными буквами сообщалось, что сын убил отца и мать и скрылся в неизвестном направлении с украденными у них серебряными часами и серьгами из американского золота… И потом, минута в минуту, ровно в девять, вошел в помещение конторы. Господин, с которым мне предстояло говорить, еще не прибыл. Что делать! Закурил папиросу, присел на скамью ожиданий. К сожалению – тщетных ожиданий, так как к десяти часам утра от заведующего конторой прибыла депеша, в которой он сообщал, что приедет в среду на будущей неделе. Депеша была подана с границы соседнего государства.

– Не можете ли вы сказать, – обратился я к одному из служащих, что случилось с вашим шефом? Не пошатнулось ли внезапно его здоровье?

– О, нет, – успокоил меня вопрошаемый, – это, видите ли, его супруге захотелось посмотреть на бракосочетание наследника такого-то престола.

– А что, – поинтересовался я, – господин шеф и его супруга бывают при таком-то дворе?

– Что вы, что вы! – засмеялся служащий конторы. – Они просто поехали посмотреть.

Я пожал плечами и, записав «на расход» время, потраченное с семи утра до десяти, отправился по другим делам. В среду на «будущей» неделе, я стоял у дверей конторы с твердым намерением или договориться, или послать заведующего к черту.

В начале десятого часа к подъезду подкатил мотор. Осунувшийся, с подрезанными словно болезнью глазами, из него вышел шеф. На лице его было написано с яркостью американской рекламы: «Не тронь меня». Но я не мог «не трогать», ведь действующий под этим сумеречным небом принцип «время – деньги» был властен также и для меня.

– Господин шеф, – сказал я как можно любезнее, – в четверг на прошлой неделе я звонил вам по делу фирмы «Икс и сыновья», и вы назначили мне свидание в субботу, в девять часов утра. В этот час я прибыл в вашу контору, но оказалось, вы за границей. Мои доверители предлагают вам сегодня же закончить наши дела или отказаться от предварительного соглашения.

Все это я говорил, шествуя рядом с шефом по лестнице.

– Да, да, конечно, сегодня же все выясним, – ответил шеф. – Извините, что невольно обманул вас. Вы знаете, при нашей работе мы не принадлежим сами себе.

Но едва мы вошли в контору, на шефа набросились служащие, как набрасываются воробьи на горсть зерен.

– Господин шеф, подписать…

– Господин шеф, просмотрите проект договора с эн-эн…

– Господин шеф, министерство третий раз вызывает вас к телефону.

Господин шеф взглянул на меня, улыбнулся, развел руками:

– Подождите минуточку…

Я подождал минуточку. Проползло минут десять. Шеф метался по конторе, коридору, от телефона к учетной канцелярии, от учетной канцелярии к своему письменному столу. Шевелюра его расстроилась, глаза – и без того невеселые – потухли, голос осип.

– Алло! Алло! – кричал он в телефон. – Кто у телефона? Это господин Ка-Эс? Здравствуйте, господин Ка-Эс! Попросите, пожалуйста, Зета навести справку у Игрека, заготовлены ли сметы по проекту договора Альфы и Омеги…

– Да, это я, – перескакивал он к телефону у противоположной стены, – что такое? А? Образцы? Но ведь мы выслали образцы еще семнадцатого прошлого месяца… Очень странно, наведу справку…

И так, без передышки, наскоро закуривая на ходу папиросу и через две затяжки выбрасывая ее, откидывая назад взмокшие волосы, поминутно останавливаемый то одним служащим, то другим, он носился из угла в угол и, проходя мимо меня, делал страдальческую гримасу.

За эту беготню он получал столько, что имел автомобиль и строил загородную виллу. Автомобилем он пользовался два раза в день: утром, когда невыспавшийся и недовольный ехал в контору, и вечером, когда усталый и вычерпанный до дна, возвращался к себе. Для осмотра строящейся виллы он собирался выезжать за город каждое воскресенье, но чаще одного раза в месяц на постройке не бывал.

Стрелка часов приближалась к двум, когда, наконец, утихомирилась беготня моего шефа. Он был похож на сибирского шамана, только что закончившего свою колдовскую пляску.

– Ради Бога, извините меня. – Он сел рядом и опять закурил папиросу. – Я немилосердно задержал вас. Что же теперь делать? До трех мне надо успеть пообедать, а в три меня вызывают на заседание Аграрного банка.

Пока он говорил, я соображал: можно ли мне поставить в счет своей фирмы обед с господином шефом? И если можно – собирался предложить шефу соответствующий выход из положения: пообедать вместе и за обедом переговорить о делах. Но он упредил меня и предложил пройти с ним в его ресторан, где он никому не позволяет платить за себя.

Подали суп с пирожками. Господин шеф внимательно присмотрелся к супу и с жестом брезгливости и отчаяния отодвинул его от себя:

– Черт знает!.. Послушайте, – обратился он к лакею. – Разве вы не знаете, что я не выношу эти плавающие сальные пятна?!

Действительно, на поверхности довольно жиденького супа желтели два-три маслянистых пятна. Лакей рассыпался в извинениях и через минуту принес нечто, напоминавшее воду, в которую попала крупинка крахмала. Господин шеф проглотил несколько ложек. На пирожок он и не посмотрел.

На второе подали рыбу. Это был майонез, с которым я прекратил знакомство в 1919 году. Сказать по правде, не без трепета приступал я к этому кушанью, которое казалось мне легкомысленной причудой гениального римлянина-чревоугодника. Однако шеф отнесся к майонезу с нескрываемой иронией.

– Врач категорически запретил мне все рыбное, – объяснил он, отодвигая тарелку.

Я произнес что-то вроде «а» или «э» и тоже отодвинул тарелку, но уже пустую. Мне становилось не по себе. Разговор о деле не начинался, а настроение моего визави явно портилось.

В момент, когда я откашливался, чтобы задать наводящий вопрос, он оторвался от внимательного изучения карты и, подобно полководцу, убедившемуся в неминуемом поражении с фронта, фланга и тыла, воскликнул:

– Прямо не знаешь, что есть!

Карта разнообразных яств, которую он держал в руках, была двойная и мелко-мелко исписанная. Тяжело вздохнув, шеф передал ее мне:

– Придется опять сухарики в молоке, – пожаловался он.

А я, утратив последние остатки человеколюбия, заказал кровавый бифштекс…

В конце обеда, когда я попеременно прихлебывал то вино, то черный густой кофе, а господин шеф меланхолично помешивал жидкий чай, состоялся наш деловой разговор. Он занял ровно четыре минуты. Мы вышли. По пути между рестораном и входом в контору, где ожидал мотор, господин шеф жаловался