Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По дороге она со смехом рассказала мне про своих подруг, веселых учителек. Одна из них, Татка, чаще всего фигурировала в ее рассказах.
Однажды она с Таткой поехала в Днепропетровск.
- Я добре знаю Днепропетровск. Мне довольно быть один раз, и я все запомню. А Татка никогда не была. Ой, смех! Вот я ей говорю: "Сейчас мы поедем на трамвае". А она спрашивает: "А он нас возьмет?" - "Возьмет!"
Ну, мы сели, я ей говорю, чтобы она вперед шла, а она стесняется, не хочет. Я прошла вперед, а у нее чемоданчик и деньги. Я ей кричу через весь вагон: "Татка, заплати за билет!" А она мне кричит через весь вагон обратно: "А я думала, они нас так подвезут, без денег". Ой, смех! Она первый раз в таком большом городе.
- А вы?
- Я - во второй раз.
- И больше нигде в "большом городе" не были?
- Нет.
- Однако как вы хорошо находите дорогу в темноте... все эти стежки, тропочки...
- Я в темноте вижу, как кошка. - Она тихонько засмеялась. - Как кошка... Смотрите, я вас заведу куда-нибудь и брошу.
- А я найду дорогу.
- А ну-ка, скажите, где сейчас Зацепы?
Я показал наугад рукой на черную кучу больших деревьев.
- А вот и не угадали! - воскликнула она. - Правее!
Она легонько положила руку на мое плечо и показала другой рукой направление.
- Придется вас провожать обратно.
Она увидела впереди какую-то фигуру.
- Эй, Степан Иваныч, пойдем со мной гулять! - закричала она общительно. - Пойдем со мной гулять, проведем человека!
Степан Иванович, с бутылкой молока в руках, отказался.
- Ну, я тебе припомню! - закричала Зина задорно. - Не приходи ко мне до хаты, выгоню!
Это был приезжий учитель.
Она просила еще нескольких, но все хотели спать, все отказывались.
Наконец она сосватала мне уже возле самой своей хаты, в которой светился желтый огонь, какого-то дюжего парня. Он благополучно вывел меня к железной дороге.
В деревне возле хат мелькали фигуры, горели папиросы, слышались в степи песни, пахло дымом и печеным хлебом. Лаяли собаки. Стучал двигатель мельницы.
Была чудесная, звездная июльская деревенская ночь, полная таинственной тьмы и нежности.
Пахло ореховой горечью сорняков.
"Чудесный пацан" - наше время, наша жизнь!
Ночи стали совсем летние, черные по-южному и звездные.
На Украине называют Большую Медведицу - Воз.
Узнавание звезд, разговоры о вселенной.
Много падающих звезд. По всем направлениям.
Очень сильно пахнет в палисаднике маттиола.
Сидим часов до двенадцати на скамеечке. Тепло, и комаров немного.
Только что приехал из "Парижской коммуны" Петрусенко, помощник начполитотдела по комсомольской работе.
Это молодой человек, низенький, плотный, в соломенной высокой шляпе с очень короткими полями.
Иногда он ездит на велосипеде.
У него жена известна своей ревностью и скверным характером. Он бы с ней давно разошелся, но боится. Есть ребенок.
Она устраивает ему скандалы, часто выбегает во двор - нарочно с заплаканными глазами: дескать, посмотрите, люди добрые, какой у меня муж мерзавец.
Иногда без всякого повода она проносится через двор в черном свистящем шелковом платье, в новых туфлях на высоких каблуках. Она грозится, что, если он ее бросит, убьет его и ребенка.
Принципиально ни черта не делает: муж должен кормить.
Петрусенко, тихий и скромный человек, молча несет свой крест.
Он любит уезжать из дому в "Парижскую коммуну".
Там он отдыхает.
Я подозреваю, что он неравнодушен к Ганне Рыбалке. Он, по-моему, незаметно наружно, но очень глубоко переживает скандал с Ганной, который отнюдь не затих, а, наоборот, разгорается, вступает в новые фазы.
Нынче он привез новые подробности и рассказывает их своим низким, по-украински жужжащим голосом:
- Там новое дело. Новые сплетни. Какой-то человек, говорят, зашел в одиннадцать часов дня в клуню - в красный уголок, а там будто бы на кровати лежат в обнимку Ганна и Назаренко, и тут же за загородкой какой-то комсомолец все видел. Где он это мог заметить? Главное - там никакой кровати нету.
- Положим, кровать есть, - сказал кто-то. - Там, в кутке, я сам видел, для отдыха.
- Ну, допустим, что есть кровать, - ну что они, дурные, что ли, чтоб этим заниматься? Днем? И главное - где? В червонном уголке. Что, у них хаты своей нема, что ли? Теперь пошли разговоры, сплетни. Это специально, чтоб Ганну и Назаренко дискредитировать. Это работа Крота. Ему хочется скинуть Назаренко и самому стать головой коммуны. Крот - известный склочник. Мелкий человек. И главное - старик Назаренко держит сторону Крота, он осуждает этот брак.
На Ганну это сильно влияет. Она даже подалась немного, похудела, молчит. Но не уступает. И Назаренко тоже. Оба не сдаются. Вопрос стоит очень остро.
Это ли не тема, если хорошенько вдуматься?
В связи с выдачами крупных авансов муки (в счет трудодней) забавное явление. Все девушки и вдовы с большим количеством трудодней стали выгодными невестами. У некоторых есть по двести пятьдесят - триста трудодней. Уже многие лодыри и симулянты без трудодней подъезжают, женихаются.
А мужчин мало. Соблазн велик. Раньше жених спрашивал: "А есть у тебя корова?" А теперь: "А сколько у тебя трудодней?"
Трудодни - выгодное приданое.
Девушка, у которой триста трудодней, и женихи-лодыри.
Это ли не тема для веселой деревенской оперетки?
Колхозник стоял на току, чесал затылок:
- У меня двести сорок трудодней. Ничего. Но баба моя - работница никуда: у нее всего тридцать пять. Вот у других баб по сто пятьдесят трудодней. Коли б у моей бабы трудодней полтораста! Тогда вместе всех четыреста...
И он с завистью смотрел на приехавшую доярку, у которой было двести пятьдесят трудодней. Искренне жалел, что на ней нельзя жениться.
С ненавистью смотрел на свою неповоротливую и ленивую бабу и чесал пыльный затылок черным пальцем.
Зоя Васильевна букву "о" после "л" произносит очень мягко, с еле уловимым мягким знаком после "л", так что у нее получается вместо "о" "ё": лёжка, лёшадь, молёко.
Вероятно, это какой-то областной признак произношения, некий фонетический провинциализм.
Я часто встречал провинциалов с таким произношением.
Она так же мягка и провинциальна, как ее выговор.
Она и Розанов - полные противоположности. Как они соединились, непонятно.
Она, по ее собственным словам, "больна современной советской литературой". У нее книжки, портреты, биографии, сборники.
Она знает о современных писателях, не видя их, гораздо больше, чем, например, я, сталкивающийся с ними ежедневно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Гражданская война в России: Записки белого партизана - Андрей Шкуро - Биографии и Мемуары
- Портреты первых французских коммунистов в России. Французские коммунистические группы РКП(б) и судьбы их участников - Ксения Андреевна Беспалова - Биографии и Мемуары / История
- Очерки Русско-японской войны, 1904 г. Записки: Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г. - Петр Николаевич Врангель - Биографии и Мемуары
- Записки начальника военной разведки - Павел Голицын - Биографии и Мемуары
- На внутреннем фронте Гражданской войны. Сборник документов и воспоминаний - Ярослав Викторович Леонтьев - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / История
- Атаман Войска Донского Платов - Андрей Венков - Биографии и Мемуары
- На южном приморском фланге (осень 1941 г. — весна 1944 г.) - Сергей Горшков - Биографии и Мемуары
- Фельдмаршал Манштейн. Военные кампании и суд над ним. 1939—1945 - Реджинальд Пэйджет - Биографии и Мемуары
- Катаев. "Погоня за вечной весной" - Сергей Шаргунов - Биографии и Мемуары
- «Вымпел» — диверсанты России - Михаил Болтунов - Биографии и Мемуары