Гроза чужих морей - Михаил Михеев

Пришедшие к вечеру миноносцы охранения доставили новые сведения. Вообще, они патрулировали море вчетвером, но, когда в двадцати милях от берега обнаружили чужой корабль и попытались его атаковать, остались всего лишь вдвоем. По словам командиров миноносцев, они даже не успели выйти на дистанцию, с которой могли бы дотянуться до цели – идущих головными русские потопили с трех миль, использовав что-то вроде пулемета. Пулемет, разрубающий миноносец с трех миль – это уже из области человеческих фантазий, однако Того помнил доклады о сражении при Чемульпо. Описания русского оружия совпадали с абсолютной точностью, равно как и описания корабля – большой, с броненосец размером, артиллерия в трех башнях… Или это был тот самый монстр, или его брат-близнец. Последнее было наихудшим вариантом, потому что тогда всякие разговоры о продолжении войны превращались в утопию. Впрочем, адмирала больше волновало сейчас, что делать дальше. Имея всего шесть кораблей линии, выходить против Порт-Артурской эскадры было безумием.

– Ну что, господа, с победой нас!

Кают-компания ответила Плотникову нестройным гулом. Разумеется, это была для них уже не первая победа над японцами, но все же, пожалуй, самая внушительная. Раньше самым результативным в мире считался минный транспорт "Амур", кстати, добившийся внушающих уважение результатов именно в этой войне. Только не здесь, разумеется, а там, дома – сейчас той паршивой ситуацией, которая была в родном мире, и не пахло. Даст Бог, и не запахнет. Сейчас они переплюнули мастеров тихой войны, а вот их самих кому-то переплюнуть уже вряд ли удастся. Не совсем честно, разумеется, но все, кто был на борту "Мурманска", считал, что честным в войне может быть одно – убить врага до того, как он убьет тебя и доберется до твоих близких. А как уж ты это сделаешь – дело, что называется, десятое.

А пока, отойдя подальше в море, чтобы оградить себя от возможных мелких неприятностей, "Мурманск" лег в дрейф. Экипаж отдыхал и праздновал – такой повод бывает не каждый день, а Плотников начинал уже прикидывать, что ему делать дальше.

Так как переход координирующей группы из родного мира еще не начался, следовательно, барьер еще не разрушен и, несмотря на приложенные усилия, уже сделанного было недостаточно. По всему выходило, что все же придется провоцировать мир на глобальные потрясения. Честно говоря, командир крейсера, вынужденный диверсант с билетом, возможно, в один конец, надеялся, что достаточно будет победы России в этой войне (а ее, как ни крути, можно было считать свершившимся фактом), чтобы обеспечить тот самый исторический разрыв. Получалось, что этого было мало…

Ну что же, корабль, если не считать заплат, украсивших его надстройки еще после первого боя, был в идеальном состоянии. Боекомплект был израсходован менее чем на десять процентов, а значит, наворотить можно было еще многое. Оставалось выбрать цель, по которой следовало наносить удар с тем, чтобы или и впрямь спровоцировать войну, или чтобы заставить всех, включая британцев, немцев, французов и прочих янки сидеть тихонечко, как мыши под веником, и держать ротик на замке. Будучи человеком трезвомыслящим, Плотников хорошо осознавал, что силами одного корабля, даже если он на всю катушку использует ядерные снаряды, второго добиться ему, скорее всего, не удастся. Стало быть, все же провокация…

Вообще, если честно, он предпочел бы не втягивать Россию в большую войну, а стравить между собой, к примеру, Британию и Францию. Если бы он участвовал в операции не поставленным перед фактом, с момента переброски, а заранее, на стадии планирования, он так бы и поступил. Однако, увы, его корабль успел засветиться еще в Чемульпо, и под кого бы он ни замаскировался, сейчас никто на такую уловку уже не купится. Его крейсер четко ассоциируется с Россией (данные радиоперехвата об этом свидетельствовали однозначно), а стало быть, что бы он не сделал, крайней окажется именно она. При этом характерный силуэт и специфические характеристики не позволят замаскировать корабль достаточно достоверно, чтобы сделать его неузнаваемым – те, кто будет им противостоять, конечно, как лошади три раза необразованные, но ни в коем случае не лохи. Считать иначе было чревато неприятностями, и могло оказаться вредно для здоровья. Наметившиеся противники дураками не могли быть в любом случае – дураки, вот незадача, не выживают в таком гадючнике. Просто за ними нет того опыта поколений, который стоял за спиной Плотникова, и базовое образование на переломе веков, когда в течение жизни одного поколения произошел скачок из эпохи парусов к броненосным монстрам, не могло идти в сравнение с тем, что было у человека, которого готовила ДЕРЖАВА. В чем-то это делало их уязвимее, а в чем-то и опаснее – когда имеешь дело с такими вот полудилетантами, никогда не знаешь, что они выкинут в следующий миг. К тому же, Плотников понимал: да, как офицер он лучше них, но как политики его противники сильнее его в разы. Опыт, что называется, не пропьешь, и потому действовать надо было как можно быстрее, пока не очухались. А то ведь, вдобавок ко всему, их еще и до хрена – и политиков, и военных. Хорошо еще, что здесь привыкли жить и действовать неторопливо, поэтому человеку, воспитанному в век, когда все процессы шли намного быстрее, было не особенно сложно поддерживать темп, недоступный для большинства местных. Ну и еще несомненным бонусом было то, что он-то про них знал многое – характеристики их кораблей, места дислокации, численность… Черт возьми, он знал, где их всех можно накрыть одним ударом, если очень уж прижмет. Не флоты, конечно, а хотя бы политиков. Лондон и Париж с Берлином не передвинешь, а о ядерном терроризме здесь имели примерно такое же понятие, как неандертальцы о компьютере. Ядерные боеприпасы – это, конечно, крайний случай, но и списывать их со счетов не стоило.

Ну, раз уж Россию нельзя было оставить над схваткой, ее стоило сделать победителем – иного варианта Плотников, военный, а не политик, не видел. В случае успеха – хорошо, в случае провала – тоже неплохо. Во всяком случае, будет, где осесть. Теперь оставалось выбрать того, с кем стоило задираться, а с кем не имело смысла. Ну, Британия – это само собой. Больше вреда, чем они России, наверное, не причинил никто, а если учесть, вдобавок, что теоретики нацизма появились именно в Англии… Соответственно, Англия должна была стать мишенью номер один, и душевного неприятия у Плотникова эта идея не вызывала.

Цель номер два – французы. Катализатором для принятия именно такого решения была для Плотникова личная неприязнь. Так уж получилось, что пришлось ему в свое время, еще до того, как он стал офицером, да что там, совсем еще мальчишкой контачить с потомками галлов – приезжала в их интернат зачем-то целая европейская делегация, то ли по правам ребенка, то ли еще по чему-то, и французов в ней было, наверное, человек десять. Их неприкрытое хамство он запомнил на всю жизнь. Может быть, кто другой и не обратил бы на это внимания, но когда пацан, начитавшийся Дюма, ожидает увидеть сплошных д'Артаньянов, а видит исключительно быдло – это, извините, травма на всю жизнь. Можно сказать, сейчас он расплачивался с ними за утраченные детские иллюзии, хотя, разумеется, не только за них – на его восприятие наложилась полученная позже информация о том, как французы втянули Россию в большую войну, и как они же давили на Николая Второго, заставляя его устраивать бесполезные наступления и гробить людей, русских людей ради того, чтобы оттянуть силы немцев от Франции. А еще была информация о том, как относились французы к эмигрировавшим во Францию после Гражданской войны русским, как их не считали за людей… И он очень хорошо помнил рассказ выступавшего как-то в училище старика, одного из последних оставшихся в живых ветерана Великой Отечественной войны. Занятные вещи рассказывал отставной подполковник. К примеру, о том, что воевали-то с немцами, а в плен, бывало, попадали эсэсовцы совсем иного происхождения. И бельгийцы, и прибалты (последних вообще было до хрена), и французы… Правда, как рассказывал тот же старик, если немцев (не эсэсовцев, конечно, а пехотинцев, танкистов и прочую серую скотинку) отправляли в лагеря военнопленных, то остальных после допроса отводили в ближайший овражек, где и пристреливали без лишних церемоний, однако дела это не меняло. Так что, можно сказать, Плотников сейчас давал выход накопившимся эмоциям. Да и потом, французы на данном этапе какие-никакие, а союзники России, а значит, могут стать тормозом большой войны, сдерживающим фактором, который придется постоянно учитывать. А зачем, спрашивается, учитывать, если можно его убрать?

Правда, у французов было перед англичанами одно существенное преимущество. Столица Великобритании, Лондон, красивый и уютный город, вовсе не тот мегаполис, в котором приходилось бывать Плотникову… Город, расположенный в приятной близости от моря, проще говоря, в пределах досягаемости артиллерии крейсера. Один пшик ядерного снаряда – и от него останутся руины. А Париж, к сожалению, не обладает таким достоинством – он далеко, до него не достать… вот только французы об этом не знают.