Проклятие - Мейер Марисса

Серильде было наплевать, что они о ней думают. Но она до смерти устала постоянно чувствовать себя так, будто она в яме с адскими гончими ждет, когда они устанут играть с ней и наконец сожрут.

Внизу охотники выстроили своих лошадей вокруг арены, которая на самом деле представляла собой просто большую поросшую деревьями часть сада, огороженную забором.

– Давайте устроим незабываемое зрелище, – обратился к ним Эрлкинг. – Я бы не хотел, чтобы вы опозорились перед своей королевой.

Хотя голос его прозвучал вполне серьезно, даже со своего высокого насеста Серильда отлично слышала ехидные смешки охотников. Кто-то из темных, сидящих на бархатных скамейках, бросал на нее косые взгляды.

– Мне скучно, – простонала изнывающая Анна, подперев руками подбородок. – Сколько нам еще здесь сидеть?

– Недолго, – соврала Серильда.

– Час назад ты тоже так говорила. – Анна пнула ногой ограждение. – Когда они заканчивали стрелять из лука.

– И за час до того, – вставил Фриш, – когда они торжественно водили своих собак по кругу, как дорогих пони на выставке.

– И еще за час до этого… – начал Ханс, но Серильда подняла руку, останавливая его.

– Знаю, знаю, – сказала она. – Но мне кажется, что это их последнее выступление. Кроме того, похоже, что собирается дождь.

Хотя утро выдалось солнечным и ясным, на горизонте начали собираться хмурые тучи. Никогда еще Серильда так не ждала грозы.

Она тоже устала, как и дети, и к этому добавлялись бессонная ночь накануне, тяжелое платье, капли пота на спине и то обстоятельство, что, как бы ей ни хотелось, она не могла так же запросто пинать ограждение – потому что, как ни крути, она была королевой.

Ей не было дела до бравых охотников и их тлеющих адских гончих. Просто хотелось вернуться в свои покои и как следует выспаться.

Пинки Анны стали более яростными, и Серильда положила руку ей на колено, чтобы успокоить. В ответ девочка надулась, скрестив руки на груди.

Внизу король кивнул Гизеле, которая стояла перед клеткой бергейста – огромного медведя-призрака. Неповоротливая на вид туша десяти футов ростом, покрытая лоснящимся черным мехом, с глазами, пылающими как угли. Он был очень внушителен, но все же не так красив, как некоторые другие существа в зверинце. Бергейст казался древним, местами его черная шерсть выпала клочьями, обнажив проплешины серой иссохшей кожи. Не хватало и пары зубов в огромной пасти, которая, впрочем, все равно внушала ужас. Одного уха не было, и с этой стороны голову и шею до передней лапы покрывали рваные шрамы. Казалось, медведь прожил тысячу лет, и каждый век обошелся с ним круче предыдущего.

– Выпускайте бергейста! – крикнул король.

С помощью трех слуг Гизела подняла железный засов, открывая дверь клетки. Заскрежетала задвижка, медведь, раскачиваясь из стороны в сторону, поднялся на широкие, как пни, лапы; гончие тут же, рыча, принялись рваться со своих цепей.

Серильда сглотнула, надеясь, что их наспех сколоченный помост не опрокинется, если бергейст врежется в него.

– Что, если они не смогут снова его поймать? – прошептала Гердрут.

– Тогда по саду будет бродить свирепый полумертвый медведь, – хмыкнул Фриш.

– Может быть, он сожрет Эрлкинга, – подхватил Никель, – и у нас хоть одной бедой станет меньше.

Анна скривила губы, обдумывая это, но в конце концов покачала головой.

– Так не пойдет. У нас появится новая беда, больше прежней.

– Я бы предпочел медведя, – пробормотал Никель.

Внизу бергейст медленно выходил из клетки. Охотники дали ему достаточно простора: пешие попрятались в деревьях и кустах, всадники жались к краям арены. Медведь шел неспешно, враскачку, принюхиваясь к воздуху; его косматая шерсть недоверчиво щетинилась.

Но вот, неожиданно для всех, он поднялся на задние лапы и заревел. На солнце сверкнули пожелтевшие клыки. Когда его передние лапы снова грохнули о землю, она затряслась, и это можно было почувствовать даже сквозь половицы помоста.

А в следующий миг медведь помчался по «лесу» в поисках спасения.

– Ждать! – закричал Эрлкинг.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Никто не попытался остановить медведя, когда он несся среди деревьев, вытаптывая траву, ломая юные деревца, давя папоротник и не обращая внимания на ветки и побеги ежевики.

Вот он достиг наружной стены.

Там медведь резко остановился, уставившись на несокрушимую каменную преграду. Затем он снова взревел – этот звук отозвался у Серильды в костях.

Какое-то время медведь обнюхивал стену и даже попытался взобраться на нее.

Разочарованно фыркнув, бергейст бросился обратно в «лес». На сей раз он направлялся к замку.

Однако охотники не тронулись с места. Как далеко они позволят ему зайти?

Серильда задумалась, есть ли шанс, что медведь действительно сбежит. Если он найдет южные ворота, то сможет перелезть через них. Может ли случиться так, что ему удастся добежать до внутреннего двора и через разводной мост попасть в Адальхейд? Или прыгнуть в озеро и поплыть к дальнему берегу? Что, если медведь выберется в царство смертных?

Ей было жалко бергейста – но не настолько, чтобы желать, чтобы он добрался до дорогих ей людей.

– Почему они ничего не делают? – спросила Анна, которая уже стояла, опираясь обеими руками на перила и перегнувшись, чтобы лучше видеть.

– Выжидают. Хотят, чтобы он выдохся. Его будет легче поймать, если он потеряет надежду.

Серильда и дети разом обернулись на хриплый голос. В соседнем ряду скамеек сидела женщина. Одна.

Серильда сразу ее узнала. Безголовая женщина – так она всегда называла ее про себя. Не темная, а призрак – из числа немногих призраков, которые часто присоединялись к Дикой Охоте. Сегодня она тоже выступала на арене, в состязаниях по фехтованию и стрельбе из лука. Ее шея была обмотана шарфом, всегда пропитанным кровью, как и перед ее туники. Один раз, давно, еще в мире смертных, когда Серильда спасалась из замка бегством, она увидела призрак этой женщины. И слышала, как та плакала, говоря, что это она во всем виновата. Серильда видела, как незримый клинок отсек женщине голову. Даже сейчас Серильда вздрогнула, вспомнив это видение. Отрубленная голова, вытаращенные глаза, открытый рот, хрипло шепчущий: Помоги нам.

Эти воспоминания всплывали в ее памяти каждый раз при встрече с этой женщиной, хотя Серильда подозревала, что самим призракам неизвестно, какими они предстают по ту сторону завесы.

– Они играют с ним, – с отвращением бросил Ханс. – Заставляют его поверить, что у него есть шанс.

– Вот именно, – сказала женщина. – Это одна из любимых игр короля.

Серильда вздрогнула, припомнив, как Дикая Охота однажды позволила и ей поверить, что она может сбежать. Они с отцом тогда спрятались в соседнем городе, надеясь, что смогут переждать там до заката полной луны. Надеясь, что у них есть шанс – точно так же, как бергейст надеется там, внизу.

– Сколько времени понадобится, чтобы он… сдался? – спросила она.

Женщина взглянула ей в глаза.

– Невозможно сказать. Ведь его выпустили из клетки впервые за сотни лет. Мы можем только догадываться, как он себя поведет.

– Почему вы не внизу? – с любопытством спросил Никель. – Вы тоже охотница, правда?

Женщина улыбнулась ему, довольно ласково.

– Я охотница, – кивнула она. – Но я не одна из них и никогда не буду.

Презрение в ее тоне было очевидным.

– Тебе не нравится Дикая Охота? – сказал Фриш, повернувшись на своем сидении, чтобы было удобнее с ней говорить.

– О, я наслаждаюсь вкусом свободы, которое она мне дает. Но когда мы возвращаемся, все меркнет перед чувством, что я снова в ловушке. – Помолчав, женщина добавила: – Выбор у нас, призраков, невелик. Ты наверняка и сам это знаешь, юный паж.

Любопытство на лице Фриша померкло.

– Его Мрачность берет меня с собой, потому что я умею кое-что, что важно на охоте, – продолжала она. – Будь у меня выбор, я бы не стала участвовать в его делах, даже если бы это значило, что я больше никогда не смогу заниматься тем, в чем я мастер.