Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свободные мыслители нашего XVIII в. хотели бы увидеть в этом молчании обоснованное выражение религиозного скептицизма. Однако более глубокие причины молчания Конфуция могли быть, напротив, вызваны благоговейным уважением к Высшей Тайне, к Непостижимому. Такое объяснение больше соответствует уровню сознания того времени, его подтверждает отрывок из «Исторических записок» Сыма Цяня, посвященный очень важным жертвоприношениям Небу и Земле: «Когда Конфуций стал толковать о шести искусствах, передавать в кратких словах истории о том, как приходили к власти разные фамилии, и о том, что более семидесяти ванов подносили жертвы фэн на горе Тайшань, а жертвы шань на горе Лянфу. Но какие использовались в этих церемониях жертвенные сосуды, было неясно, и поэтому о них трудно было говорить. Кто-то спросил учителя о значении жертвы ди. Конфуций ответил: „Не знаю. Тот, кто знает суть жертвы ди, тот может управлять Поднебесной так же, как он видит собственную ладонь”».
Конфуций не отрицал существования потустороннего мира, он признавал, что ничего не знает о нем. Для человека, осознающего свое глубокое невежество в вопросах тайн жизни, божества и души предков, странствующих к источникам другого мира, приносили мало пользы. По мере того как улучшалась материальная жизнь, Конфуций терял доверие к шаманам, присутствие которых в повседневной жизни становилось все менее и менее заметным. А когда больше никто не мог говорить с духами, источником высшей морали стала жэнь — гуманность, правильное равновесие, «золотая середина» (чжун-юн) лучших человеческих качеств. Впрочем, эти качества не имели абсолютного значения, они состояли из добрых чувств, из взаимности (бао), они были предпосылками гармоничной жизни общества и проистекали из постоянных личных усилий, направленных на господство над собой.
«Беседы и высказывания» («Лунь-юй»), собранные учениками Конфуция, содержат следующие строки: «Фань Чи спросил о человеколюбии. Учитель ответил: „Любить людей”. Цзычжан задал Конфуцию вопрос о гуманности. Конфуций ответил: „Тот, кто может действовать в Поднебесной, руководствуясь пятью правилами, является гуманным”. Цзычжан сказал: „Разрешите спросить о них”. Конфуций ответил: „Это — достоинство, великодушие, доверие, умение и доброта. [Если вы преисполнены] достоинства, то вас не станут третировать. [Если вы] великодушны, то к вам потянутся многие. [Если вы внушаете] доверие, то на вас полагаются. [Если вы наделены] умением, то достигнете успехов. [Если вы отличаетесь] добротой, то сможете использовать других людей”.
Конфуций сказал: „Не обладая гуманностью, [человек] не может долго жить в стесненных обстоятельствах, [равно как] не может и долго пребывать в радости. Наделенный гуманностью покоится в гуманности, наделенный же мудростью использует гуманность”».[26]
Такое образование, несмотря на все свои успехи и неудачи, на протяжении двух тысяч лет определяло основные направления философской мысли, мораль и систему управления Китаем. Его целью было формирование нового типа «общественного человека», появление которого позволило бы для улучшения жизни объединить и организовать те многочисленные силы, которые процветали тогда на обширном пространстве Китая.
* * *Однако строгое следование ритуалу, чрезмерная прозаичность Конфуция уже принадлежала прошлому. Мо-цзы (470–391 до н. э.), первый из великих последователей, как его называли последующие поколения, привнес в философию самого великого китайского наставника чуждые ему понятия, свойственные великим цивилизациям бронзового века: понятие любви, расположения императора к своим подданным, учителя к ученикам, отца к сыновьям. Обращая мало внимания на тот прием, который ему оказывали власть имущие, он проповедовал повсюду свою глубокую любовь к человечеству и свое стремление удовлетворить ее с помощью самых простых радостей. Убежденный в братстве всех людей внутри строгих социальных рамок, Мо-цзы строго осуждал войну: «Люди стремятся обрести блага и избежать невзгод. Но из всех бедствий какие являются наихудшими? Небо не хочет, чтобы большое царство нападало на малое, сильная семья притесняла слабую маленькую семью, чтобы сильный грабил слабого, хитрый обманывал наивного, знатный кичился перед незнатным. Это все то, что противно воле Неба».
Следуя той иерархии, необходимость которой он так непримиримо утверждал и которую он строго применял к своим собственным ученикам, как это ни парадоксально, объединенным в группы военного типа, Мо-цзы утверждал обязательное превосходство «милосердия» над силой: «Если простонародье не может выбрать закон, который его устраивает, то есть образованные люди, чтобы им его дать. Если образованные люди не могут выбрать закон, который их устраивает, то есть чиновники, чтобы им его дать. Если чиновники не могут выбрать закон, который их устраивает, то есть знать, чтобы им его дать. Если знать не может выбрать закон, который ее устраивает, то есть три министра, чтобы им его дать. Если три министра не могут выбрать закон, который их устраивает, то есть Сын Неба, чтобы им его дать. Если Сын Неба не может выбрать закон, который ему нравится, то есть само Небо, чтобы ему его дать… <…>
Какому закону Неба повинуемся мы? Закону любить всех людей. Откуда мы знаем, что любить всех людей это закон Неба? Потому что Небо принимает жертвы от любого человека. Откуда мы знаем, что жертвы любого человека приняты Небом? Потому что с древности и до наших дней нет никого, кому бы оно не выращивало буйволов и коз, не откармливало свиней и диких кабанов, не поило вином, не давало в изобилии зерно, чтобы люди служили Небу, духам рек и гор. Таким образом, мы видим, что Небо принимает жертвы от всех. А принимая жертвы от всех, Небо должно всех любить. <…>
Просвещенные люди, которые верны справедливости, могут только следовать воле Неба. Тот, кто следует воле Неба, питает всеобщую любовь. Тот, кто противостоит воле Неба, питает отдельную любовь. Для первых закон — справедливость, для вторых закон — сила. Что происходит, когда справедливость становится законом управления государством? Тогда большие царства не нападают на малые, сильные не грабят слабых, большинство не притесняет меньшинство, хитрецы не обманывают простаков, знать не презирает простонародье, богатые не смеются над бедняками, молодые не посягают на стариков. И царства не будут творить зло, используя для этого воду, огонь, яд и оружие. Такое положение вещей благосклонно воспринимается Небом, духами срединного мира и народом. Благоприятное для всех трех, оно идет на пользу всем. Это называют расположением Неба. Тот, кто следует такому порядку, — ученый и мудрый, человечный и справедливый, добродетельный учитель и преданный чиновник, любящий отец и ребенок, полный сыновней почтительности. Почему? Потому что такое положение вещее сообразно с волей Неба».
Впрочем, элементы, которые мы видим в концепции этого философа, благодаря используемому им глоссарию и его мыслительным конструкциям, свойственным периоду раннего феодализма: презрение к условности, безразличие к грубости, глубокая любовь учителя Мо к человеку, — без сомнения, совсем не изменили умы власть имущих того времени.
Несколько десятилетий спустя в царстве Ци родился философ Мэн-цзы (372–289 до н. э.), который самостоятельно и весьма подробно проанализировал идеальные модели управления государством, идеи и результаты долгих конфуцианских паломничеств, целью которых был поиск князя, способного прислушаться к их советам.
Он постоянно опровергал теории школы Мо-цзы, которые изобличал в догматической косности. Для него «справедливость» была тесно связана с личными качествами, которые менялись в зависимости от конкретного человека, от его морального долга. Воодушевленный тайнами духовности, Мэн-цзы провозглашал, что каждый, отказываясь от жизненной суеты, должен вновь обрести сердце ребенка, которое по природе является добрым: «Стремление природы человека к добру подобно стремлению воды течь вниз. Среди людей нет таких, которые бы не стремились к добру, так же как нет такой воды, которая не могла бы течь вниз. Если ударить по воде и привести ее в движение, можно заставить ее подняться выше лба. Если же устроить преграду и приводить ее в движение, то можно заставить ее подняться на гору. Но разве это зависит от природы воды? Сила привела к этому. Человека можно побудить сделать недоброе…»[27]
Действуя как продолжатель великого Конфуция, Мэн-цзы привлек к себе множество учеников. Его воззрения, собранные ими в произведении, обладающем очень высокой литературной ценностью — «Мэн-цзы», — позже стали намного более широко известными, чем труды древних философов, изучавшиеся в обязательном порядке для сдачи экзаменов на звание чиновника.
- Современный танец в Швейцарии. 1960–2010 - Анн Давье - Культурология
- Кризисы в истории цивилизации. Вчера, сегодня и всегда - Александр Никонов - Культурология
- ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС – ВЗГЛЯД ОЧЕВИДЦА ИЗНУТРИ - Сергей Баландин - Культурология
- Цивилизация средневекового Запада - Жак Ле Гофф - Культурология
- Избранное. Искусство: Проблемы теории и истории - Федор Шмит - Культурология
- Цивилизация Просвещения - Пьер Шоню - Культурология
- Между «Правдой» и «Временем». История советского Центрального телевидения - Кристин Эванс - История / Культурология / Публицистика
- Народные традиции Китая - Людмила Мартьянова - Культурология
- Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время. - Андрей Марчуков - Культурология
- От колыбели до колыбели. Меняем подход к тому, как мы создаем вещи - Михаэль Браунгарт - Культурология / Прочее / Публицистика