Замена - Сергей Цикавый

– Время обращения?

– Сегодня, час назад.

Возможно, Мовчан было не до того, но инсомния у двух учениц из одной комнаты – это странно. Еще более странно то, что обе ученицы решили лечь спать около десяти вечера. Я осмотрелась.

Коридор, наполненный пустотой. Обманчиво тонкие двери не пропускают ни звука, нужные половицы готовы скрипнуть, реши кто-то затаиться в густой тени, а СБ лицея всегда уверена, что ни один любитель техники не поставит устройство слежения. Все просто.

Все как всегда просто, подумала я, глядя на успокаивающий огонек дымоуловителя под потолком. Дымоуловители всегда и везде в лицее стояли парами, розетки были куда крупнее, чем нужно, а за стеновыми панелями прятались не только пыль и жвачки.

Все так, но кто-то умудрился надкусить Кэт. И этого кого-то видели девочки из 1408.

– Ты уверена? – нервно спросила Мэри.

– Да.

Дым.

Без симеотонина это стоило бы мне умопомрачительной боли сразу после того, как я пройду сквозь дверь. Отдача будет, она всегда бывает, но иногда это очень сладко: знать, что у тебя рассрочка, что ты можешь чуточку больше, а выплата по кредиту – это где-то там, за дымкой пятидесяти с лишним часов.

Когда я снова смогла видеть глазами, звуконепроницаемый дверной пакет уже оказался позади, а две кровати – передо мной. Комната, простая комната девушек: в меру постеров на стенах, расписание, мягкие игрушки над кроватями.

«Новая мода».

В комнате совершенно не было книг, но это ничего не значило, потому что стояли помаргивающие ноутбуки на столах, а под подушками мерцали планшеты. Может, там хранились лишь цифровые фото парней и музыка. Может. А может, там были сотни мегабайтов книг.

Казухе Аои из 2-D курьер привозил новые издания чуть ли не каждую неделю, а о том, что молчаливый Том из того же класса что-то читает сверх программы, узнали только на квалификационном экзамене. В его эссе были отсылки к Фуко, Д’Эжени и Гадамеру.

«Много думаешь», – сказал я себе, склоняясь над Стефани.

Девушка спала на боку, и маленькая ушная раковина, – такая розовая при свете дня и такая серая сейчас – стала уродливым колодцем, потом – пропастью, потом – Стефани не стало.

Я всегда попадаю в чужую личность через рождение.

Это отвратительно. Унизительно. Это свет и горячая влага. Это сознание, которое скомкано, в недрах которого еще бьется материнский крик, этот крик тянется, тянется, будто пуповина, чужое липкое сознание не хочет отпускать…

С этой секунды я начинаю искать память. Среди символов и фигур чужой личности где-то есть она, нужная мне, а где-то в ней – нужный мне день.

«Стеф!»

Ищи, Соня, ищи.

Нити разворачиваются цветками, здесь есть все цвета, кроме синего, – и слава чему-то там.

«– Сте-еф, бросай там свои тетрадки, иди сюда!.. Стеф, это пан Квинс. Он представляет концерн «Соул».

Свет. Я вхожу в гостиную. Мы недавно поменяли окно, и все вокруг него заклеено газетами. «Война окончена. Мы потеряли Прагу», – кричит заглавная страница.

– Здравствуйте, пане.

Пан улыбается. Солдаты стабилизационного батальона бундесвера у двери – и те ведут себя прилично.

– Здравствуйте, юная мисс…»

Точка отсчета. Я чувствую удовлетворение. Спасибо, пан Никто. Клочеки вряд ли запомнили ваше лицо, но Стефани хорошо помнит само событие. Миг, который перенес ее из чадящей Европы в мир дорогих вещей – ее вещей. Из мира «туалет во дворе» – в мир «удобства в блоке». Из замарашек с очевидной карьерой вокзальной проститутки…

В ад.

«Я люблю книги. Но мне тяжело здесь, даже не знаю, почему. Вчера от нас перевелся Акихито из соседнего класса. Я спросила куратора, почему он уехал и могу ли я тоже уехать, но она сказала, что не стоит думать о таком. Мисс Квентин сказала по секрету, что Акихито оказался не слишком способным, и экзаменаторы из концерна ошиблись, пригласив его в лицей.

Мам, я тоже не хочу быть способной».

Это письмо пересоберут, и к далекому предместью Градеца Кралёвого уйдет совсем другой смысл, облеченный в очень точно скопированный почерк Стефани Клочек.

«Я скучаю».

Скучаешь… По треску дозиметра, когда ветер дует со стороны Праги? По стабилизационным карточкам на продовольствие? Я оглядывалась на лицейские дни Стеф Клочек и видела только одно.

Письма. Письма. Письма. Письма.

«Я читала, что у вас все хорошо, мама».

Нет. Ты читала не то, Стефани.

Память спокойной девочки кровоточила: перед уроком естествознания, после обеда, во время занятий физкультуры – боже, нескончаемые месячные памяти. Письма из дома приходили регулярно, письма были правильными, над ними работали лучшие психологи. Психологи честно отрабатывали свой хлеб, отогревая девочку. Они честно старались.

Очень.

«– Стеф, ты прекратишь плакать во сне?

– Прости, я больше не буду.

– По-моему, тебе стоит сходить к психологу.

Слава может написать это на плакате и поднимать его над головой. Как на чертовой голодной демонстрации.

– Я хочу домой, Слава. Просто домой.

– Стеф, не тупи.

Славе сегодня привезли новую электронную книгу – пятая часть стипендии, которую больше не на что тратить. Она всем довольна. Слава. Если бы не ее жизнелюбие, мне бы здесь не выжить.

– Стеф, ты уже готова на завтра?

– Что?.. А, нет…

– Ну и дура. Я обещала парням из 1304, что мы к ним зайдем. Одна я не пойду!..»

Поддельные письма, поддельная радость, поддельная жизнь лицеистки.

То, что память пропускала, выглядело как коридоры лицея, как старые стрельчатые окна в никуда. Я брела мимо – я, Стефани Клочек, и отовсюду сочилась густая почти черная кровь.

6,5: Декаданс

Жарко. Очень жарко.

Стефани промокнула пальцами под носом и перешла на другую сторону улицы – в тень. Она шла медленно, экономя силы, стараясь вдыхать поменьше пыли, стараясь осторожно заглянуть за угол, чтобы издалека заметить «стабилизаторов». Стеф была очень старательной девочкой – иначе сложно выжить в Градеце Кралёвом. Сложно жить по карточкам, сложно ходить в школу через почти не охраняемые территории, сложно просто ходить после уколов – но без внимания вообще никак.

Так получилось, что Градец Кралёвый лежал между двумя Точками Ноль и западной окраиной Хроноблемы.

«Что такое Хроноблема? – Вам расскажут в одиннадцатом классе». Старая шутка – и совсем не смешная, потому что дети Градеца Кралёвого учатся десять лет, если не умирают до тех пор. Стеф читала, как пишут о Восточной Европе, видела смазанные фотографии каких-то руин и неизменно удивлялась: неужели все так плохо? Прочитав об очередном ужасе, она отрывала взгляд от крохотного экрана и осматривалась: у нее есть комната – как почти у всех детей в ее классе, семьям исправно выдают стабилизационные карточки, а после десятого класса всех забирают на работу. Да – болеть не стоит, да – уколы подорожали, да – с выходом в сеть все хуже и хуже, но они живут на окраине мира, они пережили оба сдвига…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});