Общая теория капитала. Самовоспроизводство людей посредством возрастающих смыслов. Часть третья - А. Куприн

труда предоставляет работодатель, посессор имеет свои собственные средства.

Хардт и Негри, ссылаясь на Маркса, называют процесс интеграции работника и средств труда «переприсвоением основного капитала». Чем дальше мы погружаемся в царство искусственного, чем более сложным и поэтому нематериальным становится основной капитал, тем больше он оказывается тождествен индивиду и тем меньше он способен существовать отдельно от индивида:

«“Обнаруживается, — пишет Маркс в отрывистой фразе, типичной для “Экономических рукописей”, — что уже наличная материальная, уже выработанная, существующая в форме основного капитала производительная сила, как и мощь науки, как и население и т. д. — словом, все условия богатства, величайшие условия для воспроизводства богатства, т. е. для богатого развития социального индивида — иначе говоря, вызванное самим капиталом в его историческом развитии развитие производительных сил, достигнув определенного пункта, снимает самовозрастание капитала, вместо того, чтобы полагать его” [Маркс и Энгельс 1954–1981, т. 46, ч. II, с. 262–263]. Основной капитал, то есть память и хранилище прошлого физического и интеллектуального труда, все больше укореняется в “социальном индивиде”, что само по себе является захватывающей концепцией. В той же степени, в которой капитал по ходу этого процесса теряет способность к самовозрастанию, социальный индивид обретает автономию. Конечно, Маркс мог довести этот анализ лишь до определенной стадии, учитывая, когда он писал. Сегодня, в “биополитическом” контексте, мы можем более ясно увидеть, как изменение строения капитала и тот факт, что основной капитал воплощается в общественном производстве и посредством него, открывают новые возможности для трудящихся субъектов. “То, что называют нематериальным и интеллектуальным капиталом, — утверждает Карло Верчеллоне, — на самом деле по существу заложено в людях и, таким образом, фундаментально соответствует интеллектуальным и творческим способностям рабочей силы”» (Hardt and Negri 2017, p. 114–115).

Чем больше богатства оказывается зафиксировано в основном капитале, будь то в составе рабочего места или в составе инфраструктуры, и чем более эмоциональным, автоматическим и цифровым он становится, тем больше он интегрируется с человеком. Парадоксальным образом повышение строения капитала, повышение сложности основного капитала по сравнению со сложностью рабочей силы, ведет к тому, что капитал перестает быть противником работника, и становится его частью. Когда реальный капитал становится частью работника, капиталистическая частная собственность и номинальный капитал отмирают.

Современная экономическая теория в лице Познера и Вейла доросла до понимания, что частная собственность и вытекающая из нее монополия на средства самовоспроизводства — причина экономической неэффективности. Однако эта теория еще не доросла до понимания того, что упразднение частной собственности — это вместе с тем и упразднение наемного труда. Упраздняя частную собственность на средства производства, Познер и Вейл рассчитывают каким-то неизвестным, по-видимому, чудесным, способом сохранить куплю-продажу рабочей силы. Они предлагают ввести налог на рабочую силу на основании оценки самим работником необходимой ему заработной платы, чтобы заменить налоги на доходы. Самооценка работника служила бы публичным предложением, и любой желающий мог бы нанять работника по объявленной им цене труда. Причем Познер и Вейл предлагают взымать налог на человеческий капитал независимо от того, работает человек или нет. Авторы признают, что это напоминает рабство, но настаивают:

«…это устранит единственную самую большую угрозу равенству и производительности, которую мы еще не устранили, — способность самых талантливых людей — ведущих ученых, юристов, бухгалтеров, артистов, финансовых гениев — отказываться от предоставления своих услуг, если им не заплатят монопольную цену» (Posner and Weyl 2018, p. 258).

Если буржуазия цепляется за право покупать и продавать труд по сходной цене, то социалисты цепляются за право рабочих не отвечать за организацию и конечные результаты своего труда, за средства производства и потребительную ценность:

«Вопрос о том, как капиталу завладеть человеком целиком и сделать его полностью “мобильным”, решен отменой фиксированного оклада: трудящиеся должны теперь сами стать предприятием и даже на крупнейших заводах (таких как Volkswagen или DaimlerChrysler) вынуждены сами заботиться о рентабельности своего труда. Конкурентная борьба вынуждает их принимать давление логики рыночного сбыта за собственную внутреннюю мотивацию. На место наемного рабочего, получающего зарплату, приходит работник-предприниматель, который приглашен сам заботиться о своем образовании, повышении квалификации, медицинском страховании и т. д. — “человек становится предприятием”. На место эксплуатации заступают самоэксплуатация и самосбыт “человек-предприятий”, бесчисленных “Я-АО”» (Горц 2010, с. 13).

Социалистам не нравится самоэксплуатация, они полагают, что люди лучше всего работают именно тогда, когда они могут не работать: «… Люди наиболее полно раскрывают свой творческий потенциал тогда, когда, освободившись от необходимости увеличения стоимости и конкурентной борьбы, могут в свободном сотрудничестве применять свои знания и способности» (Горц 2010, с. 16). Это утверждение вызывает сомнения. На самом деле творчество всегда происходит под тем или иным давлением и вызывает те или иные, не всегда приятные, эмоции. Люди наиболее полно раскрывают свой творческий потенциал тогда, когда для этого имеется некоторое сочетание конкуренции между индивидами, их кооперации и администрации. И чем больше экономика ориентируется на производство впечатлений, эмоционального опыта, тем более аффективным становится и сам труд:

«Процесс присвоения рабочей силой основного капитала не является триумфальным шествием. Он кровоточит, он есть физическое и психическое страдание, и, таким образом, он продолжает многолетний опыт человечества, “принужденного работать” по приказу. Поскольку труд становится все более кооперативным, нематериальным и аффективным, а рабочие становятся все более ответственными за свои производственные механизмы и даже ответственными друг за друга в процессе кооперации, страдания умножаются и становятся чем-то вроде политических страданий. Сознание достоинства своего труда, силы своих профессиональных способностей, ответственности, которые ложатся на работника, встречаются с нехваткой признания и чувством утомления. Более того, страдания на работе еще больше умножаются, поскольку как цифровой, так и аффективный труд становятся центральными в организации производства» (Hardt and Negri 2017, p. 116).

Обычное самовоспроизводство характеризуется снижением темпов экономического роста по сравнению с расширенным самовоспроизводством, но причиной этого является вовсе не снижение творческого натиска со стороны его деятелей, а замедление роста населения. В действительности общество предпринимателей вынуждено быть гораздо более напористым, чем общество капиталистов, чтобы достигать своих темпов роста. Многим это не нравится. Еще только начиная входить в предпринимательское общество и те проблемы, которые с ним связаны, либералы ставят вопрос о том, «как нам выбраться из него» (Lorusso 2019, p. 226).

«Сочетая эксплуатацию и освобождение, предпрекариат представляет собой эксплуатацию освобождения. Иллюзорная свобода, предлагаемая незащищенной работой или титулом, приносящим не доход, а лишь символическую выгоду, на самом деле является еще более тесной клеткой, внутри которой человек должен беспрестанно самоуправляться ради будущего, в котором рискованное (speculative) действие становится обязательным» (Lorusso 2019, p. 71).

Ошибочно считать, что капитализм может быть изжит за счет отказа от жесткого стимулирования. На смену производству, основанному