Отголосок (ЛП) - Блэр Э. К.

— Я не знаю.

Затем она начинает тихо плакать, слезы текут по ее щекам.

— Ты любишь меня, да?

— Да, — отвечает она.

— Мне нужно, чтобы ты знала, когда я вернусь, мы не останемся здесь. Мы покинем страну. Это не обсуждается.

— Что насчет нашей жизни, наших друзей и семьи?

— Если мы останемся, не будет никакой жизни.

Ее тело дрожит, пока она цепляется за меня и старается заглушить плач, прижавшись к моему плечу.

— У меня не так уж много времени, — говорю я ей мягко, пытаясь не расстроить ее еще больше.

Что это значит?

— Я уезжаю... сегодня.

Она отстраняется и со слезами и болью в глазах говорит мне:

— Ты должен дать мне хоть что—то. Какую—то гарантию, что с тобой все будет хорошо, и ты вернешься.

— Нет ничего, чего бы я ни сделал для нашей семьи. Я все свое защищу. Я вернусь.

И на этом она жадно целует меня, садясь мне на колени. На вкус она как соль, из—за слез. Она крепко удерживает меня, выражая всю свою любовь.

Обвив руки вокруг нее, напоминаю:

— Я люблю эту семью больше, чем жизнь.

— Мне так с—с—страшно. Я д—даже не знаю, что сейчас думать, — скулит она, и я вытираю ее слезы.

— Я понимаю, милая, и ужасно сожалею. Я не хотел втягивать тебя в это. Но должен уехать.

— Нет, подожди, — кричит она. — Может, я могу помочь. Если ты расскажешь мне, в чем проблема, возможно, я найду выход. Что—то, что я смогу сделать, чтобы...

— Уверяю, я все обдумал. Помни, что я сказал тебе: мы поругались, и я уехал.

Мы целуемся последний раз, когда на мой не отслеживаемый телефон, который я купил, приходит сообщение, что машина прибыла.

И затем я уезжаю, отправляясь на машине к чартеру, который доставит меня в Шотландию, необнаруженным и вне преследования.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Можно смело считать меня эгоисткой за то, что я собираюсь сделать, но я не могу остановить себя. Весь мой багаж упакован и лежит в машине, но перед тем как поехать в аэропорт, мне нужно попрощаться. Я знаю, что мои слова ранили его прошлым вечером. Чем больше я говорила, тем злее он становился, и, в конце концов, ушел. Но я не могу уехать вот так. Не могу позволить, чтобы наше последнее общение было таким. Я понимаю, что в данный момент думаю только о себе, но мне нужно увидеть его последний раз.

Я подъезжаю к воротам и нажимаю на звонок.

― Иди домой, Нина, ― говорит его голос.

― Деклан, пожалуйста. Я собираюсь возвращаться домой, уже еду в аэропорт. Просто хочу попрощаться. Можешь ты хоть это позволить мне?

В ответ одна лишь тишина. Я жду, и когда уже собираюсь уходить, ворота начинают открываться. Благодарно выдохнув, я въезжаю на извилистую дорожку. Припарковавшись, я осматриваю дом. Я стараюсь слишком усиленно не думать о том, что было бы, если… Потому что этого никогда уже не произойдет. Мне по—прежнему кажется странным, что слишком мало кустарников, ведущих к дому. Большие, огромные пустоты, в то время как все остальное в отличном состоянии хоть и под снегом.

― Холодно, ― произносит Деклан у входной двери, где стоит.

― Кустарники выглядят печально, ― говорю я.

― Кустарники?

― Тут их не хватает. Они погибли?

― Можно и так сказать, ― отвечает он. ― Может, уйдем с холода?

Слабо улыбнувшись, я вхожу в дом. Деклан закрывает дверь и проходит мимо меня, а я следую за ним, но сегодня он ведет нас на кухню.

― Я только что приготовил кофе, ― говорит он и берет кофейник со столешницы. ― Думаю, бывшая домохозяйка оставила чай в кладовой, если хочешь выпить чашечку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Его неожиданная учтивость застает меня врасплох.

― М—м—м, хорошо. Да, я бы с радостью выпила, ― нервно тараторю я.

Я обхожу огромный кухонный островок и сажусь на один из барных стульев. Я наблюдаю, как он двигается по кухне, наливает кипящую воду в кофеварку, а остальную в чашку для моего чая.

Я осматриваю помещение. Кухня, совмещенная со столовой, расположена вдалеке от открытого пространства дома, в ней перед тремя панорамными окнами стоит огромный, деревенского типа стол. Комнату освещает даже снег снаружи, и окна слегка покрыты инеем.

― Вот, готов, ― говорит он, и я быстро оборачиваюсь и смотрю на чашку чая, которую он поставил передо мной.

Я уставилась вниз, наблюдая, как над чашкой поднимается и растворяется пар. Я вспомнила те дни, когда по утрам сидела в квартире Деклана, попивая чай и наблюдая, как он готовит завтрак. Он всегда выглядел дико сексуальным в своих пижамных штанах и белой футболке, которая обтягивала его грудь. Я могла бы наблюдать за этим вечность и не устала бы.

Воспоминания раздирают мне сердце, пока я тут сижу, и когда поднимаю взгляд, я вижу, что он стоит на противоположной стороне островка.

― Деклан, ― тихим шепотом произношу я. Я позволяю его имени повиснуть между нами на пару минут. ― Мне так жаль.

Поставив кофе, он кладет руки на гранитную столешницу и опускает голову. Я даю ему эту тишину и позволяю ей увеличиваться, пока внимательно смотрю на самого замечательного мужчину, которого когда—либо знала. Его душа неимоверно прекрасна.

Когда наконец он поднимает голову и смотрит на меня, я говорю:

― Если бы я могла вернуться назад, я бы сделала все иначе.

― Ты не можешь отмотать время назад. Что сделано, то сделано.

― Знаю, ― защищаясь, добавляю я.

― Я бы тоже хотел вернуться назад, но невозможно повернуть вспять сделанный выбор, и в тот момент я выбрал тебя.

― Ты сожалеешь об этом? ― спрашиваю я скрепя сердце.

Прежде чем он отвечает, его телефон начинает звонить, отвлекая.

― Мне нужно ответить, ― говорит он, я киваю, и он выходит из комнаты, чтобы принять звонок.

Я с трудом сглатываю комок сквозь все эти эмоции. Оставив чай, я встаю перед окном. По телу бегут мурашки от прохлады стекла, пока я смотрю, как снег кружится и падает на землю. Я перевожу взгляд налево и замечаю пещеру, я решаю рассмотреть ее подробнее из другого окна.

Я снимаю пальто и кладу его на кухонный стул, а затем направляюсь в коридор. Я слышу голос Деклана из библиотеки. Я иду мимо огромного коридора, мимо стеклянного атриума и натыкаюсь на лестницу. Из любопытства я поднимаюсь по ступенькам, которые ведут на второй этаж. Держась за перила, я смотрю наверх и замечаю, что лестница ведет на третий этаж.

Я начинаю рассматривать помещение, двигаюсь по коридору, который ведет к спальням, ванным комнатам и в гостиную. Весь этот этаж выполнен в серо—белых тонах. Затем я замечаю огромные резные деревянные белые двери. Ручка очень холодная в моей руке, когда я открываю их и попадаю в спальню Деклана.

Я цепенею от подавляющей потери, пока рассматриваю огромную кровать, которая стоит посреди комнаты. Я никогда не узнаю, какого это окунуться в эти простыни. Деклан прав: невозможно исправить сделанный выбор, и, к сожалению, я каждый раз делала неправильный выбор и потеряла Деклана.

Я ступаю на запретную территорию и осматриваюсь в комнате. Пространство освещено множеством окон, стены окрашены в темно—серый цвет, который вступает в контраст с белым потолочным плинтусом, и пушистым белым покрывалом, которое лежит на огромной кровати из черной кожи в стиле честерфилд. В углу стоят два черных кресла и кушетка в том же стиле честерфилд.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Неосознанно, я бреду по мягкому ковру к кровати. Я пробегаюсь кончиками пальцев по белой простыне, сожалея о потери того, что когда—то было в моей власти.