Цветок яблони - Алексей Юрьевич Пехов

же назвать как-то это дрянное место? Вполне подходит.

— А ты? Ты как попал в это «между»?

— Я солдат. С солдатами такое случается — оказываться в местах, порой совершенно неожиданных для них. И отнюдь не приятных.

— Ты такой же, как я. Твой дар…

— Я солдат, — мужчина упрямо повторил это. — Воин. Меч. Никогда не сравнюсь с тобой. Даже не представляю, смог ли бы я пролезть там, откуда ты шла. Хочу попросить тебя, если возможно.

— Да?

— Не мешай той, кто придет вместе со мной. Как бы ни желала. И как бы ни желал я.

Шерон нахмурилась, осмысливая сказанное, но галка издала громкий крик, заставивший девушку вздрогнуть. Птица сорвалась с ветки, ударила в грудь человеку, разлетелась редкими перьями.

Его лицо огрубело, пошло волнами, постарело и сквозь него проступило чье-то другое. Незнакомое.

— Что это вы расчирикались, словно две беззаботные пташки? — сказал мужчина странным голосом старухи. — Хочешь, чтобы она застряла здесь навсегда? А ну-ка кыш! Кыш!

И Шерон бросило прямо на ослепительно-белое солнце.

Чтобы оценить происходящее, много времени ей не потребовалось.

Смердело могилой, несмотря на настежь распахнутые окна. Измятая, мокрая от пота постель, занавески, волосы, платье, кожа.

Запах, который не трогал ее с тех пор, как она стала той, кем стала, показался ей отвратительным.

Шерон стала выбираться из кровати, отбросив в сторону одеяло, застыла, осознав, что в ее рту нечто чужеродное, мешающее сомкнуть зубы, отчего слюна стекает на подбородок. Поспешно выплюнула это на серую простыню, с удивлением узнав кубики игральных костей.

Протянула к ним руку, и они послушно закатились ей на ладонь. Она сжала их в кулаке, до боли, так, что грани врезались в кожу.

Боль отрезвляла, отгоняла тягучие липкие нити сна, который никак не мог оставить ее до сих пор. Она слышала в ушах это старческое «кыш!», небрежное и насмешливое. Словно с детьми, у которых нет ни воли, ни прав, ни желаний.

Когда Шерон опустила босые стопы на пол, то задела пустую винную бутылку и та медленно покатилась, а после звякнула об стену. Из соседней комнаты раздались быстрые шаги, вошел Мильвио. Несколько секунд оба пристально смотрели друг другу в глаза, словно искали ответы на вопросы, которые знали только они. Одновременно улыбнулись.

— Ты вернулась, — с уверенностью сказал треттинец, а она лишь запустила пальцы в его волосы, радуясь тому теплу, что осталось в нем для нее.

Мильвио вытащил ее из комнаты, подальше от вони и шипящих свечей, провел через завал в гостиной, плечом распахнул двери, выводя в коридор. Лавиани, сидевшая на голом полу и меланхолично обгрызавшая мясо с говяжьей кости (делала она это с таким видом, словно жевала нечто неаппетитное и оказывала одолжение высшим силам), порывисто вскочила на ноги, швырнув еду в сторону.

— Рыба полосатая! Эта чванливая коза была права! Вышло, Фламинго. Я до последнего не верила, что получится! Сколько прошло? Часов шестнадцать, как мы это сделали?

Шерон, ничего не понимая, повернулась к Мильвио, прося объяснений.

— Про козу это я не о тебе, — успокоила Лавиани, не дав треттинцу и слова вставить, усмехнулась. — На этот раз. Тьма вас забери, ну и воняете же вы! А ты вообще точно с кладбища выбралась. Идем-ка. Да отпусти ты ее. Я украду твою воскресшую исключительно ради того, чтобы она не отравляла воздух вокруг себя. И ты тоже найди для себя какую-нибудь лужу и не поленись туда окунуться. А одежду сожги. И знаешь что… комнату тоже сожги. Туда теперь никто еще лет сто не сунется. Ну, что застыла? Давай, давай, рыба полосатая. Шагай уже, пока меня не стошнило. Опасаюсь, что даже всего мыла Треттини не хватит, чтобы тебя отмыть.

Много позже, гораздо позже, возможно через сто с лишним лет, во всяком случае так показалось Шерон, пришло осознание реальности.

Того, что она вырвалась, что спала, а точнее умирала и дар ее едва не сожрал разум. Пришла дрожь, озноб, от которого стучали зубы, но Лавиани меланхолично гаркнула, чтобы несли еще горячей воды.

— Большая ценность теперь. Слуги разбежались, остались только дураки вроде нас. Но если завести дружбу на кухне, то всегда найдутся те, кто нагреет котел кипятка, — сойка делала вид, что не замечает, как трясет девушку.

— Ты и «завести дружбу»? Сплошное противоречие, на мой взгляд, — через силу промолвила Шерон. — Меня удивляет, как ты нас терпишь, а уж кого-то еще…

— Это они меня терпят, — кровожадно ухмыльнулась убийца Ночного клана. — И страдают. Тэо сказал, из-за меня вскоре разбегутся последние, несмотря на приказ этого ублюдочного герцога. Ничего, что я так громко о владетеле? Ну и шаутт с ним.

Она с интересом перебрала большие пузатые флаконы из разноцветного стекла, сняла пробку с одного, понюхала, скривилась. Взялась за другой, с одобрением цокнула языком и вылила в ванну Шерон.

Весь флакон, отчего по комнате, забивая уже совсем слабый аромат кладбища, начал расползаться запах ландышей из поднимающейся над водой горячей пеной.

— Кстати говоря, это собственная ванна герцогини. Но она тоже сбежала подальше от Рионы, так что ощути себя ее светлостью.

— Ты грустная.

— Да что ты? Потому что решила тебя утопить здесь?

— Мы давно знакомы. Тебе не свойственно столько говорить. Ты словно хочешь сама утонуть в собственных словах.

— Ц-ц-ц, — чуть разочарованно, сквозь зубы протянула сойка. — Это не грусть. Разочарование. Рыжая убила мою мечту. Ее немного оправдывают обстоятельства, но совсем немного. Вот на столечко.

Лавиани показала Шерон два сведенных пальца. Зазора видно не было. Совсем.

— Что бы ни случилось, уверена, она не специально. Ты можешь рассказать о том, что произошло, пока меня не было?

— О… — сойка с видом актера, воздела руки к небу. — За эти недели приключилось столько милых моему сердцу чудачеств.

Она рассказала все, что знала, сухо, лаконично и уже без привычной доли цинизма.

— Спасибо, что не щадишь мои чувства.

— Когда появится время, мы обязательно обнимемся и прольем море слез из-за того, что ты, заключив сделку с Гвинтом, укокошила полностью отвратительный для меня, но все же не самый плохой город. Но сейчас как-то рановато распускать сопли.

— Моя вина безмерна.

— В точку, — согласилась Лавиани, начав перенюхивать полку с цветочными мылами. — Надо было послать этого разноглазого ублюдка на ту сторону. Тогда бы мы потеряли Бланку, с большой вероятностью тебя, а Мильвио пошел мстить и началась сущая потеха. Мерзкая собачонка, конечно же, не переродилась бы в эту гнусь, но все равно доставила проблем. Но ты бы уже об этом не узнала. Ты лишь маленькая фигурка,