Одиночка - Гросс Эндрю

Они все хотели услышать, что думает Бор по поводу того, насколько продвинулся Гейзенберг, работавший на нацистов.

Набросав для Бора схемы на обеденных салфетках и скатертях, они обрисовали три возможных метода разделения изотопов: электромагнитная бомбардировка, термальная и газовая диффузии. Все методы были трудоемкими, требовали массы времени и колоссальных вложений. В Оук-Ридже, в штате Теннесси, на территории в семнадцать гектаров шло строительство огромных циклотронов — серии из пятидесяти восьми смежных зданий с гигантскими диффузионными резервуарами, способными разделять и затем выделять легкий изотоп в газообразном состоянии. Бор пришел в восторг. Это был крупнейший из когда-либо спроектированных и построенных человеком приборов. И самый дорогостоящий.

Но, жаловался Оппенгеймер, им приходилось двигаться путем проб и ошибок. Временами, так как многое делалось впервые в истории, они действовали наощупь. Материалы, из которых изготавливались газовые центрифуги, должны быть невероятно прочными и воздухонепроницаемыми. Малейшая утечка или эрозия могли привести к поломке. Предстояло создать новые строительные материалы. При этом все делалось в кратчайшие сроки, так как они боялись быть обойденными немцами.

В войне победит тот, кто придет первым.

— Что касается газовой диффузии, — продолжал Оппенгеймер, приканчивая кусок пирога с ревенем и закуривая трубку, — мы все больше склоняемся к тому, что это и есть наш путь.

Бор видел во всем этом новую реальность с невообразимыми и непредсказуемыми последствиями. Теллер рассуждал об использовании плутония и создании еще более смертоносных бомб. А что русские? Они ведь тоже над этим работали. Поделились ли мы своими достижениями с ними, нашими союзниками? И если не поделились, то что произойдет, когда они наконец доберутся до подобного оружия? А они доберутся.

— Газовая диффузия? — кивнул Бор.

Оппенгеймер поднес ко рту трубку и затянулся.

— Да. Хотя все это лотерея. Количества ничтожно малы. А Бергстрем, который, как вы помните, является главным специалистом в этом вопросе, работает на Гейзенберга.

— Да-да, Бергстрем… — согласился после долгой паузы Бор. Он похвалил пирог — в Европе подобные деликатесы давно остались в прошлом. И добавил:

— Что касается процесса газовой диффузии. Поляк. Вернее, польский еврей. Помните, раньше он работал с Мейтнер и Ганом? — Бор обратился к Бете, — именно по этой теме. Узковата специализация для такого яркого таланта, если хотите знать.

Все молчали в ожидании. Слишком велика вероятность ошибки. Им нужен был человек, который поможет сократить путь.

— Единственная проблема, — продолжил Бор, положив себе еще кусочек пирога и разочарованно кивнув Оппенгеймеру: — Я боюсь, он так и остался в Европе.

Глава 22

— Лео, — Альфред разыскал юношу во дворе после дневной переклички.

— Рад видеть, что у вас все хорошо, профессор, — приветствовал его юноша. — Вы придумали для меня новые головоломки?

— Пока нет. А ты обдумал то, о чем я тебя просил?

— Имеете в виду вашу затею с физикой? Боюсь, я был слишком занят.

— Полагаю, ты играл в шахматы с новой поклонницей. Мы все наслышаны. Судя по всему, трудности, связанные с чем-то действительно важным, тебе сейчас не по силам. Ты слишком поглощен игрой.

— Шахматы — не более «игра», чем то, что предлагаете вы, профессор. А эта поклонница помогает сохранить жизнь мне и моим товарищам по бараку. Но все-таки, что вы хотели предложить? Вы упомянули физику электромагнитных излучений. Зачем мне ее изучать?

— Не изучать. Давай поговорим в сторонке. Просто выслушай меня. Я все объясню.

— Хорошо. Несколько минут ничего не изменят. Ведите меня, профессор.

Они вошли в барак Альфреда. Его обитатели, растянувшись на нарах, ожидали ужина. Профессор и юноша пробрались через все помещение в санитарный отсек на шесть коек с уборной. Сюда помещали больных с температурой или поносом во избежание распространения инфекций.

— Лео, сядь, пожалуйста.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Это ваш кабинет, профессор? — Лео присел на пустую койку. — Впечатляет.

— Прошу тебя, я не собираюсь шутить, сынок. При том что я не могу пока объяснить тебе всего, поверь, тебе не приходилось слышать ничего более важного, чем то, что я скажу. Я предлагаю повторить с тобой все мои исследования. Уравнения, формулы, доказательства. Тебе не надо их изучать. Ты просто должен послушать и запомнить все это.

— Запомнить?

— Именно. Запереть на замок в своем уникальном мозгу. Ты сделаешь это, Лео? Я стар и теряю силы, ты же видишь, как у меня выпирают кости. Кто знает, сколько мне еще осталось.

— Кто знает, сколько нам всем тут осталось.

— Но ты молод. У тебя есть шанс выжить. И если ты останешься в живых, то, чему я тебя обучу, будет важнее всех шахматных матчей вместе взятых. Поверь мне. Но это будет нелегко. Потребуется немало времени и сил, чтобы все это усвоить. Даже тебе, можешь не сомневаться. Подробные доказательства и прогрессии, все то, о чем ты никогда в жизни не слышал и ни за что не поймешь, как они связаны друг с другом. Но это жизненно важно. Ты готов на такое пойти?

— Физика?.. — Лео наморщил нос, словно только что узнал, что на обед опять будет репа.

Альфред кивнул:

— И математика. По большей части очень-очень сложная.

— И что я со всем этим сделаю, если мне удастся выжить? Буду преподавать?

— Физика — это не только формулы и уравнения, сынок. Знание физики открывает возможности ее применения, и люди стремятся эти знания получить. Сейчас и на будущее.

— Я не знаю, есть ли у меня будущее, — пожал плечами Лео. — Но на данный момент шахматы кажутся мне более надежным гарантом для будущего, чем все это.

— Ты нужен мне, юноша. И ты нужен миру. Ты готов?

— Миру? Уж не намекаете ли вы, что это поможет выиграть войну? Ну хорошо, — Лео снял шапку. — Допустим, что я попался на крючок. Продолжайте. Испытайте меня, профессор. Урок первый. Ну раз уж мы все равно здесь сидим.

На губах у Альфреда появилась улыбка. Он сел на койку напротив Лео.

— Мы будем много говорить об атомах, друг мой. И различных газах, и о том, что называют изотопами.

— Изотопами?

— Ты что-нибудь знаешь о молекулярной структуре веществ?

— Я учил таблицу химических элементов. В школе.

— Это начало. Так, атомы одного элемента могут иметь различное количество нейтронов. Возможные различные варианты элемента называются изотопами. Например, самый распространенный изотоп водорода вообще не имеет нейтронов. Существует также дейтерий — изотоп водорода с одним нейтроном, и тритий — изотоп с двумя нейтронами.

— Дейтерий… Тритий… — Лео неуверенно моргал, глядя на него. — И я все это должен знать ради спасения человечества?

— Не думай об этом сейчас. И прошу тебя, перестань подшучивать надо мной. Давай начнем с основ. С закона Грэма. Его в прошлом веке сформулировал шотландский химик Томас Грэм. Суть в том, что скорость эффузии газа обратно пропорциональна квадратному корню из плотности или массы газа.

— Эффузии? И что это значит, старик? — закатил глаза Лео.

— Я тебе не старик. Если мы собираемся заниматься, ты можешь обращаться ко мне «профессор». Или «Альфред», если тебе так больше нравится. Я собираюсь объяснять тебе вещи, которые находятся далеко за пределами твоих знаний или воображения. Это такие же занятия, как в любой школе. Есть преподаватель и студент. И все начинается с уважения. С уважения к тем, кто знает больше тебя. Ты меня понимаешь?

На минуту Альфред решил, что парень уже устал от него, что он вот-вот подхватит свою шапку и уйдет. Вернется к шахматам, несомненно доставляющим ему больше удовольствия, пирожных, шоколада и похвал.

Но, к удивлению профессора, Лео остался. После выговора его взгляд перестал быть скучающим, в нем появилось сожаление, а потом — раскаяние и заинтересованность.

— Простите, профессор. Я не хотел показаться грубым. Продолжайте, прошу вас.