Отложенное убийство - Фридрих Незнанский

Найдется ли такой? Наверное, нет. К тому же Зоя никому не посмеет сказать о своих желаниях. Она сменила почти десяток любовников, некоторые неплохо удовлетворяли ее физиологические потребности, но ни один из них ее не разгадал. Поэтому единственное, на что ей остается рассчитывать до конца своих невеселых дней, — случайные сны…

— Ген! — Зоя раздраженно ткнула мужа острым локтем. — А Ген! Да прекрати ж ты храпеть! На бок повернись, бык безрогий!

Геннадий, не просыпаясь, послушно поворачивается на бок, сладко причмокивает румяными губами и продолжает испускать из носоглотки забористые рулады и фиоритуры. Сон у него на редкость здоровый. Как и аппетит.

20 февраля, 16.37. Филипп Агеев

Филипп Кузьмич Агеев невысоко ставил сочинские милицейские кадры. По его мнению, сочинские оперативники по сравнению с ним были учениками, которых следовало постоянно проверять и перепроверять, а время от времени, чтобы не зазнавались, тыкать носом в слишком очевидные ошибки. Впрочем, о зазнайстве это он просто так прибавил, ради красного словца. Головокружения от успехов у следователя Юрия Крахмальщика и оперативника Гиви Бедоидзе наступить не могло, поскольку успехов в деле розыска пропавших членов семьи Ворониных за ними не числилось. Крахмальщик, отличавшийся методичностью и скрупулезностью, поднял все дела о похищении детей за последние годы, упорно не желая принимать во внимание связи похитителей с «хостинским делом», и обнаружил, что все похитители детей уже сидят. Какой свежий результат, а главное — какой непредсказуемый! На счету этой блистательной пары был один промежуточный успех, точнее, полу-успех: это когда они задержали желтую «Волгу» без шашечек, за рулем которой сидел плечистый и внешне красивый мужчина, в целом соответствовавший описанию свидетельницы. Правда, потом пришлось извиняться, потому что оказалось, что владелец этой подозрительной машины только вчера прибыл в Сочи и что, когда сердится, он перестает быть красивым и становится полной гориллой. В общем, кругом полный голяк.

— Все ясно, ребята, — сказал им Агеев. — Юра, Гиви, вы отличные мужики, но вынуть из-под земли машину с шашечками придется мне.

Юрий Крахмальщик выразил сомнение по поводу того, что московским сыщикам удастся сделать то, чего и местные-то не могут. Гиви не сказал ничего, но сомнение выразилось во всей его фигуре, склонявшейся в этот момент скорее к пессимизму, чем к оптимизму.

— Вот потому-то и удастся, — прищелкнул языком Филипп Кузьмич, — что мы не местные. У нас взгляд не замылен. Потому-то и вынем вам эту машину из-под земли и преподнесем ее на блюдечке.

Больше он ничего доказывать им не стал, поскольку в деле поиска заложников времени и так было потеряно изрядно. А так как глаз у Филиппа Кузьмича и впрямь был незамыленный, то свежий взгляд ему подсказывал, что желтая машина с шашечками, в точности похожая на такси и остановившаяся на шоссе в ответ на поднятую руку, и должна быть такси. Ведомый этой несложной идейкой, Агеев вернулся в таксопарк.

У самого входа, между одинаковых машин с шашечками, навстречу ему двигалось что-то непонятное: широкий плечистый мужик в кожаной куртке и кепке, но с намазанными помадой губами.

— Ой, — сказал мужик грудным красивым голосом, на глазах превращаясь в женщину, — а вы случайно не знаете, тут вроде, пока я в отгуле была, милиция приходила…

— Я за нее, дорогая, я за нее, — ответил Агеев, предъявив свое удостоверение. — Так что вас, обаятельная, волнует? То, что вы не сразу доложили, куда именно отвозили мальчика и его дедушку пятнадцатого февраля?

— Да, вот я и подумала, что это они. У нас весь парк ходуном ходит, и по городу распространяются слухи нехорошие… Это ведь они на улице Егорова машину остановили?

— Да, — Агеев насторожился.

— Какая жалость! — Голос лишился нижних хрипловатых нот, сделался совсем девичьим, сочувствующим. — Такие хорошие люди! С мальчиком мы всю дорогу проговорили.

— О чем?

— О теннисе. У меня младшенькая — способная теннисистка, а у мальчика была сумка с ракетками, вот я и догадалась.

— Я вас правильно понял? Дедушка сопровождал внука, который ехал играть в теннис?

— Точно так вот оно и было, как вы говорите.

— Вы довезли его до стадиона?

— До самых теннисных кортов довезла, чтобы не слишком далеко ему было снаряжение тащить. Я, знаете, как вижу молоденьких спортсменов — сразу дочку свою, Наташку, вспоминаю, и на душе делается тепло.

— Может быть, еще что-нибудь вспомните из разговора с мальчиком? Давно ли он играет?

— Этого не сказал. Вроде недавно. Я так поняла даже, что он в первый раз.

— А кто его должен был там встретить у кортов?

— Тренер. Я даже фамилию помню: Михайлов. Мельком пару раз видела. Слышала, мужик порядочный, хоть и попивает. Спортсмен, а попивает. Не без того.

19 февраля, 18.42. Галина Романова

— Никита?

Колокольчик на калитке остался тот же самый, который застрял в Галиных воспоминаниях: сколько раз она теребила его бронзовый язычок! Сегодня Галя звонила особенно долго и настойчиво.

— Никита, я же вижу, что ты дома! Пожалуйста, открой!

Хозяин, в белой рубашке и белых штанах, вышел из дома, мелькая между деревьями. Остановясь в начале дорожки, проложенной в саду, он настороженно пригнулся, пытаясь сквозь забор разглядеть: кто этот нежданный и, наверное, нежелательный визитер?

— Никита! — закричала Галя, подпрыгивая со смешной надеждой, что ей удастся показаться хотя бы краем макушки над забором. — Никита, это я, Галя Романова! Ты учил меня теннису! Мы семь лет не виделись! Неужели не помнишь?

— Сейчас открою, — прозвучал голос, знакомый и незнакомый. Неужели у человека даже голос с годами меняется? Конечно, меняется: ослабление связок и все такое, особенно если человек пьет. А может быть, Галя за семь лет отвыкла от его интонаций…

Таким же знакомым и незнакомым явилось ей лицо открывшего калитку. Неужели это Никита? Да, конечно, он, но словно после изнурительной болезни. Щеки впали, пушистая борода, придававшая ему облик олимпийского бога, укоротилась до каких-то торчащих в разные стороны соломенных отростков. А главное, повадка стала иной. Словно он все время настороже, все время ждет неприятностей.

— Никита, миленький! Это я, Галя! Ты меня узнал?

— Конечно, Галя. Я тебя узнал. Как поживаешь, почему ты здесь?

— У меня все хорошо. Я работаю в МУРе, дослужилась уже до старшего лейтенанта милиции. Здесь оказалась по работе… Мы так и будем здесь стоять или ты пригласишь меня в дом?

— Ах да. Заходи, пожалуйста.

— Пожалуйста, — шутливо сделала одолжение Галя и вошла в калитку. Все шло по неизвестному сценарию — так, как она даже вообразить себе не могла. Никита внешне изменился сильнее, чем она предполагала, но суть была не в том. Он не проявил к ней интереса. Он не смутился, не удивился, не рассердился хотя бы! Он вел себя так, словно Галя была вовсе не Галей, которая по-девичьи открыто признавалась ему в любви, а страховым агентом или, допустим, мастером по ремонту телевизоров. Как будто он по обязанности пригласил ее в дом.

«Наверное, Жанна все нафантазировала. Никита никогда меня не любил. А начал пить из-за чего-то другого. Как будто мужчинам нужен предлог, чтобы удариться в алкоголизм! Муж тети Сони, например, никаких предлогов не требует…»

По выложенной светлыми квадратиками плиток дорожке Никита вел ее очень быстро, но Галя успела отметить под старой яблоней, с которой в прошлые годы опадало столько плодов, прямоугольник вскопанной земли, длиной два метра и примерно метр в ширину. Яблоня росла далеко от дорожки, и летом

Галя ничего не заметила бы сквозь разросшуюся гущину трав, цветов и кустарников, но голый сад просматривался насквозь. Это еще зачем? Никита никогда не увлекался огородничеством, вообще терпеть не мог в земле копаться. И вдруг решил сделать какие-то посадки? В конце февраля? Галя решила спросить, видя в этом естественный предлог для завязывания разговора. Но так и не спросила, потому что они зашли в дом — быстрее, чем она ожидала. А в доме Никита начал задавать вопросы сам, да так стремительно и напористо, что заставил ее оторопеть.

— А ты по какому делу приехала? Хостинскому?

— А ты откуда знаешь?

— Все знают. В Сочи талдычат на каждом углу.

Галин слух неприятно резануло это простонародное «талдычат». Да-а, вот как среда заедает людей. А тогда, в то восторженное лето Галиного семнадцатилетия, у Никиты была очень правильная русская речь, воспитанная поэзией Серебряного века.

— Никита, ты не забыл, как мы с тобой перебрасывались стихами? Как теннисными мячиками. И теннисными мячиками — как стихами… Ну, помнишь?

— Помню. И что, есть какие-то новости?