Яблоневая долина - Лада Валентиновна Кутузова

удовольствие, а не сидеть взаперти. Она спешит к выходу, но теряется в лабиринте поворотов.

– Мёнге! – слышит она крик за спиной и ускоряет шаг.

Вдруг на её пути возникает жрица. Мёнгере не успевает затормозить и врезается в неё. Сейчас её выдадут! Но та лишь прижимает девочку к себе и гладит, гладит по волосам.

Странно. Эпизод всплыл неожиданно. Ничего подобного Мёнгере не помнила. Сколько ей тогда было? Три года?

– Тебе не нужна память, – услужливо подсказывает тот же голос. – Ты станешь править миром, милая. И он захлебнётся светом.

Да! Она же мечтала об этом. Все страны поклонятся ей. Мёнгере станет правительницей континентов, в её честь зазвучат торжественные гимны.

– Умница, ты достойна этого, – соглашается голос. – И покараешь несогласных. Вольёшь в их глотки раскалённый свет.

Особенно той, желтоволосой. Возомнила, что краше Мёнгере, посмела нарушить совершенство. Мёнгере сама изуродует её личико, отрежет фарфоровый носик.

– Ты свет, милая, тебе можно всё, – успокаивает голос.

Мёнгере не помнит имени удачливой соперницы, да и название Алтанхота покрылось песком. Только ярость слепит глаза, как…

– Свет. И ничего, кроме света.

Кто же всё-таки та женщина, которая гладила её?

– Не думай о ней, – голос обеспокоен, – она этого недостойна.

И всё же… Слово уплывало, словно рыба в мутной воде.

Её учили охотиться с гарпуном, стоя подолгу в реке. Странная подготовка к трону. И ощущение, что она промахнулась.

– Мир ждёт тебя! Что ты прицепилась к этому обрывку? – голос взревел. В нём слышалось голодное нетерпение.

Женщина гладила девочку по волосам и прижимала к себе, пользуясь возможностью. Лица жриц всегда были скрыты платками, такой же Мёнгере носит, чтобы спрятать шрамы. И она не знает, как выглядела её мать.

Мама! Та жрица была её матерью. Конечно! Мёнгере плачет, слёзы оставляют жгучие дорожки на лице, и шрамы полыхают. Но Мёнгере не замечает этого: она счастлива. Ей удалось воскресить прикосновение мамы. Та перестала быть бесплотной тенью.

– Она тебя предала, променяла на другую дочь, – голос разочарован. – А ты её простила. Ты слабая. Тебе никогда не стать несущей свет.

Мёнгере согласна: да, ей не стать. Она хочет просто быть счастливой. И чтобы исчезли рубцы с лица. Странное желание для бывшей правительницы. Но ей этого вполне достаточно. И золото вокруг плавится и стекает крупными каплями.

Глава 20. Третий изгнанный

– Думал, что от меня осталась лишь оболочка, – делился Глеб. – У хватиться было не за что. Даже слова пропали.

Приш кивнул: знакомо.

– И пустота внутри, точно таксидермист набил воздухом, – продолжал поэт.

Хухэ тявкнул, соглашаясь, – фенек всё же последовал за ними. Глеб опустился на колени и осторожно погладил Хухэ.

– Тебе тоже досталось?

Тот притих, дав дотронуться до себя. Лишь Мёнгере безмолвствовала: не пожелала ничего рассказать.

Когда вышли из пустоты, у Глеба точно огромная тяжесть с сердца свалилась: думал, что никогда не вспомнит своих стихов. Да, разучился сочинять, но забыть написанное – ещё хуже. Но вот последнюю строфу он так и не восстановил. Словно она послужила ему пропуском из пустоты. Но надо попробовать. Глеб мысленно вернулся в день переводного экзамена.

Лис вылетел из аудитории довольный.

– Пять! – эмоции его переполняли.

Его сразу же обступили:

– Рассказывай, как прошло.

По словам друга, ничего сложного не было. Стило особо не прикапывалась, даже нашла, что недурственно. Вогон Джельц – прозвище уже приклеилось к председателю – проворчал насчёт большого количества соединительного союза «и», но зато похвалил рифму.

– А Аврора? – спросил Глеб.

– Ничего, – растерялся Лис. – Промолчала.

Странно. На неё не похоже.

Наступила очередь Глеба. Он вошёл в кабинет и представился: Чёрный Поэт. Стило тут же фыркнула: видимо, псевдоним показался ей неудачным. Вогон Джельц кивнул:

– Начинайте, молодой человек.

Глеб покосился на Аврору: она не поднимала глаз, будто увидела на столе что-то ужасно интересное. Ему захотелось заорать, стукнуть по стене, чтобы с неё слетела эта показушная безмятежность. Чёрт, она же тоже поэт! Что им до правил, установленных другими людьми?!

Глеб не воспарил, взметнулся к потолку, чувства бурлили. Он не читал стихи, бил ими, точно кнутом. А Аврора всё так же сидела с равнодушной маской на лице. А он взывал к ней, под конец выдав заключительный аккорд:

Ангелы, демоны? За душойГонятся дикой стаей.Рушится небо и подо мнойВеры опора тает…[11]

Глеб не спустился, рухнул на пол, обессиленный. После такого выплеска хотелось одного: сбежать ото всех. Но сперва следовало выслушать вердикт комиссии. Первой начала Стило:

– Хм, средненько. Из положительного: много экспрессии, чувств. Вот это удачно: «Мёртвое сердце. Осколки. В хлам клетку грудную режут». Борьба человека со своими страстями. Но мне кажется, Чёрный Поэт, это не самое удачное ваше стихотворение. Вы можете лучше.

– Это убого, – перебил её Вогон Джельц, – я вот тут набросал, – и председатель раскрыл тетрадь, она была исписана мелким убористым почерком: – «Резко, на бреющем – в неба храм!» – метафора крайне непонятная и неудачная. Первые четыре строки – четырёхстопный ямб с дактилической клаузулой. Следующие четыре строки – полное отсутствие строфы.

Глебу показалось, что Вогон Джельц бредит. Какой ещё ямб? Он о чём? А тот распалялся:

– Строфика, молодой человек, – раздел стиховедения, изучающий формы объединения стихов в композиционно законченное целое; учение об упорядоченном сочетании закономерно повторяющихся в тексте стихотворных строк. Почему вы ею пренебрегаете?!

Председатель причмокивал губами, словно большая рыба. Глеб с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. Наверное, это нервное.

– Что за заигрывание с ангелами и демонами?! Недостойно привлекать к себе внимание за счёт божественного! Это дешёвый способ, молодой человек.

Глебу казалось, что его раскатали асфальтоукладчиком, а Вогон Джельц распалялся всё больше:

– А ваш полёт?! Кто вас учил взмывать под потолок? Многое себе позволяете! Даже мы, люди с богатым литературным опытом, не разрешаем себе подобного. Так что незачёт! Без права пересдачи!

Глеб растерялся: незачёт? Ему?! Этот Вогон Джельц сошёл с ума? И почему молчит Аврора? Она что, оглохла? Но заговорила Стило:

– Думаю, без права пересдачи – слишком сурово. Понятно, что у молодого человека что-то произошло. Первая любовь, безответные чувства. И он не смог контролировать себя. Правда? – она обратилась к Глебу.

Тот замешкался на секунду, но сообразил, что Стило даёт шанс.

– Да, – голос охрип от переживаний.

Вогон Джельц посмотрел на Глеба поверх очков.

– Это не оправдывает, – проворчал он. – Вы должны думать в первую очередь о красоте стиха. А не ставить чувства во главу угла.

– Это пройдёт, – вновь заступилась Стило. – Надо дать мальчику ещё одну возможность показать себя.

А Аврора молчала.

Он не помнил, как вышел, куда направился. Очнулся лишь на улице, когда Лис схватил его за плечи и основательно потряс.

– Поэт, что случилось-то?

Глеб замотал головой: он был не в состоянии говорить. Казалось, что великая тяжесть гнёт плечи, не даёт дышать.

– Не сдал, – выдавил он из себя.

– Как это?! – не понял Лис. – А пересдать можно?

– Угу.

У Лиса отлегло:

– Тогда ладно. Пойдёшь с другими. Вас человек пять набралось.

Глеб отмахнулся: легко говорить. Это не с Лисом произошло. А Глеб растоптан. И не