Великие неудачники. Все напасти и промахи кумиров - Александр Век

Я дружил с человеком, засолившим когда-то в бочке жену и детей.

Мир был ужасен. Но жизнь продолжалась. Более того, здесь сохранялись обычные жизненные пропорции. Соотношение добра и зла, горя и радости – оставалось неизменным».

В повести «Заповедник», созданной на основе личного опыта работы экскурсоводом в пушкинском Михайловском, Довлатов с тем же блеском выразил нечто еще более «невероятное», но оказавшееся повседневностью «зоны» паломничества к Пушкину:

«– Тут все живет и дышит Пушкиным, – сказала Галя, – буквально каждая веточка, каждая травинка. Так и ждешь, что он выйдет сейчас из-за поворота… Цилиндр, крылатка, знакомый профиль…

Между тем из-за поворота вышел Леня Гурьянов, бывший университетский стукач.

– Борька, хрен моржовый, – дико заорал он, – ты ли это?!»

Писателя, настолько далеко отступившего за рамки канонов советской литературы, нигде не печатали. Талант значения не имел. Имел значение обком. Как выразитель главного и единственно верного мнения. Но Довлатов писать не прекращал, и поэтому его стали вызывать в компетентные органы. В органах ему инкриминировали злопыхательство, клевету, антисоветчину и намеренное очернение самой светлой в мире, то есть советской действительности. Однажды посадили на пятнадцать суток. За то, что Довлатов якобы спустил с лестницы милиционера. Короче, ему всячески намекали, что всего того, что он пишет, писать ни в коем случае нельзя. В конце концов ему предложили: или глубокая ссылка, или далекая Америка. После долгих мучений он выбрал Америку. Страну, в которую двумя годами раньше уехали его жена и дочь. И улетел за океан с не очень большим, но очень личным материальным богатством:

«Так и уехал с одним чемоданом. Чемодан был фанерный, обтянутый тканью, с никелированными креплениями по углам. Замок бездействовал. Пришлось обвязать мой чемодан бельевой веревкой».

Большая часть его литературного богатства было уже переправлена. Рукописи сняты на микропленку и «чудесной француженкой» вывезены из Ленинграда – более двух тысяч страниц.

Многие из этих страниц за несколько лет удалось перевести на бумагу с помощью фотоувеличителя. Они увидели свет в буквальном смысле. На родине «проклятого капитализма», а не в стране «развитого социализма», который к тому же вскоре рухнул.

В Америке Довлатов и его друзья издавали знаменитую и «самую большую в мире» газету на русском языке. Она называлась «Новый американец».

«В ней сорок восемь страниц так называемого таблоидного размера, она выходит каждый вторник». Ради чего было предпринято это беспримерное издание? Ради того, чтобы, по словам Довлатова, «реализовать свои человеческие права: право на творчество, священное право быть неправым, т. е. право на заблуждение, на ошибку». Он и его друзья эти права реализовали почти в полной мере, но делового опыта так и не приобрели. «Новый американец» закрылся. На момент закрытия главный редактор газеты Сергей Довлатов имел 89 000 долларов личного долга и еще более глубокое убеждение, что смешное в жизни встречается «не реже, чем кошмарное».

Он умер от обширного инфаркта в 1990 году и вскоре стал самым издаваемым писателем в бывшем СССР. В бывшем Ленинграде установили в его честь мемориальную доску. Фуршет по случаю установки доски оформили в стиле семидесятых годов: в комнате стоял стол, на столе – пишущая машинка, рядом – стакан водки и соленый огурец на блюдце. Присутствующие в качестве тоста произносили:

«Довлатов Сергей Донатович, 1941 года рождения, оформлен литсотрудником газеты „За кадры верфям“ с 5 октября 1965 года с окладом 88 рублей… Уволен 16 апреля 1969 года по собственному желанию».

В конце своей краткой автобиографии Довлатов написал: «Очевидно, мне суждено было побывать в аду».

Пунктирное описание этого реального и для нас «заветного» местопребывания – во всех его книгах.

Когда я вернусь

Прилетает по ночам ворон,Он бессонницы моей кормчий.Если даже я ору ором,Не становится мой ор громче.

Александр Галич

• Александр Аркадьевич Галич (настоящая фамилия Гинзбург; 19 октября 1918, Екатеринослав – 15 декабря 1977, Париж) – русский советский поэт, сценарист, драматург, автор и исполнитель собственных песен. Член НТС. Галич – литературный псевдоним, составленный из букв собственных фамилии, имени и отчества.

• Самая большая неудача – конфликт с властями, преследования, высылка за рубеж и смерть в эмиграции.

Его травили за песни, как волка. Многократно судили на секретариате Союза писателей. А потом просто вышвырнули из своих сплоченных рядов. Заклятый друг Галича, драматург Арбузов, огласил постыдное судилище взвизгом: «Ты присвоил себе чужую биографию!» И все потому, что Галич пел от лица узников, ссыльных, доходяг, работяг. С таким же успехом подобное обвинение можно было бросить и Высоцкому, певшему от лица разных бедолаг. Выходит, и Николай Некрасов украл биографию русского мужика-страстотерпца. Ему бы об Английском клубе стишата кропать, где он так удачно понтировал, а он все с надрывом о пахарях, бурлаках, нищих…

Песни Галича ввели в заблуждение даже зарубежных издателей. Они приписали барду чужую биографию. Черным по белому написано: «Провел в тюрьмах и сталинских лагерях до 20 лет. После смерти Сталина был реабилитирован».

Александру Аркадьевичу, по свидетельству его приятелей, всегда сопутствовала некая таинственность. Он категорически не любил говорить о делах и обстоятельствах своей жизни. Об ином человеке за рюмкой водки в первый же день такое узнаешь – на целую жизнь хватит. О Галиче же и друзья ничего толком не ведали.

Где он учился и учился ли он вообще?.. Служил ли или был свободным художником?.. За ним не угадывалось детства, школы. Отец у него не то заместитель министра, не то завскладом. Мать у него то ли поет в консерватории, то ли служит там администратором. Галич сам будто с Луны свалился. Инопланетянин, да и только!

Александр Аркадьевич всегда помнил, в какой стране он живет. Всегда настороже. Ничем не возбуждать у сограждан зависти. Уничтожат! Именно поэтому он никогда не позволял обстоятельствам над собой брать верх. У него было спокойное, какое-то даже застенчивое мужество. Когда, например, сталинский антисемитизм стал доминирующим цветом времени, он написал свою лучшую пьесу «Матросская тишина», гневную отповедь юдофобам.

– Вы что же, Александр Аркадьевич, хотите, – вскричал высокопоставленный генерал от культуры, – чтобы в центре Москвы, в молодом столичном театре, шел спектакль, рассказывающий, как евреи выиграли Отечественную войну?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});