В мире событий и страстей - Владимир Бурлачков

В ее спутнике Олег узнал Григория Эммануиловича.

– И как вы можете все это стерпеть! Вы! Военные люди! – опять закричала женщина.

– Там – зверства и разбои, – сказал Григорий Эммануилович. – Там ваших солдат истязали! – Он взглянул на Олега, схватил женщину за рукав и быстро повел за собой.

Олег подошел к военным:

– Вместо того, чтобы брехунов-пропагандистов слушать, сами бы подошли и посмотрели, что за народ у Верховного Совета собрался. Я оттуда иду.

– Идешь – и вали! – Один из офицеров оглядел его с ног до головы.

– По толпе у Верховного Совета стреляли, – сказал Олег.

– Чего ты с ним трепешься? – Второй офицер злобно смотрел на Олега. – Сказано тебе было: катись отсюда! По нашей колонне еще на въезде в город снайпера щелкали.

С грохотом и вонью выхлопных газов площадь перед метро переползли танки. Повернули на Трехгорный вал, направились к набережной. Они были уже далеко, а гул так и остался в ушах.

Олег быстро пошел к Верховному Совету. На четвертом этаже Аниного дома горел свет. То ли ее окошко, то ли нет. Олег не стал останавливаться.

Начинало светать. На Рочдельской за баррикадой стояли человек десять, молча вслушиваясь в гул моторов со стороны набережной. Кто-то спросил:

– Это танки?

– На Пресне – войска, – сказал Олег. – Никто не ответил.

– А если сюда подойдут? – спросил тот же голос.

– У меня племянник – офицер, – сказал кто-то сзади. Олег оглянулся и узнал дипкурьера. – А соседский мальчишка в Таманской дивизии служит. – И что? Они не увидят, кто тут перед ними? Подъедут и посмотрят. Не, давайте это дело спокойно перекурим.

Подошли к костру. Расселись на ящиках. Кто-то предложил:

– Чаю, что ли, вскипятить?

– Я здесь – чтобы дождаться, когда армия подойдет, – говорил дипкурьер. – Они же не идиоты, увидят, сколько народа собралось.

Пришел Петр Саныч. Постоял у костра, сказал:

– Армия в город втягивается. Пытаемся связаться, поговорить. Проясняем обстановку. А кто устал, пойдите в подъезд, подремлите.

– Уже не заснешь, – ответил дипкурьер.

«Зря я к Ане не зашел, – думал Олег. – Как-то по-жлобски получилось. Пробегал мимо и не зашел. Надо было бы хоть на минуту. И чего так заторопился?»

Набирало голубизну небо над пресненской высоткой. Забелели редкие облака. Пронеслись одна за другой две стаи сизарей.

Где-то у стадиона начал нарастать гул. Повис в воздухе и вдруг раскололся, разлетелся по сторонам в грохоте пулеметных очередей. Сухим треском присоединились к нему автоматные очереди.

Люди побежали к подъезду Верховного Совета. Грохот усилился, забил собой все пространство вокруг. Пулеметы стреляли по площади со стороны Горбатого моста.

Олег полз вдоль стены дома. Несколько раз над головой что-то звякало о гранитную отделку цоколя. «Неужели пули? – думал Олег. – Здесь, у нас, почти возле дома! Чушь какая-то…»

Пулеметная стрельба стихла. Откуда-то сзади доносились автоматные очереди. Олег лежал, прильнув щекой к асфальту, слышал удары собственного пульса в висках.

В подъезд вносили раненых. Кто-то кричал: «Быстрее вы там! Ё…». Стеклянная дверь была в беленьких пулевых пробоинах. В фойе первого этажа все сидели на полу. Вход на лестницу охраняли трое парней в камуфляже, с автоматами в руках.

Олег побежал вверх по лестнице. На втором и третьем этажах возле окон стояли люди, осторожно выглядывали на улицу. Олег поднялся на следующий этаж. Посмотрел вниз на площадь. На асфальте лежали тела убитых. От Горбатого моста тянул черный дым. Со стороны детского парка тяжело и медленно шел человек. Успел сделать несколько шагов, раскинул руки и упал.

На Дружинниковской показался бэтээр. Стал двигаться к баррикаде, не доехал до нее метров пятьдесят и остановился.

Человек в черном стоял на тротуаре, почти перед бэтээром с высоко поднятой правой рукой. И вдруг показалось: вот-вот машина тронется и попятится назад. Но бэтээр резко рванулся вперед, вильнул вправо на тротуар, на человека с поднятой рукой.

Закричала рядом с Олегом пожилая женщина:

– Священника убили!

Сверху по лестнице быстро спускались вниз несколько мужчин в камуфляже. Ребята пронесли на одеяле раненого. Кто-то крикнул:

– К окнам не подходить! Снайпер бьет!

Дверь в одну из комнат была распахнута. За столом над кипой папок сидела молодая женщина в ярком желтом пальто. Посмотрела на Олега и сказала то ли ему, то ли себе:

– Я вчера вечером домой собиралась. Мне в магазин надо было зайти. И почему не пошла!

Окно комнаты выходило во внутренний дворик. Светило яркое солнце. Тень от стула тянулась по ковровой дорожке. В солнечном луче плавали пылинки.

«А куда бежать? – спросил себя Олег. – Наверх? Собственно, зачем я решил убегать? Но я не собирался ни в кого стрелять. Ни стрелять, ни убегать. А священник стоял на тротуаре с поднятой рукой. Я так потом и скажу, что он стоял с поднятой рукой».

По коридору шла женщина в бежевой куртке, заглядывала в двери и громко повторяла:

– Все от окон! От окон подальше!

Холл перед лифтом был застелен большим темно-коричневым ковром. Вдоль стен на полу сидели люди. Олег сел, вытянув ноги.

– Чего, мужики? Ща штурм начнется, к нам ко всем шубин и придет, – сказал кто-то хрипловатым голосом.

– Оружия хоть бы дали.

– У них сто шестьдесят автоматов, и все короткоствольные.

– А говорили, тут оружия до…

По лестнице спускался Петр Саныч с автоматом на плече. Ему крикнули:

– Эй, морячок! Чего огнем не отвечаете.

Петр Саныч прошелся по холлу, остановился, негромко проговорил:

– Во, ё! Так в кого стрелять? В этих, что ли, засранцев восемнадцатилетних?

– А спецназ?

– Вот когда появятся, другое дело.

– Ну, ждите.

Из коридора в холл вошел грузный милицейский подполковник из внутренней охраны в нескладно надетом бронежилете и каске набекрень. Оглядел сидящих и объявил:

– Так! Все сейфы с этого этажа вниз, к дверям!

– Что, штурм будет? – спросил парень в вельветовой кепке.

– Во, ё! А сейчас что? – отозвался подполковник.

Женщина в желтом пальто быстро встала из-за стола, показала на двустворчатый железный шкаф, задвинутый за дверь. Долго не могла найти ключи, наконец, распахнула дверцы, стала вытаскивать с полок и перекладывать на стулья толстые палки. Ей начал помогать мужчина в черном пальто. Вытащил пачку бумаг и бросил на пол.

– Да, действительно, – растерянно проговорила женщина и тоже бросила бумаги себе под ноги.

Шкаф они тащили вшестером. Парень в вельветовой кепке сказал:

– Ну, мы самый тяжелый выбрали. Здоровее не нашли! Тише, ноги не отдавите!

Волоком спустили шкаф по ступенькам нескольких лестничных пролетов. Остановились, чтобы отдышаться.

– Если эти власть возьмут, так лет на двадцать. – Седой мужчина в черном пальто снял кепку, стал вытирать лоб платком.

На лестничной клетке второго этажа стояли два милиционера из внутренней охраны, пожилой мужчина с депутатским значком и несколько вооруженных человек в зеленом камуфляже. Общими усилиями шкаф развернули и бросили вниз в груду мебели.

Один из людей в камуфляже отрывисто скомандовал:

– Ребята! За мной пошли! Со стороны набережной надо входы заложить!

Прошли по заполненному людьми коридору второго этажа, попали в большое и светлое фойе. Откуда-то сбоку им закричали:

– Куда! Дурьё! Назад! Простреливается все!

И как в подтверждение забили со стороны набережной автоматные очереди.

Из-за колонны набережную рассматривал в бинокль человек в военном плаще. Говорил стоявшему рядом мужчине в камуфляже:

– Ни… не понимаю! Чего они с набережной вон туда, правее бьют. Там же их бэтээры! И по ним бьют и по нам.

Из комнаты несколько человек вынесли тяжелый коричневый сейф. Кто-то сказал:

– Выше поднимайтесь. Тут больше шкафов нет.

Они поднялись на два этажа выше, стали заглядывать в комнаты.

Здание дрогнуло от грохота разрыва. Дернулся пол под ногами. Звенели летящие из окон стекла. С потолка посыпалась штукатурка. Запахло цементной пылью. Несколько мгновений прошли в густом гуле. И снова взбесившийся, раздирающий уши грохот обстрела.

И заклинание ненависти грозилось исполниться. Подглядывали из окон, смотрели на экраны телевизоров и твердили про себя: сжечь, в факел превратить. И знали, что приказы отданы. Предвкушали, как займется со всех сторон белого здания бесноватое багряное пламя и повалит в белый свет сладковатый для них, черный дым. И наружу выйдет вся злоба этого дня. Состоится жертвоприношение идолам алчи и несправедливости, – всему тому, что было для России мерзким во все ее времени.

Их было пятеро. Они лежали на полу коридора, закрывая головы руками и вздрагивая от разрывов. Впереди, в лестничный проем с грохотом летели вниз балки и перила, сыпалась цементная крошка. Стена рядом будто нависала над ними, грозилась вот-вот обвалиться.