Великое море. Человеческая история Средиземноморья - David Abulafia

женитьбе на ней, но она была очень верна памяти своего мужа и, чтобы избежать брака, сожгла себя на костре, после чего поселенцы стали поклоняться ей как богине.39 Как бы ни был тенденциозен этот рассказ, он имеет две важные особенности. Одна из них - сохранение истории о самосожжении царицы, которую Вергилий передаст в русло классической, а затем и европейской литературы. Другая особенность - очевидная точность некоторых мелких деталей: датировка - около тридцати восьми лет до первой Олимпиады (776+38=814) - согласуется с археологическими данными о том, что именно в этот период местность была заселена финикийцами. Карфагенская элита продолжала называть себя "детьми Тира", bene Tzur, или просто "тирийцами", а поздние классические авторы сообщали о регулярных дарах из Карфагена в храм Мелькарта в Тире. Возможно, и самопожертвование Дидоны - это более поздняя попытка изобразить то, что было вполне реально в финикийском мире и с особым рвением практиковалось в Карфагене: человеческое жертвоприношение, призванное заручиться благосклонностью бога Мелькарта в момент основания города.

К сожалению, в Карфагене нет предметов, которые можно было бы надежно датировать первой половиной VIII века; археологическая летопись начинается с погребений, начиная с 730 года до н. э., и фрагментов керамики, начиная с 750 года до н. э. и далее. Примечательно, что самые ранние из сохранившихся предметов - греческие, а не финикийские геометрические изделия из Эвбеи в Эгейском море, хотя, как мы увидим, эвбейцы недавно основали собственную колонию в Неаполитанском заливе, так что некоторые из этих материалов могли быть привезены оттуда.40 Ранний Карфаген, таким образом, не был изолирован от развивающегося мира греческой торговли и колониальных поселений. Презрение Гомера к "сидонским" торговцам было результатом контакта между финикийской и греческой торговыми сферами. Примечательно, что греческая керамика была положена в качестве подношения под святилище, известное как тофет, где совершались детские жертвоприношения, о которых мы расскажем чуть позже.

Карфаген быстро стал королевой финикийских колоний. Обычное объяснение его возвышения заключается в том, что город был хорошо расположен для купцов, путешествовавших в южную Испанию и обратно. Однако предметы испанского происхождения трудно обнаружить на самых нижних уровнях древнего Карфагена. Другие объяснения подчеркивают его происхождение как места убежища для тирийских изгнанников, переселенцев из Китиона на Кипре и населения все более процветающих левантийских прибрежных городов; он также вобрал в себя многих местных берберов. Но настоящий ключ к успеху Карфагена лежал не в Испании или Финикии, а у ворот города: сельскохозяйственное богатство региона впечатляло классиков, которые описывали виллы и поместья, окружавшие город, а трактат карфагенского автора пятого-четвертого веков о сельском хозяйстве Магона был переведен на латынь и греческий по приказу римского сената.41 Аристократия Карфагена черпала свое богатство из зерна, оливкового масла и виноградников, а не из пурпурных красителей, кедровых лесов и панелей из слоновой кости, как жители Тира. Все это хорошо согласуется со свидетельствами круглых кораблей, которые, как мы уже видели, были гораздо лучше приспособлены для перевозки кувшинов с маслом и вином и мешков с зерном, чем для перевозки дорогих предметов роскоши. Очевидно, что Карфаген был большим и процветающим задолго до 600 года, и это было бы немыслимо без хороших местных поставок продовольствия. Карфаген стал таким сильным, потому что он стал центром собственной сети. В нее входили и другие финикийские поселения в регионе; недалеко, на побережье Северной Африки, находилась Утика, которая была старше, но ей так и не удалось составить конкуренцию Карфагену. Мотия на Сицилии, напротив, в некоторых отношениях была больше похожа на Тир или Арвад, чем на Карфаген; ее называют "образцом финикийского поселения".42 Мотия была основана в восьмом веке на небольшом острове, расположенном на небольшом расстоянии от западной оконечности Сицилии, недалеко от современной Марсалы; остров хорошо защищен, он лежит между довольно значительной "Изолой Гранде" и сицилийским побережьем.43 Еще одной особенностью, напоминающей о Тире, было наличие фабрик по производству пурпурных красителей, так что Тир был не просто торговой станцией, а центром промышленности, включая производство изделий из железа. Период расцвета пришелся на седьмой век до н. э., и в это время все чаще стали приносить в жертву детей, хотя почему это должно было происходить, далеко не ясно. Мотиане разделяли с тирийцами отсутствие обширной внутренней территории под их собственным контролем. Но это стимулировало их к установлению дружеских связей с коренными элимийцами западной Сицилии, ближайшим крупным центром которых было великое святилище Эрикс (Эриче), возвышавшееся на пике над западным сицилийским побережьем. Именно от элимийцев они получали необходимые им зерно, масло и вино, которые в изобилии произрастали на западе Сицилии. Мотиане также имели доступ к широким белым солончакам Трапани, расположенным на побережье ниже Эрикса; а где была соль, там была и возможность сохранять рыбу, например, тунца, который в изобилии появлялся сезонно у берегов Сицилии. Рыба была фирменным блюдом карфагенян, которым приписывают изобретение дурно пахнущего рыбного соуса, гарума, который так любили римляне. Но финикийцы не стремились покорить своих соседей. Их поселения были центрами торговли и промышленности; они не пытались установить политическое господство над западной Сицилией.

Однако территориальные амбиции финикийцев не ограничивались Сицилией. На юге Сардинии с 750 г. возникла целая группа колоний, целью которых было не только обеспечение безопасных гаваней, но и господство над сельской местностью, вероятно, для того, чтобы гарантировать основные поставки. Большинство этих поселений представляли собой классические финикийские базы, построенные на перешейках, вдающихся в море, как в Тарросе и Норе; в Сульсисе самые нижние уровни раскопок, как и в Карфагене, содержали греческую керамику из Эвбеи.44 Продвигаясь вглубь острова, финикийцы заняли некоторые из древних крепостей, или нураги, и, судя по всему, поддерживали мирные отношения с коренными сардинцами, которые приветствовали возможность торговать своими металлами и зерном с богатыми купцами из Сульсиса. Финикийцы и карфагеняне закрепились на Сардинии примерно в 1540 году, когда карфагеняне и этруски прогнали фокейских греков в большом морском сражении у Алалии на Корсике; таким образом, Корсика и Сардиния остались вне греческой сферы, а учитывая ценность Сардинии как источника всевозможных металлов и сельскохозяйственных товаров, победа значительно укрепила финикийскую власть в западном Средиземноморье. Хотя фокейские греки создали базу в Марселе, дальний запад Средиземноморья был закрыт для интенсивного греческого проникновения до тех пор, пока Карфаген оставался главной державой; финикийцам оставалось использовать потенциал южной Испании и Марокко. Существование этих поселений говорит нам о том, куда финикийцы отправлялись жить, но не о том, как далеко они в действительности путешествовали. Свидетельства о влиянии тирийцев можно найти в гробницах в Италии, Испании