Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бьёрнстьерне Бьёрнсона».
А Нансен уже вынашивал новые планы. Еще в 1884 году, когда он прочитал в газете изложение отчета профессора Мона о находке остатков «Жаннетты»[74], у него появилась и уже более не оставляла его мысль об экспедиции к Северному полюсу.
Экспедиция Де Лонга погибла во льдах в 1881 году, но несколько проолифленных штанов и еще кое-какие предметы с «Жаннетты» были найдены на юго-западном побережье Гренландии, очевидно, занесенные сюда со льдом, дрейфовавшим через весь Ледовитый океан.
«Если льды могут дрейфовать этим путем, то, значит, этот дрейф можно использовать в исследовательских целях»,— подумал Нансен, еще не отложив в сторону газету. Об этом плане он говорил со Свердрупом еще тогда, когда они пробивались сквозь материковые льды Гренландии. И не раз они обсуждали возможность претворения этого плана в жизнь. Оба понимали, что подготовка к походу займет не один год.
Нужны были средства, и Нансен знал, что встретит сопротивление. Но это его не пугало.
Зато о зоологии думать было невесело. Выходило, что он опять вероломно забросил ее. Ведь его настоящая специальность — зоология, и он помнил предостережения отца о том, как опасно разбрасываться и заниматься несколькими делами сразу.
Но тяга к неведомому имела глубокие корни. Еще в «Королевском зерцале»[75], написанном шестьсот лет тому назад, есть строки о том, что «свойственное человеку влечение к неведомому, несмотря на великие опасности, имеет троякую природу. Первое в ней — дух соревнования и желание прославиться, второе — жажда знания, а третье — надежда на выгоду».
Слава и материальная выгода не влекли к себе Нансена, но, конечно же, его натуре было присуще страстное желание знать и видеть. И он с радостью готов был рисковать своей жизнью, лишь бы приподнять хоть краешек завесы, скрывающей загадки Ледовитого океана. Многие до него брались за это дело и погибали. Но все эти люди шли наперекор природе, а не заодно с нею. Вот в чем было главное различие.
Догадка о морском течении молнией озарила проблему, а затем из нее родился великий замысел, отказ от которого означал бы для Нансена измену самому себе.
VI. ФРИТЬОФ ВСТРЕЧАЕТ ЕВУ
Теперь-то уж Северный полюс полетит ко всем чертям»,— это было первое, о чем подумал Отто Свердруп, услышав, что Фритьоф Нансен помолвлен с певицей Евой Сарс.
Но тревога оказалась напрасной. Рассказывают — и это правда,— что, сделав Еве предложение, Фритьоф тут же добавил: «Но я должен отправиться на Северный полюс».
С первого же часа она знала об этом и не помышляла удерживать Фритьофа, хотя ей и нелегко было смириться с тем, что Фритьоф от нее уедет.
Самая первая их встреча произошла в лесу у Фрогнерсетера задолго до Гренландской экспедиции.
Однажды Фритьоф возвращался с лыжной прогулки в Hypмарке и вдруг заметил пару лыж и белый от снега зад, торчащий из сугроба. Из любопытства он остановился. Из сугроба показалась вся залепленная снегом голова, и на него глянули большие черные глаза.
Это была Ева.
Они представились друг другу, немного посмеялись и разошлись — каждый своей дорогой. Вот и вся встреча. В то время другая владела его помыслами.
Это была кареглазая девушка, пользовавшаяся большим успехом в Христиании, холодная и скучная, но очень красивая.
Позднее Фритьоф и сам не мог понять, что он тогда в ней находил. Так и бывает чаще всего, когда влюбленность уже пройдет. Но тогда влюбленность еще не прошла, и Фритьоф усердно ухаживал за красавицей, которой нравилось его поклонение, но которая поощряла его ровно настолько, чтобы он не охладел. Искусством ухаживать за такой дамой он, конечно, не обладал. Подносить цветы, французские духи и конфеты он не научился и уж совсем не владел тем «легким тоном», которым обсуждались в ее кругу даже самые серьезные вопросы. Его спортивное платье в обтяжку не годилось ни для Карл-Юхансгате, ни для ее салона. В своей оригинальности он был почти смешон, однако не настолько, чтобы без промедления отвергнуть его.
Вспоминая потом свою молодость, он сказал: «Я никогда не понимал женщин, а вернее, они меня не понимали. Однако же они всегда были у меня на уме».
А теперь его мыслями завладела лыжница из леса у Фрогнерсетера. Она была полной противоположностью светской кокетке, любила спорт и природу, была отважной и веселой. А какие у нее глаза!
Он знал, что она известная камерная певица. Слышал и о том, что Ева заядлая лыжница и что она дочь одного из выдающихся людей Норвегии, зоолога Микаэля Сарса, профессора Христианийского университета. Еще лучше ему были известны имена ее братьев, профессоров Эрнста и Оссиана Сарсов. О матери Евы, фру Марен, он много слышал еще в Бергене, от людей, которым посчастливилось побывать на ее знаменитых воскресеньях. Но сам Фритьоф еще не встречал никого из этой замечательной семьи, хотя давно уже собирался побывать у профессора Оссиана, чтобы побеседовать с ним о зоологии. Теперь он пожалел, что до сих пор с ним не познакомился. Он страстно желал встретиться с фрекен Сарс и договориться с ней о лыжной прогулке, но прийти прямо к ней в дом без приличного повода? Он даже не был уверен, помнит ли она ту короткую встречу в лесу.
Нейтральным местом было кафе «Музыка» на улице Карл-Юхансгате. Сюда в обеденное время заходили дамы Христиании. Однажды он заглянул туда и действительно посреди толпы увидел стройную девушку. Это была Ева. Он поклонился, она взглянула на него темными, немного близорукими глазами, довольно критически, как ему показалось, но затем узнала и улыбнулась.
Это мгновение он запомнил на всю жизнь. Через восемнадцать лет — в 1907 году — в Лондоне, вспоминая первые их встречи и первые лыжные прогулки вдвоем, он писал Еве:
«...Ты была для меня словно свежий ветер из Мира, мне еще не известного, вдруг вошедшего в мое серое существование. ...Подумай, разве это не дивный подарок судьбы, что мы тогда встретились!
...И потом, я вспоминаю первую нашу лыжную прогулку и возвращение из леса. В тот день я обедал с Харальдом Петерсеном у его зятя, и мне очень хотелось пойти к вам, но я боялся показаться навязчивым и не пошел. Как я был глуп, но теперь, пожалуй, не стоит жалеть...»
Однако он уехал из Норвегии свободным, ничем не связанным человеком и написал прощальные письма лишь Марион и «прекрасной даме». Но он не забыл свою встречу с фрекен Сарс и только ее вспомнил в дороге, прислав какой-то пустячок из Шотландии и следующую записку:
«Эдинбург, 9.5.88
Собираясь покинуть цивилизованный мир, я прошу разрешения послать Вам то, что обещал, и сказать последнее прости. Через два часа мы отплываем на Север.
Надеюсь на встречу в добром здравии через шесть месяцев. С приветом
Ваш Фритьоф Нансен».
О первом свидании после возвращения из Гренландии отец рассказывал мне сам. Мы сидели и щелкали орехи и нашли орех-двойняшку. Когда отец положил в рот свою половинку, он вдруг рассмеялся: «Я уже один раз играл в орехи-двойняшки[76], и тогда я действительно выиграл».
Я спросила, как это было, и он ответил: «Да, об этом надо тебе рассказать. Это было сразу после моего возвращения из Гренландии. Я ехал на полной скорости по улице Карл-Юхансгате и увидел на тротуаре твою мать с подругой. Я выпрыгнул из коляски, подбежал к ней и взял за руку. «Двойняшки!» — крикнул я и поехал дальше, прежде чем она успела перевести дух».
Отец захохотал, вспоминая этот случай. «И что же ты потом потребовал?» — спросила я невинно. «Всю девицу — и получил ее!»
Думаю, что не так-то легко было ее «получить». Ева Сарс была девушкой, очень привыкшей к вниманию, красивой, талантливой и очень сдержанной, и ее еще надо было завоевать. Тетя Малли рассказывала мне, как отец «осаждал» маму и не давал покоя ни ей, ни ее семье, пока не добился своего. Вероятно, он ей понравился с первой встречи и она была не на шутку влюблена в него уже тогда, когда он отправился в Гренландию, и дожидалась его возвращения оттуда. Я поняла это из письма, которое отец написал Бьёрнстьерне Бьёрнсону в августе 1889 года:
«Дорогой Бьёрнсон! Примите сердечную благодарность, мою и Евы, за Вашу телеграмму. Ева спрашивает, помните ли Вы еще слова, которыми утешали ее, когда я был в Гренландии: «Вот увидите, Вы получите своего Нансена»?
Так оно и вышло, и, я думаю, Вы согласитесь со мной, что лучшей награды я не мог бы придумать себе. Я чуть было не процитировал Ваши слова из стихотворения «Моя свита», но не стану».
Никогда еще Фритьоф не был так увлечен женщиной. Редко встретишь такое сочетание врожденной жизнерадостности и глубокой серьезности, юмора и достоинства, доброты и царственного презрения к мелочным условностям. Она была умна и уверена в себе, но в то же время трогательно наивна во многих вопросах.
- О, Иерусалим! - Ларри Коллинз - История
- Первоисточники: Повесть временных лет. Галицко-Волынская летопись (сборник) - Борис Акунин - История
- ЦАРЬ СЛАВЯН - Глеб Носовский - История
- История Петра Великого - Александр Брикнер - История
- Годовые кольца истории - Сергей Георгиевич Смирнов - История
- ПОЛИТИКА: История территориальных захватов. XV—XX века: Сочинения - Евгений Тарле - История
- Повседневная жизнь армии Александра Македонского - Поль Фор - История
- Рыцарство от древней Германии до Франции XII века - Доминик Бартелеми - История
- Христос родился в Крыму. Там же умерла Богородица - Анатолий Фоменко - История
- Командир легендарного крейсера - Николай Руднев - История