Кураж - Илья Туричин

Артиллерийская стрельба поутихла. Гертруда Иоганновна думала об Иване и детях. Но мысли не были тревожными. Победив Олену, она словно бы перешла какой-то рубеж и обрела уверенность и спокойствие.

Думая о своем, она краем уха уловила щелчок дверного замка. Дверь открылась. Вошла надзирательница с фонарем в руке, подняла его над головой, освещая всю камеру. За ее спиной стояли два конвоира.

– Лужина, выходите.

– Вещи брать? - спросила Гертруда Иоганновна.

– Ни к чему.

Она пошла к двери, сцепив руки за спиной, как положено.

Олена сказала вслед:

– Шлепнут. Как пить дать.

Гертруда Иоганновна шла за надзирательницей длинным пустым коридором. За спиной стучали по цементному полу подковки сапог конвоиров.

Ее ввели в пустую тесную комнату с зашторенным окном. В углу стоял такой же фонарь, как у надзирательницы. А возле, ссутулясь на стуле, сидел мужчина. Лица было не разглядеть. Дверь за спиной Гертруды Иоганновны закрылась. А она осталась стоять.

– Здравствуйте, Гертруда Иоганновна. Садитесь.

Мужчина указал на стул рядом. Она подошла и села на краешек, положив руки на колени.

Мужчина поднял фонарь и подержал его перед собой, освещая ее лицо. И свое. Она узнала Алексея Павловича, того, что долго разговаривал с ней перед арестом.

Алексей Павлович положил ладонь на ее руку.

– Осунулись. Трудно?

Она кивнула.

– Всем сейчас трудно. А вам, верно, вдвойне. - Он вздохнул прерывисто, словно собрался заплакать. - Обижают уголовники?

– Обижали. Сейчас нет уже.

Алексей Павлович улыбнулся.

– Знаю. Мы оставляем город. Завтра здесь будут гитлеровцы.

– Весь день стреляли, - тихо сказала Гертруда Иоганновна.

Алексей Павлович кивнул, поставил фонарь на пол и придвинулся к ней так близко, что она почувствовала на щеке его дыхание.

– Гертруда Иоганновна, на какое-то время вам придется остаться одной. Совсем одной. Лицом к лицу с врагами. Это нечеловечески трудно. Подумайте. Командование не будет настаивать на том, чтобы вы остались. Мы можем забрать вас с собой. Дело найдется.

Алексей Павлович умолк, и она молчала. Вздрагивал желтый язычок пламени в фонаре.

– Вы не знаете, как Петер и Пауль? Добрались до Москвы?

Сказать или не сказать? Майор был очень осторожен. "Взвесь все на месте. И реши сам. Как будет лучше для дела. Она не разведчик. Она - артистка цирка. А у нас не сальто-мортале вертят. У нас в железо надо превратиться, в железобетон".

Реши сам.

Лучшая легенда - правда. Она складывается сама. В ней нет ни сточенных углов, ни заштопанных прорех. Поэтому она неуязвима.

Сказать, что мальцы добрались до Москвы? Посылать человека в ад и солгать ему?

Сказать, что они здесь, в городе? Лишить ее покоя сейчас, когда…

– Замечательные у вас сыновья, Гертруда Иоганновна.

Она сразу насторожилась, подобралась, словно почуяла что-то. Алексей Павлович заметил перемену.

Все может случиться. Самое невероятное. Она может столкнуться с мальчишками на улице.

Они случайно увидят ее.

Их кто-нибудь узнает и расскажет ей.

Им сообщат, что мать служит немцам.

И любая мелочь может привести к непредвиденным, а то и трагическим последствиям.

Нет, лучшая легенда - это правда.

– Они сбежали, - сказал Алексей Павлович.

– Сбежали?

– Да. И явились в НКВД требовать, чтобы вас немедленно освободили.

– Где они?

– Мы хотели переправить их к деду в Березов, но гитлеровцы замкнули вокруг города кольцо. Пришлось спрятать их здесь у надежного человека. На время. Потом, при первой же возможности, мы вывезем их из города.

Гертруде Иоганновне хотелось заплакать, перехватило горло.

Алексей Павлович снова положил ладонь на ее руку.

– Вы за них не тревожьтесь, Гертруда Иоганновна. За ними присмотрят. Но возвращение их в город многое осложнило. Вы можете неожиданно встретиться с ними на улице. Да мало ли. Поэтому командование и не настаивает, чтобы вы остались. Если гитлеровцы вам поверят и вы будете работать у них, мальчики могут узнать об этом.

– Малтшики не поверят, - Гертруда Иоганновна с трудом справилась с комом в горле. - Я знаю своих детей. Они не поверят. Они все поймут.

– Они уже кое-что поняли, - мягко сказал Алексей Павлович. - Мы не могли им сказать всю правду, но кое-что они поняли.

– Ах, малтшики, малтшики, - покачала головой Гертруда Иоганновна.

Они посидели молча. Потом она сказала тихо:

– Вы ждете ответ?… Я родилась в Берлине. И они пришли из Берлина. Я оставаюсь. Я не боюсь.

Алексей Павлович сжал ее руку.

– Удачи вам, Гертруда Иоганновна. В городе вас знают, полгорода перебывало в цирке. Поэтому рассказывайте правду. Муж - в Красной Армии. Мобилизован. Всех мобилизовывали. Дети ушли с цирком. А вас арестовали. Почему? Очевидно, боялись, что вы немка. А там уж по обстоятельствам. Ведите себя естественно. Но будьте настороже. Думаю, им очень нужны будут люди. И людей найти будет нелегко. А вы - немка. И учтите: вас будут ненавидеть.

– Понимаю, - сказала Гертруда Иоганновна.

– Ни с кем не общайтесь. Вас могут проверить. Даже наверняка будут проверять. Наши люди найдут вас сами. Пароль: "Не подскажете ли, где можно починить замок чемодана?" Отзыв: "В этом городе проще купить новый чемодан". Запомнили? Повторите.

Гертруда Иоганновна повторила.

– Вам пора в камеру. Допрос окончен, - сказал Алексей Павлович. - Прощайте, Гертруда Иоганновна. И будьте осторожны. Не торопитесь. Выжидайте. Вживайтесь. Пусть все идет как бы своим естественным путем. А за сыновей не беспокойтесь. За ними присмотрят.

– Спасибо.

Алексей Павлович пожал ее руку и постучал в дверь.

Гертруда Иоганновна сомкнула руки за спиной. Невозмутимый конвой шагал сзади.

9

Пантелей Романович Гудков жил на окраине города возле реки, ниже ее поворота, в собственном кирпичном домике с садом и огородом. Раньше здесь жило много Гудковых. Кроме самого Пантелея Романовича и его жены трое Пантелеевичей да две Пантелеевны. Потом сыновья женились, привели жен, народились внуки. Шумно стало в кирпичном домике.

Потом вышли замуж дочери и уехали к мужьям.

Сыновья, один за другим, получали назначения на далекие станции, - все они, как и Пантелей Романович, были железнодорожниками, - забирали свои семьи и тоже уезжали. Так все и разъехались. И остались Пантелей Романович с женой вдвоем.

Как-то зимой жена полоскала в проруби на речке белье и простыла. Поболела, покашляла и померла.

Остался Пантелей Романович в своем кирпичном домике один. Копался в земле, ухаживал за садом. Приезжали сыновья, звали к себе, и дочери звали. Не поехал. Куда поедешь от трудов своих, от дорогой могилы? Небось и на их станциях стены не из пряников, медом не мазаны!

В свой домик и привел Пантелей Романович ночью Павла и Петра.

В нескольких местах над городом клубились ало-оранжевые столбы. В стороне моста постреливали. Иногда в небе повисала голубоватая ракета. В ее сторону летели светящиеся точки трассирующих пуль.

Пантелей Романович напоил ребят чаем с прошлогодним яблочным вареньем. Яблочки были маленькие, тонкая кожица легко сползала с них, обнажалась сладкая прозрачная мякоть.

Киндер тоже не отказался от хлеба с вареньем.

Укладывая мальчишек спать в комнате, где когда-то жили сыновья, когда были такими же, как эти сейчас, Пантелей Романович сказал:

– Меня зовите дедом. Мои внуки, ежели кто… Отец ваш - Роман Пантелеевич, мой старшой. Были вы тут махонькими. Вас и не помнит никто. Петр на год старше. На глаза людям не лезьте. Похожие больно. Усекли? Мать Марией кличут. Константиновна. Приехали со станции Клуня. Отец, стало быть, паровозный машинист. Как отца звать?

– Иван Александрович, - ответил Павел.

Пантелей Романович нахмурился.

– Роман Пантелеевич, - сказал Петр.

– А приехали?…

– Со станции Клуня, - ответил Павел.

– С собакой чего делать? - спросил Пантелей Романович.

– Он добрый, - сказал Павел.

– Не про то. Негоже русской собаке немецкое имя. Лучше Бобик или Тобик.

– Между прочим, это английские имена, - сказал Петр.

– Ну?… - Пантелей Романович был озадачен. - А Шарик?

– Он на Шарика не откликнется, - сказал Павел. - Будем звать его Киня. Киня и Киня.

Киндер повел ушами и постучал хвостом по полу.

– Понимает, - сказал старик. - Лампу задуйте.

Пантелей Романович ушел. Они задули лампу, отодвинули штору и приоткрыли окно. Вместе с отдаленными звуками стрельбы в комнату ворвался запах воды. Они поняли: там, в ночной мгле, течет река.

– Река, - сказал Павел.

– А за рекой лес. Точно.

Оба вспомнили "вигвам" и Великих Вождей

– Сейчас бы Большой Совет, - произнес Петр.