Сент-Женевьев-де-Буа. Русский погост в предместье Парижа - Борис Михайлович Носик

прошлого? Глупости, глупости!.. Глупости. Так что же мне было делать, Нина, с тобой…»

Выход оставался один, типично писательский: в блестящем рассказе Набоков доказывает себе и миру, что у этой любви не может быть будущего, и – убивает героиню (я бы назвал это «писательским экзорсизмом», но, вероятно, существуют и более профессиональные термины для подобного заклинания зла и борьбы с наваждением). Однако судьба подготовила Набокову новое искушение. При Гитлере выходит из тюрьмы и становится одним из руководителей русской эмигрантской колонии убийца отца писателя черносотенец Таборицкий. Жена уговаривает Набокова бежать в Париж, где он снова встречается с Ириной… Позднее, уже поселившись с семьей на Лазурном берегу Франции, Набоков продолжает писать любовные письма Ирине. И вот она появляется на пляже в Каннах, чтобы увезти его с собой… Набоков просит ее немедленно уехать и испуганно покидает пляж с женой и сыном… Он принял решение, он полон раскаяния, но в душе его нет покоя. Он пишет роман, в центре которого стоит история их любви, снова и снова доказывая себе ее «невозможность». Герой романа уходит за соблазнительницей Ниной – и гибнет…

Поскольку любовь эта была тайной (кроме Веры и самых близких людей, о ней мало кто знал в эмигрантском кругу), Набоков счел рискованным рассказать о ней в русском романе и в русском журнале (в то время уже все, что он писал по-русски, читали с увлечением). А потребность бороться с искушением все еще была мучительной. Набоков решает написать об этом по-английски. В этом усложненном, но, в общем-то, вполне понятном английском романе появляется, конечно, та же роковая Нина, любовь к которой грозит герою гибелью. Сомнения и терзания влюбленного Набокова здесь еще очевиднее, чем в рассказе: а вдруг она не была такой уж коварной и ненадежной, эта Нина-Ирина? – спрашивает себя автор. Нет, нет, уход к ней был бы катастрофой – прежде всего катастрофой для его творчества… Судя по поздним романам Набокова, история эта мучила преуспевающего писателя даже в старости. Он не уставал расцвечивать миф о непостоянстве Ирины, о ее нечистоплотности, о ее изменах, он высмеивает и пародирует ее стихи (пародии, так обидевшие Ахматову)…

Ну а что же сама бедная, романтическая Нина-Ирина, настоящая Ирина Гуаданини? Она потерпела еще одно поражение в любви… Одно, еще одно… Мне доводилось читать в одном эмигрантском журнале ее поздние стихи – о страданиях и смерти.

Когда «бедная американская девочка» Лолита принесла корнельскому профессору Набокову богатство и славу, кто-то из прежних друзей (по свидетельству американского биографа) сказал писателю, что живущая во Франции Ирина очень больна и впала в нищету, не может ли он… Набоков выделил ей какую-то сумму, очень, впрочем, небольшую. «Скуповат стал», – говорил он теперь о себе, посмеиваясь…

ГУЛЕСКО ИВАН ТИМОФЕЕВИЧ,1877–1953

Волшебную скрипку виртуоза Гулеско слушали до революции на петербургской «Вилле Родэ», в «Аквариуме», в Петергофе и в Царском Селе, где он был любимцем имераторского двора. После революции этот знаменитый скрипач-румын играл в русских ресторанах и кабаре, которых было в ту пору в Париже многие десятки, а может, и больше сотни. Русские кабаре были украшением французской столицы, и в лучших из них танцевали грузинские джигиты, гремели оркестры балалаечников, пели цыганские хоры и, конечно, до самой души пробирала скрипка Гулеско. Он играл и в «Шато коказьен» («Кавказском замке»), под которым был зал «Кавказского погребка» («Каво коказьен»), и в других ресторанах «восточного стиля», а также в ресторанах «русского стиля» – играл в лучших русских кабаре Парижа, куда тянулась самая богатая публика, в ресторанах, открытых и предприимчивым Нагорновым, предприимчивым Рыжиковым, предприимчивым Новским… В каком романе о межвоенной парижской жизни не найдешь страниц об этих русских кабаре? В каком из них не звучит фоном к диалогу, не надрывает душу скрипка Ивана Гулеско?

«Я его слышал однажды, – рассказывал мне старый парижский фотограф Евгений Рубин, – это была незабываемая скрипка – она шептала, она пела, говорила, а какое пианиссимо! Незабываемо… Под струны он клал водочную рюмку…»

ГУЛЕСКО ЛИДИЯ,1917–1977

В конце 1930-х, а потом и в конце 1940-х годов в русской «Золотой рыбке» пела дочь прославленного скрипача Ивана Гулеско Лидия. В 1955 году она решила купить собственное кабаре, новую «Палату». Когда-то Лидия выступала в старой «Палате», на Монпарнасе, где ее партнером был Дима Усов. Диму она пригласила и в свою новую «Палату», и дело пошло. Позднее Лидия купила «Токай», где у нее выступал Йошка Немет, а потом она продала и «Токай». Сама же она пела везде, не уставая. Успех ее был велик…

ГУЧКОВ КОНСТАНТИН ИВАНОВИЧ, умер 14.09.1934 ГУЧКОВ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ, 26.12.1860–24.12.1934 ГУЧКОВА СОФЬЯ НИКОЛАЕВНА, 9.05.1897–31.03.1964 ГУЧКОВА (КАРПОВА) ВЕРА НИКОЛАЕВНА, 1892–1965

Самым знаменитым из братьев Гучковых, происходивших из богатой купеческой семьи, был Алексей Иванович (1862–1936), лидер октябристов, член Третьей Думы, сторонник Столыпина, борец за интересы братьев-славян на Балканах, а в годы войны председатель Центрального военно-промышленного комитета, участник заговора против царя (который, впрочем, опередила революция), в 1917 году – военный и морской министр Временного правительства, сторонник Деникина и Антанты (похоронен на кладбище Пер-Лашез).

Его старший брат, Николай Иванович Гучков, был московским городским головой. В годы эмиграции его дочери Вера и Соня работали приказчицами в доме моды «Карие», а также делали на дому бусы. Иную участь избрала их кузина Вера Гучкова-Трейл, которая стала агентом НКВД и, по ее утверждениям, только чудом избежала пули в подвале Лубянки: нарком Ежов «отпустил ее за рубеж» заметно беременную (скорее все же, вероятно, отправил за границу с очередным заданием), и она мирно окончила свой век в Англии, став в зрелом возрасте антикоммунисткой.

Артистка Московского художественного театра Вера Греч

Д

ДАВЫДОВ КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ, 18.12.1877–21.06.1960

Константин Николаевич Давыдов вел свой род от партизана-поэта 1812 года, лихого бражника Дениса Давыдова. Еще совсем юным он печатал свои научные статьи по зоологии, а 20-летним студентом, командированный за рубеж, уже собирал коллекцию фауны в Сирии, Аравии, Палестине… В 1900 году он работал на неаполитанской биостанции (основанной Миклухо-Маклаем), а к 1916 году создал свой курс эмбриологии беспозвоночных, защитил докторскую диссертацию, издал солидную монографию.

За границу он уехал знаменитым ученым в 1922 году, в значительной степени в связи с семейными трудностями (желанием сочетаться законным браком с Агнией Юрьевной Верещагиной, сестрой знаменитого лимнолога и родственницей известного художника).

Если до отъезда К. Н. Давыдов трудился в Крыму, то за границей он работал в Восточных Пиренеях, на побережье Индокитая (по отзывам коллег, он там сделал «больше открытий, чем все зоологи, изучавшие эту страну в течение 25 лет»), в живописном парижском пригороде Со (где у него был дом), под Марселем: все