Морской путь в Индию - Генри Харт

Древний порт в устье Нила вновь завоевывал себе то важное положение, которое он занимал в те времена, когда хозяевами восточного Средиземноморья были римляне. Начиная с царствования Константина, город у бухты Золотой Рог [Константинополь. — Ред.] контролировал большую часть торговли с Востоком, был главным складским пунктом, через который проходили на Запад товары Азии, а с Запада на Восток — золото и иные предметы, в которых нуждались жители восточных стран. Этим городом поочередно управляли римские и греческие правители, а то и правители с Запада. Венеция и Генуя соперничали друг с другом в скупке богатых грузов, перевозимых на кораблях, и содержали там множество своих контор и складов. В его воды заходили суда всех стран — и даже после того, как он утратил гордую корону своих римских правителей, а затем, под напором неверных, и земли, и власть, и престиж, он все еще был естественным центром левантийской торговли. Говорящие по-гречески путешественники, плавающие в его водах, редко употребляли слово Константинополь, они просто говорили, что плывут «εις τήν πολιν» («ис тин полин» — в город), и в конце концов это выражение превратилось в слово Истанбул — так до сих пор называют на Востоке этот город. Но вот все изменилось. Вторгшиеся турки постепенно захватили территорию умиравшей Византийской империи, от нее оставалась почти что одна столица. В 1453 году, когда Мухаммед II и его орды ринулись на нее, она потонула в дыму и пламени, в потоках крови. Всепоглощающей волной хлынули воины Мухаммеда через стены города, победитель прошел по его широким улицам, разрешая своим варварам грабежи и насилие, убийства и разрушения — все, что только им вздумается. Затем Мухаммед приказал, чтобы муэдзины призывали к молитве с самой Святой Софии; и с того момента, как со священного здания, возведенного Юстинианом девять столетии назад, раздался крик муэдзина, Константинополь перестал быть христианским городом и восточным бастионом народов Запада

Но хотя мир изменился, люди были заняты своими прежними делами. Им нужно было есть и пить, иметь одежду и кров. Им нужны были хлеб и мясо, ткани и железо, и, кроме этих жизненно необходимых вещей, у них была еще потребность в комфорте и роскоши, чтобы жизнь не была простым существованием. Купля-продажа, обмен и торговля должны были идти своим чередом, ибо посредством торговли человек может получить то, в чем он нуждается, и сбыть куда-нибудь то, что у него есть в излишке и что он может предложить для обмена. Итак, когда Европа утратила Константинополь и даже задолго до этой катастрофы, пронырливые итальянские купцы, особенно генуэзцы и венецианцы, обратили свое внимание на огромный александрийский порт. Благодаря им сюда стекались товары Азии, здесь они могли нагружать свои галеры пряностями и шелками, набивными хлопчатобумажными тканями и кожами, слоновой костью и рабами. Все это можно было найти в великом городе Александра. Из внутренних областей Азии караваны шли к гаваням и рейдам Красного моря. С юга, из Нубии и Судана, из отдаленнейших глубин неведомого, неисследованного Черного материка шли к Нилу караваны, нагруженные драгоценным товаром. Еще больше товаров шло на арабских кораблях от берегов Аравии, из персидского Ормуза, из Занзибара, Софалы и других портов восточноафриканского побережья, не говоря уже о далеких городах Цейлона и Индии и даже Китая и совсем неведомых островах Ост-Индии. Эта торговля обогатила Египет, и подвластная ему территория все возрастала, — египетский султан стал господином не только долины Нила, но и Малой Армении и Сирии.

Тор, Кусейр и другие порты, от которых теперь сохранились разве лишь названия, тогда были оживленными, шумными, многолюдными городами, в них теснились толпы людей из всех стран и гаваней Востока[134]. В них слышались все языки Азии, Европы и Африки. В них можно было увидеть самую невероятную роскошь и любой порок — жизнь там ценилась дешево, и человек легко мог затеряться или вообще исчезнуть бесследно. К тому же христианин в глазах мусульманина был не лучше собаки, а для благочестивых, но невежественных европейцев, в свою очередь, последователи Магомета и другие язычники были зверями, лишенными души, которых следует убивать без всякой пощады и угрызений совести. Но вообще это был очень странный мир, ибо, несмотря на такую жестокую, непримиримую вражду, несмотря на национальную и религиозную рознь, все эти восточные люди встречались на общей почве, чтобы заключить сделку, надуть друг друга, ограбить или честно поторговаться, но с неизменной целью извлечь из встречи выгоду. Даже церковь с ее могущественной властью старалась поощрять эту торговлю, и Рим издал буллу[135], согласно которой итальянцам разрешалось иметь дело непосредственно с неверными Черкесские мамелюки — султаны Египта, — более веротерпимые, чем прежние магометанские властители, исходя из корыстных интересов, заглушавших религиозные соображения, приняли предложение христиан и открыли ворота своего государства ненавистным неверным, прежде всего венецианцам. Тогда сам Козимо Медичи направил своего посла в Каир и добился у султана таких же торговых привилегий, какими пользовались венецианцы. Вот в этом-то бурлящем и опасном водовороте международной торговли и политики и появились португальские эмиссары со своим самым безобидным грузом — muito mel (много меда), как выразился Франсишку Алвариш.

В те дни, когда туда приехали Ковильян и Пайва, Александрия была многолюдна, как никогда раньше. Падение Константинополя в 1453 году нанесло генуэзским торговым колониям на Черном море смертельный удар, и к 1475 году от них уже ничего не осталось. Множество торговцев, лишившихся своих богатств, повернули свои корабли к Александрии; и теперь, когда торговля Египта стала такой же, а может быть и более оживленной, чем в те времена, когда он являлся житницей Римской империи, Александрия разрослась так, что вышла далеко за пределы своих древних границ. Климат там нездоровый, санитарные условия ужасны, так как, хотя фараоны, греки и римляне и построили систему канализации и обеспечили снабжение чистой водой, все это давно разрушилось и пришло в упадок. Несмотря на то, что Александрия была городом международного значения, это было гиблое место, рассадник чумы во всем мире — торговцы, путешественники и моряки, уезжая из Александрии, распространяли болезни повсюду.

Когда португальцы прибыли в Александрию, никто здесь не обратил на них внимания. Всюду толпились итальянцы, составлявшие самую многочисленную колонию иностранцев в Александрии. Итальянцы еще в 1320 году совершили через Красное море путешествие в Индию и вернулись благополучно[136]. Естественно, что для александрийских итальянцев, державших в своих руках азиатскую и африканскую торговлю, Ковильян и Пайва не представляли никакой угрозы, не вызывали ни малейшего подозрения, не привлекли даже к себе внимания. Ведь приехали всего-навсего два мелких торговца, привезли с собой не столь важный груз, мед, — стоит ли к ним особо приглядываться? Поскольку мусульмане здесь уже привыкли к присутствию многочисленных итальянцев и, вероятно, не могли отличить от них каких-либо иных франков [то есть европейцев — Ред.], Ковильяну и Пайве даже не было нужды скрывать свою религию. Но совет, полученный на Родосе, — ехать под видом купцов — был очень хорош. Ни итальянцам, ни мусульманам не могло прийти в голову, что они имеют дело с эмиссарами далекой Португалии, стремящейся разведать пути, по которым велась торговля, и торговые секреты, — эмиссарами страны, готовящейся к потрясшему мир подвигу, который должен был уничтожить торговое могущество одних и совершенно изгнать других с их торговыми кораблями из восточных морей.