Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем - Антонина Пирожкова

Я зашла за Ниной к ее знакомым и позвала ее через окно, не заходя в дом. Там в это время завтракали, и хозяева пригласили меня зайти к ним, угостили чаем с ватрушками.

Заведующий питомником повел нас в оранжерею, где яблони выращивались из семян и превращались в небольшие деревца. На наш вопрос, как яблони переносят морозы, заведующий ответил, что иногда не переносят и погибают, и тогда их заменяют новыми деревцами. А вообще, в сильные морозы, которые обычны для Сибири, деревья защищают с помощью дымовой завесы, разжигая вокруг сада костры из особенно сильно дымящегося валежника. Кроме того, как я поняла, подрастающие деревца постепенно приучают к морозам. Яблоки на этих деревьях созреть не успевают и опадают совсем еще зелеными. Этот цветущий яблоневый сад в Сибири я запомнила на всю жизнь.

С конца мая в школе начались выпускные экзамены. Как они проходили, я совсем не помню. Трудности у меня были только со сдачей экзамена по химии, которую я никогда не любила, но все же благополучно сдала. Нам выдали аттестаты об окончании школы. Мой аттестат оказался необычным: в нем было написано, что у меня выдающиеся способности по физико-математическим дисциплинам и литературе. Вот это последнее было неожиданным и поразило меня.

Наверное, на этом настоял учитель литературы Петр Петрович Пектушев, но, конечно, не потому, что я подарила ему рисунок Христа в терновом венце, а за хорошие ответы и за последний мой доклад в защиту Маяковского. Было время, когда Маяковского очень хвалили, но как раз на тот момент его творчество подвергалось критике и негативно оценивалось писательской общественностью. Петр Петрович решил устроить по этому поводу диспут и назначил мне оппонента — Мишу Раюшкина. Я написала свой доклад, работая в городской библиотеке, где находила статьи в журналах и газетах в защиту Маяковского как поэта революции. Доклад мой занял сорок минут, потом мне возражал Раюшкин, а я ему отвечала. Наш с ним диспут длился больше часа. Другие ученики тоже приняли в нем участие, просто высказывались, на чьей они стороне. В результате диспута правой оказалась я. Такое решение вынес наш класс и сам Петр Петрович. Он был очень доволен, хвалил и меня, и Раюшкина, и я думаю, что именно этот диспут сыграл роль в решении внести в наши аттестаты записи о выдающихся литературных способностях.

После выдачи аттестатов в школе был выпускной вечер. Его официальная часть проходила в Народном доме, где собрались ученики, родители и представители городских властей. На сцене разместили стол президиума, в который пригласили меня и Раюшкина как получивших лучшие аттестаты.

С докладами выступали директор школы, кто-то из преподавателей, кто-то из родителей и от городских властей. Затем ученики читали стихи Маяковского, Пушкина, Есенина. Я читала стихотворение в прозе Максима Горького «Буревестник».

К выпускному вечеру мама сшила мне очень красивое платье из сохранившегося у нее от прежних времен куска белого шелка с мелкими розовыми цветочками. На голове у меня был венок из розовых цветов шиповника. Другие ученицы тоже выглядели очень нарядными в своих белых, голубых и розовых платьях. Принарядились и наши мальчики.

Когда закончилась официальная часть вечера, все направились в школу, где в актовом зале был сервирован стол, в основном бутербродами, пирожками, печеньем и тортами. Все это сделали своими руками наши мамы. Актовый зал был наполнен цветами — незабудками, ирисами, колокольчиками и цветами шиповника, а стены украшены березовыми ветками.

После того как все перекусили и выпили чаю, стол сдвинули, стулья убрали, и начались танцы под граммофон. Я все еще не умела танцевать, только смотрела на танцующих, и тогда решила, что обязательно научусь танцевать. А из наших мальчиков мне никто особенно не нравился. В общей атмосфере праздника я чувствовала себя счастливой, и только было немножко грустно, когда вспоминала отца. «Как был бы он счастлив и радовался моему аттестату», — думала я. Мама же, когда при ней расхваливали меня, сдержанно говорила: «А что ей еще делать? Одета, обута, накормлена — она и должна хорошо учиться». Думаю, что сдержанность эта была нарочитой — втайне она радовалась и гордилась мною.

Итак, я рассталась со школой. Михаил Николаевич Штамов не сомневался, что я пойду учиться в Томский университет на математическое отделение. Разговора с Петром Петровичем у меня больше не было. А сама я только после выпускного вечера стала думать о вузе.

В нашем классе учились две сестры, Дуся и Аня Перекальские. Дуся была старше, но в восьмом классе она осталась на второй год, и поэтому восьмой и девятый классы сестры заканчивали вместе. Они не были моими подругами, но отношения у нас были хорошие, особенно с Аней. В Боготоле они снимали комнату, а их родители жили на полустанке железной дороги, возможно, в 50–60 километрах от Боготола. Их отец был начальником этого небольшого полустанка, где поезда редко останавливались, но сведения об их прохождении сообщались по телеграфу.

В начале июля к нам неожиданно пришла Аня Перекальская и пригласила меня пожить у них на полустанке. Оказалось, что ее сестра категорически отказалась ехать к родителям, так как у нее объявился жених-милиционер и они собирались пожениться. Ане было скучно жить у родителей без сестры, и она, получив от них согласие, приехала за мной. Мама сначала была против, но потом согласилась, чтобы я пожила на свежем воздухе не больше недели. Перекальские жили в обширном казенном доме возле железнодорожной линии. Кроме начальника, на полустанке служил телеграфист, довольно смазливый молодой человек, который жил в том же доме.

Кругом был лес, а в лесу цвело такое множество лесолюбок, что их аромат наполнял все окрестности и даже в доме стоял их запах. (В других местах России эти цветы известны как ночные фиалки, хотя и по строению цветков, и по запаху они совсем не похожи на настоящие фиалки.)

Молодой телеграфист решил не терять времени и уже на третий день после моего приезда объяснился мне в любви.

Я рассказала об этом Ане, и она со смехом сообщила мне, что он и ей объяснился в любви, причем теми же словами, что и мне, и почти в одно и то же время. Мы здорово повеселились, а потом еще не раз поддразнивали телеграфиста.

Сам Перекальский был очень симпатичный пожилой человек, добрый и веселый. Он старался развлечь нас, затевая разные поездки по окрестностям, возил нас на лошади то на пасеку, то на озеро, то в ближайшую деревню. В округе все знали Перекальского и встречали нас очень дружелюбно. Мы с Аней и без него часто ходили в ближайший лес, находили поляны с земляникой и клубникой и лакомились ягодами. Мать Ани я почти не помню. Она была полной и больной женщиной, всегда оставалась дома. Была еще прислуга, пожилая женщина. Ее я видела только тогда, когда она подавала нам еду. Я гостила у Перекальских почти десять дней — это было мое прощание с удивительной природой Сибири.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});