Воспоминания с Ближнего Востока 1917–1918 годов - Эрнст Параквин

Гёкча, было вопросом времени[136].

В Тебриз как раз в это время прибыл новый германский консул Вустров[137]. В моем доме на Тигре этот высокообразованный и очень энергичный деятель был весьма желанным гостем на наших своего рода «серапионовых вечерах»[138]. Генерал Людендорф телеграммой специально поручил мне поддерживать эту миссию. Она должна была, прежде всего, бороться с английской пропагандой в Персии. И чтобы облегчить свою непростую роль в связи с позицией турок, которые уже полагали полутатарский Тебриз своей вотчиной, я отправился к германскому послу графу Бернсторфу[139], чтобы привлечь его внимание к миссии Вустрова. Но ему об этом было ничего неизвестно. Это меня немало удивило после всего того, что я вообще знал о духе этого ведомства по воспоминаниям Бисмарка[140]. Так что я был поражен, когда посол нетерпеливо воскликнул: «Да вообще к чему германский эмиссар в Тебризе? Это ведь приведет только к новым осложнениям с турками!» Я же ответил, что нельзя просто так жертвовать нашими, в том числе с военной точки зрения, насущными интересами ради безбрежного турецкого империализма. Тогда граф Бернсторф величественно взглянул на меня и сказал: «При той политике, которую проводят в Берлине, мы будем вынуждены рано или поздно позволить нашим союзникам занять персидскую провинцию Азербайджан». И тут я понял, что на дипломатическую поддержку Вустрова рассчитывать не приходится.

Мне была также важна официальная точка зрения графа Бернсторфа относительно создания самостоятельной Армении для определения и моей политической позиции в данном вопросе на Кавказе. Вторжение Вехиба едва не уничтожило это едва формирующееся государственное образование[141]. Посол вполне солидаризовался с моим мнением, что Вехиб, действуя с тайного согласия Талаата и Энвера, в принципе решил лишить жизнеспособности это дитя ведшихся в далеком Брест-Литовске переговоров[142]. Граф полагал, что при сложившихся обстоятельствах в Берлине едва ли придают серьезное значение созданию армянского государства. На фоне других тяжелых проблем именно этот вопрос оказывался не так уж важен. Так что одобрят любой результат, который в итоге будет достигнут в ходе его переговоров с Талаатом.

И от такого либо равнодушного, либо исполненного ненависти государственного деятеля зависела судьба целого народа, который Талаат изгнал с его занимаемых тысячелетиями родных земель и обрек на голодную смерть в Джезире. А теперь намеревались уничтожить и его остатки на русской территории.

В Мосуле, где армянки продавались на рынке за пару серебряных монет, я часто видел толпу пригнанных туда армян, которые, будучи умелыми ювелирами, выполняли на рынке различные работы по серебру для богатых. И вот однажды их лавки опустели, а они бесследно исчезли. Так как в это же время по всем германским штабам и частям вела жесткие обыски турецкая тайная полиция, охотясь за теми, кто временно пристроился слугами или работниками, просто чтобы выжить, то во время вечернего доклада я доложил Халилу об исчезновении армян на базаре. Он смутился и после некоторой паузы сказал: «Вали формирует из них рабочие отряды, которые должны ремонтировать дорогу в Джезирет-ибн-Омар». С удивлением я спросил его, откуда же вали возьмет транспортные средства и продовольствие, чтобы при тогдашнем голоде кормить всех этих людей так далеко от Мосула? В ответ на этот инквизиторский вопрос Халил наморщил лоб и развязным тоном ответил: «Я в дела вали не вмешиваюсь!» Тогда я молча поднялся, пристально посмотрел паше в глаза и с церемонным поклоном без слов вышел из комнаты. Теперь я знал, что ненависть турок к таким упрекам, на которые им нечего возразить, выразится в голодную смерть несчастных в пустыне.

Талаат решал армянский вопрос как турок. Его приказы несли отпечаток той азиатской жестокости, с которой без колебаний уничтожают тысячи людей. В Айя-Софии мне показали на изрядной высоте отпечаток на колонне руки Узуна Хасана[143], который при штурме Константинополя в 1453 г. въехал в церковь по трупам из трех тысяч перебитых им людей. Талаат и его подручные стали достойными наследниками подобных традиций.

Турецкий великий визирь с циничной издевкой маскировал уничтожение изгнанных врагов в своих указаниях вали арабских вилайетов. Для непосвященных же европейцев эти приказы звучали вполне невинно.

«Скажите армянам, что они вполне смогут обжаловать нарушение своих прав в тех местах, куда они будут сосланы!»; «Известите армян, что они смогут перейти в ислам только там, куда были отправлены!»; «Скажите разлученным со своими мужьями армянкам, что они воссоединятся с ними уже на месте ссылки!»; «Отправьте всех осиротевших детей в те же места, куда ссылаете и прочих!».

Однако 1 декабря 1915 г. этот дьявол в человеческом обличье все же позволил себе сбросить маску в секретной телеграмме в адрес вали Алеппо, которая должна была сбить с толку, прежде всего, остававшихся в Турции американских миссионеров, так что там было написано: «Место ссылки называется Ничто!»

В большой пустыне между Евфратом и Тигром огромная армия изгнанных и растворилась в этом Ничто! Лишь разбросанные повсюду белеющие кости остались от этого работящего и умелого народа. Бедуины охотились на беспомощных юных девушек, а затем уводили их в свои шатры. Лишь немногие смогли спастись с помощью американских миссионеров.

После войны прямо на улице в Берлине Талаата застрелил молодой армянин Тейлирян[144], ведь именно по вине первого погибла вся его семья, так что ему не давала покоя запятнанная кровью тень его матери. Наряду с генералом Лиманом фон Сандерсом и майором Францем Карлом Эндресом[145] я был приглашен в качестве эксперта на судебные слушания, где на скамье подсудимых в лице довольно милого человека оказался мститель за неслыханные страдания целого народа. Государственный обвинитель, цепляясь за мертвенную букву закона, требовал для Тейлиряна смертного приговора, но немецкие присяжные оправдали «убийцу». Сердце мое возликовало от радости, когда в зале суда приветствовали приговор.

В таком военно-политическом ведьмином котле я и отправлялся к решению новой задачи, которую генерал фон Сект в ходе дальнейшей беседы дополнил и еще одним особенно важным поручением. В Верховном Главнокомандовании возник план отвоевать Багдад с севера за счет весьма масштабной операции через Персию, которую следовало бы поддержать отвлекающим ударом в Месопотамии. Я же должен был немедленно приступить к подготовке этого гигантского предприятия, реализация которого была намечена на весну 1919 г.

Образованная 10 июня 1918 г. группа армий «Восток» состояла из нашей старой 6-й армии в Месопотамии, с которой мы теперь могли поддерживать связь только по радио, и из 9-й армии Якуба-Шевки-паши[146], одноглазого пожилого турка, отнесшегося к моему появлению в окружении Халила-паши с нескрываемым недоверием. Главную свою