Гнев троллей - Кристоф Хардебуш

— Вполне возможно. Как я уже говорил, тогда ситуация была сложной. Для всех нас. Но даже ваша тетя, воевода Ионна, никогда не упрекала мой орден в том, что произошло в монастыре Стариг Яцек.

— Потому что она хотела мира; и уж точно не потому, что доверяла вам и вашей проклятой вере, — холодно возразил Натиоле.

Принц Ионнис, который тоже встал, примирительно положил брату руку на плечо, но немес Натиоле зло дернул головой и с силой сбросил руку.

Только воеводе удалось несколькими тихими словами, сопровождавшими грозный взгляд, заставить сыновей снова занять свои места.

— Я не могу судить о том, какими были побуждения воеводы. Даже если я уже тогда был членом Альбус Сунаса, я не знал ее лично. Но ваша мать позволила моему ордену вернуться во Влахкис…

— С обязательствами, — перебил его Натиоле, на что Корнель согласно кивнул.

— С обязательствами, которые мы неизменно соблюдаем. Мой орден отверг предателей из Стариг Яцека и запретил практику подобного рода. Некоторых уже нет, и мы все готовы отвечать за последствия, но это не отвечает на мой вопрос касательно мотивации этих… троллей.

На этот раз Натиоле не ответил. Корнель видел гнев принца. Весь его облик был буквально исполнен ярости. Принц Ионнис тоже помрачнел, но молчал. А тролли хоть и прислушивались к их разговору, но Корнель не смог разглядеть понимания на их лицах.

— Действительно, вопрос справедлив, — тем временем констатировал воевода и снова повернулся к троллю. — Керр, а ты можешь объяснить нам, почему тебе все это так важно?

Создание помедлило. Оба его спутника отошли от света назад в тени между колонн, где они затаились, словно ночные кошмары.

— Это важно для троллей. Для всех троллей, для ветви Анды тоже. Я думаю… я надеюсь, что мы сможем усмирить Дух темноты. Что это сделает проще нашу жизнь. Я давно знаю, что его дыхание — это наше биение сердца. Я хочу исцелить его.

Пока другие члены совета слушали слова тролля, кивая, Корнель громко вздохнул и покачал головой. Объяснение было таким же бессмысленным, каким его и можно было ожидать от создания темноты, но другие, казалось, приняли его. Вместо того чтобы чтить Божественный свет, они следовали переплетающимися, неправильными путями в темноту, придавая словам тролля больше веса, чем словам священника.

— Винтила, ты знаешь о том, где находится копье? Ты слышал что-нибудь о нем? — поинтересовался Стен, но старый прорицатель только покачал головой и со вздохом снова опустился на стул.

— Тогда мы едва ли сможем помочь вам, — опечаленно продолжил Стен. — Эти события произошли давно, и многое забыто.

Корнель ощутил облегчение. Скорее всего, влахаки, хоть и не благодаря правильной вере, а только лишь фактам, в конце концов будут вынуждены прислушаться к голосу разума.

— Артайнис может что-то знать об этом! — внезапно крикнул Ионнис. — О том, что мы утратили, может быть известно в Дирии.

С громким вздохом Корнель тоже сел. «Тролли, дирийская девочка, слепые влахаки! И почему в этой каше оказался именно я?»

12

Судя по неуверенным и беспокойным движениям, Воиса нервничала. Еще бы: быть вызванной к воеводе посреди ночи… Это выглядело в ее глазах чем-то ужасным. По всей видимости, девушка лихорадочно перебирала про себя, какие ошибки нужно было совершить, чтобы спровоцировать подобное происшествие. Артайнис же, наоборот, была скорее заинтригована, чем испугана. С одной стороны, поведением Воисы, с другой — раболепным поведением посланника, который принес ей весть и теперь ждал за дверью. Во Влахкисе ночь с ее темнотой означала конец любой деятельности; а вот в золотой империи это нередко было только началом самых интересных событий. В Дирии дни часто были настолько жаркими, что их заполняли лишь отдых и трапезы. Соответственно, те, кто мог это позволить себе, переносили свою деятельность на вечер и ночь. Свет был проблемой только для беднейших из бедных. В кругах Артайнис ночь сияла так же ярко, как день.

Так как Воиса была слишком медлительна, дирийка и влахака совместными усилиями уложили кипасис, а волосы Артайнис уложила сама. Мысленно она снова отругала себя за то, что перед отъездом решила не брать с собой слуг. Тогда она решила, что так заставит отца испытывать угрызения совести и отчетливо покажет ему, что воспринимает поездку в отдаленный Влахкис как ссылку. Однако постепенно она начала понимать, что таким образом наказала только себя. «Наверное, поэтому папа так насмешливо улыбался и таким елейным голосом говорил мне, что все сопутствующие обстоятельства будут чисто моими проблемами. Ха!»

Неожиданно девушка позади дирийки всхлипнула. Артайнис удивленно обернулась к ней, но Воиса отступила на шаг и закрыла руками лицо.

— Воиса? Что случилось? — мягко спросила юная красавица.

— Я… воевода… я, — запинаясь, бормотала горничная, и по ее лицу катились слезы.

Почти с мольбой она протянула руки к Артайнис, словно влахаке грозило утопление и только золотоволосая госпожа могла спасти ее.

Артайнис украдкой глянула на дверь. «О святая Агдель! Надеюсь, у этого посланника достаточно терпения».

— Спокойно. Расскажи мне, что произошло. Ведь все хорошо.

— Праздник… Он был таким… милым. И он сказал, что взберется ради меня на самые высокие горы… — всхлипывала Воиса между рыданиями, но Артайнис перебила, так как ей стало любопытно:

— Что? Воевода?

— Нет! — взвизгнула юная горничная так резко, будто села на ежа, при этом бедняга сильно трясла головой, и Артайнис испугалась, как бы влахака не свернула шею. — Михалес. Он — солдат, здесь, в крепости.

— Юноша с локонами? Который всё время ошивается во дворе? — спросила дирийка.

— Он всегда ждет меня, — гордо ответила Воиса, только чтобы затем снова разрыдаться.

Ее плечи сильно тряслись, когда она с трудом вдыхала и выдыхала.

Артайнис осторожно подошла к девушке и взяла ее за руку, но при этом следила за тем, чтобы слезы глупышки не оставили пятен на кипасисе.

— Милый юноша с темными локонами строил тебе глазки, и на празднике?..

— Было весело. Все смеялись и танцевали. Я выпила вина и тоже танцевала. И он позвал меня на стену и показал мне город, а потом…

Артайнис, улыбаясь, гладила ее по спине. «Девичество уже, наверное, осталось позади».

— Это было плохо? Или это было прекрасно?

— Это было прекрасно, — прошептала влахака.

— А после того он уже не ждет тебя во дворе?

— Почему, ждет.

— Почему ты тогда плачешь?

— Воевода. Он позвал вас, потому что знает об этом. Он отошлет меня прочь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});