Доминион - Стивен Сэвил

— Как я узнаю?

— Посмотри в зеркало и увидишь ложь, отраженную в стекле.

Конрад горько рассмеялся.

— Я окружен ложью и лжецами, и никто из них не отражается в зеркалах. Что вы мудрите? Ведь невидимость — проклятие нашего племени.

— Невидимой угрозы мудрый человек боится больше всего. Они как ты. Они слабы, и слабость движет ими. Им нельзя доверять, как змеям. Да, как змеям. Они змеи, не верь им. О нет, не верь.

Конрад опустился на колени и поднял укатившуюся голову. Медленно и осторожно насадил он ее обратно на кол.

— Это безумие.

— Но это же твои мысли, не так ли? Это высказывается твой разум. Не верь никому. Вот мудрость, которую мы дарим тебе. Внемли ей. Ты должен. Она спасет тебе жизнь.

Голоса разом смолкли.

Говорить больше не о чем.

Кто-то предаст его, кто-то близкий. Кто-то, кого он считает другом: Золотой.

Конрад прошел вдоль застывших лиц, изучая их одно за другим.

Молчание.

Он тыкал в них пальцем, толкал, хватал за челюсти и пытался заставить черепа говорить, но они не издавали ни звука.

Они уже поделились своей мудростью.

Графу хотелось бы отмахнуться от их слов, но как? Они знали то, чего не могли знать. Они знали то, чего не знал он.

И все же разговор состоялся.

Он побыл немного в тишине, обдумывая сказанное головами. Фокус невелик. Все власти предержащие окружают себя честолюбивыми и жадными советчиками. Предательство неотделимо от их сердец. Немногие, рвущиеся к власти, чисты. Речи о том, что семена краха прорастают повсюду вокруг него, это речи его собственной паранойи, сеющей зерна сомнения.

Но даже у параноика могут быть объективные причины бояться ближних своих.

Он не единственный наследник фон Карштайна, но пока он пользуется поддержкой, дающей ему достаточно сил, чтобы отсекать исходящую от других угрозу.

Но власть эта не продлится вечно. Он был бы круглым дураком, если бы полагал иначе. Преданность переменчива. Людей можно покупать и продавать.

Он затеял долгую игру. Власть нужно укреплять, стать бесспорным хозяином всех вампиров.

Пока живы остальные, всегда существует угроза захвата трона. Они сильны, они сильнейшие из оставшихся потомков Влада. Они фон Карштайны. Наследие порченой крови Влада струится в их венах. Ирония в том, что ему необходимо укреплять силы своего народа, но паранойя велит вырывать чужие сердца ради спасения своей шкуры. Выпади им шанс, они убьют его. Он это знал. И не собирался давать соперникам этот шанс.

Итак, прежде чем игра завершится, ему придется разобраться с ними.

Вот единственное разумное решение.

Конрад покинул комнату с головами. Константина он нашел в библиотеке. В прошлой жизни вампир был ученым, великолепно разбирающимся в истории Старого Света.

— Как дела?

— Идут, — отозвался Константин, почесывая затылок замаранными чернилами пальцами.

На столе перед ним лежали бумаги.

Конрад уселся на стул возле первого из своих отпрысков. С Константином его связывали прочные узы, он испытывал к юноше почти отеческие чувства и, как любой отец, питал большие надежды. Переплетя пальцы, Конрад с притворным интересом уставился на покрытые письменами документы.

Новая библиотека была лишь малой частью наследства Конрада, но частью жизненно важной. Со знанием приходит сила. Окружая себя великими знаниями, собранными со всех четырех концов света, Конрад рассчитывал обезопасить свою власть. Он страдал при мысли о том богатейшем знании, которое его предшественник потерял по собственной глупости. Несомненно, проклятые сигмариты сожгли все, и гений Нагаша утрачен навеки. Скверно и тошно. Одним-единственным заклинанием Влад поднял из грязи войско. А что сделал бы он, Конрад, будь в его распоряжении такая сила? Вот и еще один грех Влада: ему недоставало воображения. Имеющейся силе надо давать волю.

— Вижу, ты продвигаешься. — Конрад обвел рукой разбросанные бумаги.

— На составление перечня всего этого уйдет две жизни, — буркнул ученый, но потом, кажется, вспомнил, что его мир изменился, дав ему достаточно времени, чтобы прочитать все книги в этой обширнейшей библиотеке, и даже больше. — Полагаю, тебя в основном интересует история?

Трудами Константина в том, что касалось магии и древних знаний, библиотека Конрада могла конкурировать с любым домом науки в любой точке мира. История была личным вкладом Конрада. С помощью ученого новая версия его жизни угнездилась в истории Старого Света. И не важно, что это ложь, со временем она неразрывно срастется с правдой. Конрад мог создать собственную династию, проследить свой род до самого Вашанеша, первого великого вампира, и люди поверят в вымышленные истории, которые станут канонической истиной. Да, знание удивительно — оно текуче, податливо.

Конрад изучал историю со страстью не меньшей, чем могли бы внушить отец, мать и обстоятельства любому юному отпрыску аристократов, — не годится быть невеждой среди равных себе. Он знал об эпидемиях и войнах, о победах духа и черных днях, когда все, казалось, подходило к концу. Даты и подробности утратили ясность, но это было не важно. С Константином он потихоньку переписывал мир, страница за страницей.

— А… э… другие темы?

Конрад не обладал даром постигать сокровенное, хотя оно, конечно, восхищало его. От таких, как Константин, наделенных природной хваткой, он хотел узнать все, что можно, но чем больше они объясняли, тем меньше он понимал.

— В обработанных документах упоминается Иммолай Фей. Она благодарна тебе за это, мой господин, и надеется, когда придет время, отплатить за доверие.

Опять это слово: «доверие».

— Конечно, ничто в этом мире не дается даром, Константин. Ей известно, что я ожидаю кое-чего в обмен на свою щедрость. Придет день, когда я потребую плату, какой бы она ни была. И доверие тут ни при чем. Я приказываю ей: хозяин — служанке. Скажи, Константин, а в наших отношениях присутствует доверие?

— Господин?

— Ты веришь мне, и, кстати, следует ли мне верить тебе?

Ученый на секунду задумался, и это понравилось Конраду. Значит, ответ не будет непроизвольным. Он не унижается перед своим господином, не кланяется верноподданнически, а оценивает все стороны их взаимоотношений. Если это не признак доверия, то, что же тогда?

— Нет, мой господин. Боюсь, между нами очень мало, а то и вовсе нет доверия. Со свой стороны, я живу в страхе, что разочарую тебя и разделю жестокую судьбу многих других. Ты привел меня в эту жизнь, и, отбросив в сторону вопрос крови, эта жизнь — не такое уж плохое место пребывания, но в ней нет веры, а есть лишь страх. Ты же, подозреваю, жаждешь того, чего не имеешь, в данном случае — знания. Ты видишь эти бумаги и презираешь тот факт, что они ничего не значат для тебя. Ты ненавидишь слабость, таящуюся в тебе. Значит, несмотря на свою силу, ты, по крайней мере, в одном отношении ниже меня и, следовательно, намерен выжать из меня все, что можно, а потом, осушив до капли, раздавить в лепешку. Здесь нет доверия, одна горечь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});