Великий ум Марса - Эдгар Берроуз

По мере того, как я все лучше и лучше узнавал, особенно Гор Хаджуса, я начинал сознавать, что многое из их подчеркнутого презрения к тонким чувствам было показным. Верно, что воспитание в течение долгих поколений должно было атрофировать в некоторой степени эти особенности сердца и души, которые благороднейшие среди нас так высоко почитают, верно, что узы дружбы слабы, что кровное родство не пробуждает высоких чувств ответственности или любви между родителями и детьми. Несмотря на это, Гор Хаджус был преимущественно человеком чувств, хотя, несомненно, мог пронзить сердце того, кто отважился бы обвинить его в этом, и таким действием он сразу же доказал бы истинность обвинения. Его гордость за свою репутацию, как честного и верного человека, выдавала в нем человека сердца так же точно, как его попытка поддержать репутацию бессердечного человека выдавала в нем человека чувств. Во всем этом он был типичным представителем тунолианской верхушки. Они отрицали божество, но поклонялись фетишу науки, которой они позволили овладеть ими так же пагубно, как религиозным фанатикам – воображаемые боги. Итак, со всем своим хваленым знанием они были разумными только потому, что были лишены душевного равновесия.

Когда день стал подходить к концу, я стал все более беспокоиться об отправлении. Далеко к востоку за необитаемыми пространствами топей лежал Фандал, а в Фандале – прекрасное тело девушки, которую я любил и которой поклялся вернуть принадлежащее ей по праву тело.

Кончилась вечерняя трапеза, и сам Мью Тал проводил нас в ангар одной из башен дворца. Здесь мастеровые подготовили для нас флайер, убрав за день все знаки его настоящей принадлежности, даже слегка изменив его линии, так, чтобы в случае нашего пленения имя Мью Тала никоим образом не могло быть связано с экспедицией. Была погружена провизия, включая множество сырого мяса для Хован Дью; Когда последняя луна исчезла за горизонтом и наступила темнота, скользнула в сторону панель башни против носа флайера. Мью Тал пожелал нам удачи, и корабль бесшумно выскользнул в ночь. Флайер, как и многие его типа, был без кубрика или рубки; низкие металлические перила увенчивали его планшир, на палубе были расставлены тяжелые рамы – за них экипаж должен был держаться или прикрепляться к ним посредством специальных крючков на доспехах. Низкие щиты с уклонами назад давали некоторую защиту от ветра. Мотор и приборы управления были вынесены наружу, так как пространство под палубой было занято баллонами, обеспечивающими плавучесть. В этом типе флайера все принесено в жертву скорости, и потому на борту нет комфорта. При полете на высоких скоростях каждый член экипажа лежит ничком на палубе на отведенном ему месте для поддержания необходимого порядка и крепко цепляется за свою драгоценную жизнь. Этот тунолианский аппарат не был самым быстроходным на Барсуме. Как мне говорили, он во многом уступал кораблям таких наций, как Гелиум или Птарс, в течение столетий посвятивших себя совершенствованию флота. Но он был достаточно хорош для нашей цели, при выполнении которой мы не должны были столкнуться с судами более высокого класса. Но для меня он был все же слишком быстр. В сравнении с медленно плывущим «Воссаром» он, казалось, мчался как стрела, выпущенная из лука.

Мы не потеряли времени на маневры, а врубили полный ход и направились прямо на восток, в Фандал. Едва мы проскочили над садами Мью Тала, как встретились с первыми приключениями. Мы пронеслись мимо одинокой фигуры, парящей в воздухе. Тут же последовал пронзительный свисток воздушного патрульного. Ядро просвистело мимо нас, не причинив, впрочем вреда, но мы уже ускользнули. А через несколько секунд я увидел внизу и вверху лучи прожекторов, шарящих в небе.

– Патрульное судно! – крикнул Гор Хаджус мне на ухо.

Хован Дью зарычал дико и потряс цепочкой ошейника. Мы мчались на полной скорости, веря в богов, больших и малых, молясь, чтобы безжалостные глаза света не нашли нас. Но это случилось. Через несколько секунд луч света упал на нашу палубу сверху и прицепился, не отставая. Патрульный бот снижался к нашему уровню, в то же время сохраняя высокую скорость и следуя курсом, идентичным нашему. Затем, к нашему ужасу, корабль открыл огонь разрывными снарядами. Эти снаряды содержали сильную взрывчатку, детонирующую от световых лучей, когда нарушается от удара их непрозрачная оболочка. Следовательно, чтобы снаряд был эффективен, не обязательно прямое попадание. Если он даже чиркнет по палубе или по корпусу корабля, или по чему-либо твердому около цели, он причинит значительно больший ущерб, сжигая целую группу людей, чем ударив в одного из них, так как в первом случае он взрывается от нарушения его оболочки, убивая или раня нескольких. А если он входит в тело одного человека, световые лучи не могут достичь его, и тогда он производит разрушений не больше, чем простая болванка. Лунный свет недостаточно силен, чтобы детонировать эту взрывчатку. Когда этими снарядами стреляют ночью, то если они не тронуты мощными лучами прожекторов, они начинают взрываться при восходе солнца, делая поле битвы в этом случае опаснейшим местом, даже если сражающиеся стороны не находятся больше здесь. Извлечение из тела раненых неразорвавшихся снарядов также влечет за собой взрыв и делает эту операцию рискованнейшей, которая может привести к смерти и пациента, и хирурга.

Дар Тарус, будучи у пульта управления, повернул нос нашего флайера вверх, прямо к патрульному судну, и одновременно закричал нам, чтобы мы сконцентрировали огонь на его пропеллерах. Что до меня, то я не мог видеть почти ничего из-за ослепляющего света прожекторов, и я палил по нему из странного оружия, которое я первый раз увидел несколько часов тому назад, когда оно было вручено мне Мью Талом. Мне казалось, что этот всепроникающий глаз представляет наибольшую опасность. Если бы мы смогли ослепить его, патрульное судно утеряло бы все свои преимущества. Итак, я направил оружие прямо на прожектор, нажимая пальцем на кнопку, управляющую огнем. Хаджус стоял на коленях, и его оружие плевалось пулями по патрульному судну. Руки Дар Таруса были заняты управлением, а Хован Дью сидел на корточках на носу и рычал.

Вдруг Дар Тарус тревожно вскрикнул:

– Разбито управление, – заорал он. – Мы не можем изменить курс – корабль никуда не годится!

Почти в тот же миг погас прожектор – одна из моих пуль попала в него. Мы были теперь совсем близко к врагам и слышали их гневные крики. Наш собственный аппарат, неуправляемый, быстро приближался к борту неприятельского судна. Казалось, что если мы не столкнемся с ним, то пройдем у него прямо под килем. Я спросил Дар Таруса, может ли быть наш корабль отремонтирован.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});