Первая заповедь блаженства - Людмила Дунаева

Выздоровел я гораздо быстрее, чем хотелось бы.

Накануне моего отъезда на площади перед Главным корпусом в мою честь был устроен прощальный пир. Погода была ясная и тёплая, уже начинался листопад. Мы пировали в большой компании: пришли все врачи и многие пациенты лечебницы. Впрочем, я подозревал, что собрались они вовсе не из-за меня, а из-за пирогов с грибами.

Во время застолья мне были поднесены подарки. Кроме новой пары кроссовок, джинсов, куртки-незамерзайки и вместительного модного рюкзака я получил: от Тийны — сшитую ею собственноручно рубаху народно-характерного покроя; от Анны Стефановны — диск оперных арий в её исполнении с автографом; От Дяди Фила — деревянный крестик и икону Ильи пророка в резной рамочке (доктор Кузнецов, оказывается, увлекался ещё и резьбой по дереву); от профессора Нечаевой — подзатыльник, чтобы больше не лез в воду, не зная броду, и поцелуй за спасение глупых девчонок.

Потом ко мне потянулись врачи со списками электронных адресов бывших пациентов и просьбой передать им всем приветы. Я оставил свой адрес Ольге Васильевне. Я не попрощался с Каарелом, потому что он, по словам врачей, ещё не приходил в себя, но они обещали, что это произойдёт со дня на день. Пока он будет находиться в больнице, Ольга Васильевна передаст ему мой адрес, и Каарел свяжется со мной.

Мы засиделись за столом дотемна. В небе уже появились первые звёзды, когда Ольга Васильевна велела всем расходиться по домам.

Автобус-экспресс, на котором я должен был ехать домой, один раз в неделю рано утром проезжал через наши края. Мне надо было дойти до шоссе, перейти его по подземному переходу и, выйдя на дорогу, проголосовать. Всё просто. Дядя Фил предложил довезти меня до шоссе на Паладине, но я отказался. Я хотел напоследок прогуляться по лесу пешком.

На заре мы простились у ворот лечебницы. Тийна, Ольга Васильевна, Анна Стефановна, Филипп Михайлович и Георгий Владимирович стояли по одну сторону стены, а я по другую. Пока ворота медленно закрывались, они махали мне и кричали последние напутствия. Глаза у женщин были на мокром месте.

И вот я остался один. Я посмотрел на закрывшиеся ворота и понял, что так и было нужно. Поднял рюкзак, закинул его за спину, повернулся и, насвистывая, пошёл по лесной дороге.

День собирался быть ясным. Над дорогой стелился розовый туман. Птицы уже проснулись. Встающее солнце смотрело сквозь деревья. И — ни ветерка. Я шагал по росистой траве, на сердце было легко. У меня начиналась новая жизнь. Во мне рождалось новое чувство.

Я вдруг понял, что скучаю по дому. По маме с папой. Я хочу их видеть. Хочу, чтобы в их жизни тоже была радость. Господи, помоги мне.

Я шёл, не торопясь, наслаждаясь лесным покоем и одиночеством. Я никогда не чувствовал себя таким свободным. Я решил нарвать букет для мамы и стал искать самые красивые цветы. А когда поднял голову от земли, увидел, что навстречу мне кто-то идёт.

Стройная фигура в светлых одеждах словно соткалась из утреннего тумана. Вокруг головы неизвестного существа стояло золотистое сияние. Походка незнакомца была легка и величава, травы благоговейно ложились ему под ноги, цветы ластились к нему. У меня захватило дыхание.

«Это Ангел — подумал я, склоняя голову. — Я не могу… не должен смотреть на него!»

Я остановился и стал ждать, когда он минует меня. Вот он подошёл, я увидел небольшие босые стопы…

— Илья! — тихо произнёс знакомый голос.

Я вскинул голову и не поверил своим глазам.

— Каарел?!..

— Тс-с! Тише!..

Он стоял и смотрел на меня своим потусторонним взглядом. Лицо его стало совсем прозрачным. Длинные волосы, гордость Тийны, исчезли. На голове его золотился пушистый ёжик, который я принял за нимб. Одежда, просторными складками спадавшая до земли, была ему велика.

— Куда ты идёшь, Илья? — тихо спросил он.

— Домой… — ответил я почти шёпотом.

— И я домой…

Неожиданно он пошатнулся и упал бы, если бы я не подхватил и не посадил его на обочину. Каарел прислонился спиной к стволу сосны и закрыл глаза.

— Знаешь, мне приснилось, что я могу ходить, — сказал он. — Такой хороший сон… Я его помню. Это было в больнице. Я встал, оделся… никто меня не видел… я спустился в гараж, взял «Скорую помощь» и приехал… и встретил тебя…

— Это тебе не приснилось! — воскликнул я, задыхаясь от радости. — Открой глаза, Каарел, ведь ты не спишь!..

— Сны всегда так говорят…

Он взглянул на меня и застонал:

— Не хочу просыпаться! Не буди меня! Пожалуйста, не буди!.. Мне плохо…

Он задрожал и рванул воротник.

Пуговица отлетела, одежда распахнулась, и я увидел на теле Каарела множество ран, кое-как залепленных пластырем. Я дико перепугался и вскочил на ноги.

— Не умирай! — завопил я. — Подожди, не умирай! Я сейчас!..

Сломя голову я бросился обратно к лечебнице.

— Откройте! — закричал я, лупя кулаками в железные ворота. — Откройте немедленно!..

На меня уставилась камера наблюдения.

— В чём дело, молодой человек? — спросила она голосом дежурного наблюдателя.

— Там… Каарел!.. Доктор Томмсааре!.. Ему нужна… помощь!..

Я совсем запыхался от бега и от страха. Изложить ситуацию более внятно я не успел: ворота открылись.

За ними стоял квадроцикл, а на нём сидела Надежда.

— Быстро залезай! — велела она.

Я запрыгнул на сиденье, и машинка рванулась вперёд.

Квадроцикл скакал по ухабам, как чокнутая лошадь. Я вцепился в сиденье, пытаясь из него не вылететь. Машинка неслась по дороге во весь опор.

— Вон он! — крикнул я, увидев издалека светлую фигурку, скорчившуюся под сосной. — Стой! Стой! Ты куда?! Мы же его проехали!

— Тебе некогда! — не сбавляя скорости, крикнула в ответ Надежда. — Тебе срочно нужно домой!

— Но я даже не попрощался…

— Вам рано прощаться!

Мы вылетели на шоссе, и я зажмурился. Со всех сторон послышались визг тормозов и возмущённые гудки. Я приготовился к скорой смерти, но тут всё и кончилось.

Я открыл глаза. Оказалось, что мы перпендикулярно пересекли восьмиполосное шоссе и резко встали перед самым носом пассажирского лайнера, едва успевшего затормозить. Надежда велела мне слезать.

— Счастливого пути, — пожелала она, и я на трясущихся ногах безропотно полез в автобус.

В салоне пассажиры громко делились мнениями о нашем с Надеждой психическом здоровье.

— Вы что, из дурдома сбежали?! — заругалась при виде меня одна тётечка.

— Не-а, я не сбежал! — ответил я. — Меня выписали… Как безнадёжного.

Пассажиры ещё больше возмутились и больше не захотели со мной разговаривать, а я ни с того ни сего загрустил и всю дорогу проплакал, отвернувшись к окну.

Глава 19. Встреча и прощание

За два года наш огромный двор мало изменился. Разве что деревья чуть-чуть подросли. Впрочем, они всё равно оставались маленькими и чахлыми. Расти в окружении пятидесятиэтажных домов было делом неблагодарным: сколько ни расти, а до неба не достанешь.

Лифт мягко вознёс меня на мой тридцать первый этаж. Выйдя из лифта, я подошёл к двери квартиры и посмотрел в глазок. Сканер признал меня за своего и впустил без звонка. Я тихо вошёл, запер за собою дверь и огляделся.

Наша квартира никогда не отличалась порядком, но после той школы аккуратности, что преподал нам незабвенный Эстонец, беспорядок показался мне просто вопиющим. В прихожей, к тому же, стояли какие-то чемоданы, баулы и тюки, словно кто-то собирался переезжать. Из гостиной доносились голоса: папин, мамин и ещё чей-то, похоже, официальный.

— Итак, господа Арсеньевы, что заставило вас принять решение о разводе? Господин Арсеньев?

— Моя жена, — заговорил папа, — не может обеспечить мне детей достаточно высокого качества.

— Госпожа Арсеньева?

— Мой муж, — сказала мама, — сломал мне всю жизнь.

— У вас есть общий ребёнок? — спросил официальный голос. — Где он сейчас?

— Он в интернате для не особо одарённых.

— В таком случае, его мнения мы можем не спрашивать. Что ж, причины для развода вполне веские. И я, властью, данной мне законом, объявляю ваш брак недействи…

— Стойте, — крикнул я, влетая в комнату. Теперь я понял, куда меня так торопила Надежда.

Официальное лицо на экране стереовизора удивлённо выпучило глаза.

— Это ещё кто? — спросило оно.

— Я — общий ребёнок, — сказал я. — Я ни в каком не в интернате. Я Признанный! — я вытащил из кармана Сертификат. — Я лидер Шоу Вундеркиндов! — я показал золотую медаль. — Мои родители просто были не в курсе…

Официальное лицо побагровело.

— Ну и шутки у вас, — сказало оно, — идиотские.

Экран погас.

Так началась моя новая жизнь в городе. Первые несколько дней ушло на то, чтобы убедить родителей, в том, что: