День лисицы - Норман Льюис

Ее присутствие возбуждало в Молине тревожную радость — бурную, впервые испытанную радость человека, ведущего затворнический образ жизни; он смотрел на нее и понимал, что должен немедленно, под любым предлогом подняться и уйти. Была в этой цыганке прямота и какая-то отвага, будившая в нем чреватое опасностями сочувствие; Молина понимал, что не должен видеть в этой девушке живого человека; пусть она остается безликим символом народного страдания и нищеты — только в этом его спасение. Одно из суровых правил его профессии гласило: никогда не трать силы на заботу об отдельных людях, не пытайся облегчить чью-то участь, будь далек от этого и в помыслах и в делах! Год назад одна мысль о том, что судьба такой девушки может как-то его заинтересовать, заставила бы Молину поспешно укрыться за щитом подобных рассуждений. Но сейчас его система обороны трещала по всем швам.

— Может, нам пойти и выпить где-нибудь в другом месте? — спросил он цыганку.

— Здесь нет других мест, да мне и не хочется пить. Как подумаю, что ждет меня сегодня днем, так прямо тошно делается.

— А что сегодня будет?

— Представление. Дневное представление… Видели бы вы — вам бы стало ясно, о чем я говорю… Это ужасно, когда они не понимают, в чем дело, и гогочут. Не надоела вам моя болтовня? Так хочется хоть ненадолго забыть про все это.

— Мне тоже хочется кое о чем забыть, — сказал Молина. — Давайте прогуляемся по берегу.

Глава XIV

Дон Федерико Виланова сел на свой двухцилиндровый мотоцикл, взялся за широкий руль с задранными кверху ручками, отчего стал похож на жука-богомола, и медленно покатил с горы в деревню. Он посетил ратушу, купил у бакалейщика кварту бензина, а затем поддался соблазну заглянуть в кафе. Незаметно переступив порог «Двадцатого века», он уселся в уголке на свое место и, осмотревшись, увидел доктора Росаса. Доктор уже успел познакомиться с какой-то супружеской парой — явно иностранцами — и сидел с ними за одним столиком. У женщины были густые бледно-золотистые волосы и тонко очерченное изящное лицо, выражение которого непрестанно менялось. Росас, чрезвычайно ценивший в женщинах сдержанность, восхищенно глядел иностранке в глаза. Чувство досады на доктора после их последней встречи еще не прошло, и дон Федерико поспешно отвернулся, но Росас его уже увидел и, явно желая помириться, быстрым шагом направился к столику Вилановы.

— А вы, как вижу, опять за свое, — ехидно заметил Виланова.

— Она американка и прямо бесподобна, — ответил Росас. — И очень несчастна — только сейчас поняла, что все еще любит своего первого мужа. Постараюсь ей как-нибудь помочь.

— Полагаю, посредством витаминов? — осведомился Виланова.

— Нет, на этот раз прибегну к психотерапии.

Виланова пригубил кофе и недовольно фыркнул. Поставил чашку на стол и с любопытством посмотрел на Росаса.

— Помнится, в тот раз, заинтересовавшись с точки зрения психотерапии чьей-то супругой, вы лишились переднего зуба.

— Нет, я просто выплюнул его в припадке нервического кашля, — ухмыльнулся Росас.

Дон Федерико с неприязнью посмотрел на Росаса — розовые щеки, голубые глазки, хитрая усмешка. «Шкура как у носорога», — подумал Виланова. Доктор положил на стол книгу. Зловещего вида суперобложка сулила убийства и насилия, а перечеркнувшая обложку кричащая красная полоса оповещала, что в одной только Европе уже продано более миллиона экземпляров этой книги.

— Что это вы читаете?

— Недурной образчик итальянской порнографии, о похождениях англосаксов в Неаполе. На эту книгу громадный спрос. Ее не так-то просто раздобыть у книготорговцев. Дать вам почитать?

— Нет уж, благодарствую, — поморщился Виланова. — Я остаюсь при моих запретных классиках. Сейчас опять перечитываю Монтеня.

Росас раскрыл книгу, пробежал глазами какое-то место и, хихикнув, захлопнул роман.

— Удивительные они люди. Я говорю об американцах. Точь-в-точь такие, какими их изображают в кино. Перед самым вашим приходом отсюда ушли две девицы — они предлагали зажигалки нашим парням, любому, кто согласился бы с ними поразвлечься. В поселке таких девиц полным-полно. Подумать только! Вы можете иметь женщину в придачу к зажигалке — и это здесь, у нас, где мужчины по десять лет копят деньги, чтобы соединиться с невестой.

Дон Федерико решил, что появилась возможность оседлать любимого конька.

— Прежде чем мы продолжим нашу беседу, скажите мне, сколько пар в нашей деревне ждут по десять лет и все еще не могут пожениться?

— По-моему, около двадцати…

— И почему же они не могут пожениться?

— Потому что у них нет денег.

— Вернее сказать, потому что все возводимые здесь дома продаются за бешеные деньги городским спекулянтам. Или я не прав?

— Совершенно правы!

— Значит, многие человеческие существа, которые при других обстоятельствах появились бы на свет, не смогли этого сделать?

— Тоже верно, только к чему вы клоните? Или вы хотите, чтобы я признал, что нахожу такое положение вещей нетерпимым?

— А разве вы не находите?

— Нет, — отвечал доктор. — Не нахожу! И я мог бы указать вам на многое другое, что беспокоит меня гораздо больше.

— Жалкий вы человек, — заметил Виланова. — Вас заботит лишь собственная персона. Род человеческий ожидало бы печальное будущее, если бы все рассуждали, как вы.

— Или как вы, — парировал Росас, — брюзга, который копит недовольство, чтобы изливать его на своих верных друзей. Знаете, дон Федерико, давайте раз и навсегда договоримся. Я с вами не согласен, и спорить нам незачем! Я лично верю, что в планы создателя совсем не входило облегчить нам жизнь. По-прежнему выживает сильнейший, происходит, так сказать, естественный отбор — и на мой взгляд, это очень хорошо!

Их беседу прервало появление рыбаков, которых словно занесло в кафе сильным порывом ветра. Рыбаки шумно радовались богатому утреннему улову, переставляли столы и стулья и, усаживаясь, долго суетились и толкали друг друга. Один из них двинулся в глубь кафе — перехватить старика официанта, пока тот не спрятался за батареей кофейников.

— Эй, Хайме! Иди-ка сюда! Ты куда это наладился? Ну-ка, ребята, держи его, пока он не заперся в туалете.

— Принеси нам молодого вина — в чистом кувшине и не позже чем через полчаса, Хайме, если только это тебе под силу.

— У меня и без вас хлопот полон рот, сами принесете, — ответил официант и присовокупил крайне неприличное старинное ругательство. Рыбаки восторженно загоготали.

— Как человек, повидавший иные страны, я самозабвенно люблю Испанию, — заговорил Росас. — Я считаю, что мы самый счастливый, самый удачливый народ на свете.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});