Мистерия убийства - Джон Кейз

Мелинда возложила скрещённые ладони на грудь в области сердца, а мы, сидящие на подиуме, печально склонили головы. Одна из женщин всхлипнула.

— Когда ударяет молния, — хрипло произнесла Мелинда, — смерть наступает быстро. Семьдесят четыре процента этих детей — и моя дочурка Бонни была среди них — погибают в течение трёх часов после похищения. Среди всех похищенных детей подавляющее большинство, а именно семьдесят шесть процентов, составляют девочки, средний возраст которых одиннадцать лет. В восьмидесяти процентах случаев похищение происходит в радиусе четверти мили от дома. Поэтому не думайте, что ваше дитя находится в безопасности, если играет на зелёной лужайке перед домом или катается на велосипеде в вашем квартале. Большинство автомобильных наездов, между прочим, тоже случается в радиусе одной мили от жилья ребёнка. Огромное число несчастных случаев происходит и в самом доме. Наши дома, леди и джентльмены, возможно, и являются нашими крепостями, но они вовсе не неприступны.

Когда она для вящего эффекта выдерживала очередную паузу, я подумал, что Кевин и Шон никак не вписываются в типичную картину. Во-первых, они не девочки. Во-вторых, значительно младше усреднённой жертвы и, в-третьих, их похитили на расстоянии более чем пятьдесят миль от дома. Кроме того, их двое.

— Итак, нам нужны средства, чтобы реагировать немедленно, — возобновила свой монолог Мелинда.

Время для просьбы раскошелиться было выбрано безукоризненно, и я не удивился, услышав, что она делает успешную карьеру в рекламном бизнесе и состряпала книгу под названием «Как нам уберечь своих деток». Книга, как оказалось, содержит массу ценных советов, как защитить детей от хищников, в то же время не напугав их до безумия. И её, как сказала Мелинда, можно приобрести прямо сейчас рядом с банкетным залом. Десять процентов от суммы продаж должно было поступить на счёт «Центра».

После того как разошлась публика, родители и родственники пропавших детей объединились для общей молитвы. Мы расселись на складных стульях, взявшись за руки. Оказавшийся рядом мужчина сжал мне руку с такой силой, что пальцы практически онемели. После минуты молчания каждый из нас поведал о своём несчастье.

Я ушёл, осознав, что большинство членов молитвенного кружка оплакивает пропавших детей. Они пришли, чтобы совместно противостоять боли от непоправимой потери своих детей. Несмотря на мистическую веру в чудо, эти люди, подобно родителям без вести пропавших во Вьетнаме, считали детей мёртвыми и не пытались найти «своих любимых». Им надо было совсем иное. Это иное называлось «финалом». Другими словами, этим людям нужны были лишь «останки». Свидетельство смерти.

— Я не могу здесь оставаться, — прошептал я на ухо жене. — Они считают, что их дети умерли.

Когда я поднялся, она пошла за мной следом. Но вовсе не потому, что хотела этого.

— Простите… Простите… — бормотала она, когда я, выдернув ладонь из руки соседа, направился к двери.

В машине она осуждающе посмотрела на меня и сухо сказала:

— Кто ты такой, Алекс, чтобы осуждать их за то, что они пытаются справиться со своей потерей?

— Они считают, что их дети мертвы, а я так не думаю.

Лиз разрыдалась.

— Я возвращаюсь в Мэн, — глядя на свои ногти, объявила она вечером и снова разрыдалась.

На следующий день Лиз уехала.

* * *

Работа. Хотя Ал и сказал, узнав об исчезновении близнецов, что я могу забыть о работе на тот срок, какой мне потребуется, на прошлой неделе я получил по электронной почте письмо с просьбой «прояснить свои планы». Мне было предложено решить, возвращаюсь я на работу (по крайней мере не на полный рабочий день) или беру отпуск без сохранения содержания с указанием времени ухода и примерной даты возвращения. Мелким шрифтом сообщалось, что, учитывая обстоятельства, студия будет мне «помогать», даже в том случае, если я выберу «отпуск». На «помощь» они согласны, но, поскольку моё длительное отсутствие вынудит их искать замену, о «вознаграждении» не было и речи.

Практически все сходились во мнении, что возвращение на работу будет для меня «лучшим исходом». Работа, как утверждали эти люди, отвлечёт меня от грустных размышлений и даст «терапевтический эффект». Одним словом, все рассуждения сводились к следующему: я буду так занят, что времени на думы о пропавших сыновьях у меня не останется. А это, в свою очередь, уменьшит депрессию.

Я очень и очень сомневался в справедливости подобных рассуждений.

Подъем, сборы, до боли знакомая дорога на работу… возврат ко всей этой рутине казался мне очень странным. Да и сама студия стала для меня чужой землёй. Телевизионные станции напоминают сумасшедший дом. Там стоит невообразимый шум, энергия бьёт ключом, все или лезут из кожи вон, чтобы выполнить задание к указанному сроку, или расслабляются, сделав это. Я же в водовороте безумной спешки чувствовал себя чужеродным, инертным телом. Я существовал в каком-то защитном коконе, сотканном из подчёркнутого такта моих коллег. Когда я проходил мимо, разговоры стихали, люди отводили глаза, не зная, что мне сказать и как себя вести в моём присутствии. Я видел, что машина работает, а жизнь продолжается. Но не знал, стоит ли мне им об этом говорить. Когда же всё-таки однажды сказал, что они ничем не могут мне помочь, то почувствовал себя ещё хуже, а коллеги обиделись.

* * *

Вечером, после моего возвращения с работы, ко мне заехал Шоффлер. Он прибыл с упаковкой из шести бутылок пива «Сьерра-Невада» и огромной, плохо пропечённой пиццей.

— Здоровая пища, — произнёс он с характерным тонким смешком. — Пообщайся со мной, и ты тоже скоро станешь жирным уродом, на которого и смотреть-то противно.

Его появление меня обрадовало. Сильнее меня могло обрадовать лишь возвращение сыновей. Кроме него, мне никого не хотелось видеть в своём доме. Во-первых, Шоффлер был единственным в мире человеком, всегда готовым говорить на самую главную для меня тему. Во-вторых, он был циничным, остроумным и, как я недавно понял, очень толковым парнем. Все наши встречи заканчивались тем, что мы снова и снова прокручивали отвергнутые версии, дабы убедиться, что ничего не было упущено. Мы говорили о бумажном кролике, об уиппете, о свидетелях, видевших, как высокий человек садится в чёрный внедорожник, о свежих явлениях народу Элвиса Пресли, о куриной крови и о списке «врагов», атакованных мной в эфире. Шоффлер постоянно рылся в своей записной книжке — третьей по счёту. Файл по нашему делу, сказал он мне, насчитывает уже семь толстенных папок. Каждое дело, пояснил детектив, начинается с единственной папки толщиной в три дюйма. Папки (Шоффлер позволил мне на них взглянуть) содержали копии всех бумаг, появившихся в ходе следствия. Там были доклады, заявления свидетелей, протоколы допросов, фотографии с места преступления, результаты судебно-медицинских анализов, список изъятых при обыске предметов, ордера на обыск и так далее и тому подобное.

Мы ели пиццу, смотрели бейсбол по телевизору и некоторое время сотрясали воздух болтовнёй, прежде чем Шоффлер перешёл к истинной цели своего визита.

— Мне даже не хочется говорить тебе это, Алекс, — произнёс он и замолчал. Судя по тому, как детектив барабанил пальцами по столу и шаркал ногой, ему было явно не по себе. Увидев, как изменилось моё лицо, он поднял ладонь и продолжил: — Не беспокойся. Я не о мальчиках. Ничего нового там нет. Речь идёт… обо мне. Меня отстранили от дела.

— Что?!

Шоффлер славился своей бульдожьей хваткой и никогда не разжимал челюстей, не закончив расследования. Ради работы он принёс в жертву два своих брака и использовал каждый свободный момент, чтобы возвратиться к старым, нераскрытым делам.

— Что это значит? Ты же прославился тем, что никогда не закрывал своих дел. Тебя отстранили от дела? Почему?!

— Значит, так… — Он глубоко вздохнул. — Ты здесь ни при чём. Все мои дела передали другим людям. После одиннадцатого сентября наши вожди приступили к созданию нового подразделения, и оно наконец появилось на свет. Называется «Городской центр по борьбе с терроризмом». — Он развернул ладони, словно открывая книгу. — По офицеру из каждого городского округа плюс парочка агентов ФБР, люди из таможни и службы иммиграции и натурализации. Я выделен от полицейского управления графства Энн Эрандел. Поверь, мне очень жаль.

Я ничего не сказал. Для меня это был страшный удар.

— Твоё дело передано молодой женщине по имени Мюрел Петрич. Я, возможно, и бульдог, но зато она отличный детектив и к тому же умница. Мюрел страшно амбициозна. Весьма удачное сочетание, часто приводящее к успеху.

— Да.

— Послушай, я все понимаю… — покачал он головой. — Но ты можешь на меня рассчитывать, если вдруг понадобится моя помощь. Звони в любое время, по любому поводу. Звони, если у тебя возникнет какая-нибудь идея или откроются новые факты. Я сделаю всё, что смогу. Но дай шанс и Петрич. В наших делах она — настоящая львица.