Под сенью проклятия - Екатерина Фёдорова

— Не беспокойся, матушка! Все сделаем в лучшем виде!

И слегка поклонился уже в нашу сторону, широко повел рукой, отступая назад. Его лицо тоже не дрогнуло, когда он мазнул по мне взглядом.

— Прошу вас, юные госпожи.

Арания двинулась первой, высоко вскинув голову. Я пошла следом. За нашей спиной Морислана начала громко благодарить супругу верча, суля той за доброту к бедной сироте неслыханные милости от всех богов — и от тутешской Киримети, и от норвинских Дина с Трарином, и от олгарского Тэнга. Потом голос её затих.

Устроили нас на дальнем конце стола, на самом углу. Терен остро глянул — и молодая девица в лазоревом платье потеснила соседнюю бабу. Ещё один мужик просто пересел на другую сторону стола. А ведь Терен обещал мне свое место отдать! Выходит, врал.

Я села и огляделась. Госпожа матушка уже уходила, направляясь к лестнице у стены громадной горницы. Ещё немного — и она начала скользить по ступенькам к мосту, повисшему под потолком.

Справа от меня разместилась Арания, рядом с ней опустился на лавку Терен. Моё место оказалось на самом углу. Слева, на конце столешницы, сидел старик в темной рубахе из домотканого полотна, обшитой по вороту и груди облезшими соболями.

Едва я уселась, он подслеповато сощурился в мою сторону и приветливо улыбнулся — похоже, не разглядел как следует. С одной стороны у старика не хватало половины уха, со лба под седые редкие волосы уходил широкий шрам.

На столе перед каждым стояла широкая глиняная миска, расписанная цветами. Сбоку лежала дорогая оловянная ложка — и ещё одна, вроде и ложица, но вся в прорезях, навроде вил. Я глянула вбок. Такие же штуки лежали перед Аранией и Тереном. Значит, господа щи хлебают не только простой ложкой, но и дырявой? Чего только не удумают.

Посередке столешницы тянулись серебряные блюда с ковригами хлеба, серебряные же солонки и непонятные мелкие склянницы. Народ негромко гомонил, громадная горница заполнялась, за столами свободных мест уже почти не осталось.

Все чего-то ждали, даже подслеповатый старик рядом со мной сидел тихо, молча глядя перед собой. Сестрица Арания вертела головой, разглядывая гостей — бляхи в её косе звенели колокольцами. Терен что-то обсуждал с соседом, молодым справным мужиком лет двадцати пяти-тридцати, с шапкой жестких черных волос, обрезанных по самые скулы. И хоть одежда на нем была тутешская, выговор звучал по-норвински. При том, что цветом волос он походил на олгара. Ох и намешано тут все в Чистограде.

От скуки я принялась изучать узор на красной скатерти. Тонкие строчки выписывали согнутые венками березовые ветки. Шито было мастерски, стежки легли в ниточку, ровненько.

Тут кто-то заорал:

— Идет король-батюшка, володетель Положья и Олгарских верчеств, верч Чистоградский, хозяин над стругами Касопы-моря и Дольжи-реки! Радуйся, люд положский!

Я подняла глаза, ожидая увидеть всех этих четырех господ, о которых только что прокричали. Все глядели вбок, и я повернулась туда же.

От входа шел высокий господин. Верхняя рубаха из белого шелка пошита так, что нижней и не видно, по оплечью полосой идет узор, шитый черной нитью — небольшие птицы, похожие на дроздов, переплелись крыльями, слившись в ожерелье. На голове, несмотря на летнюю пору, красовалась соболья шапка, на тулье чешуей блистали темно-красные, почти черные камни. Надо лбом высилась выходившая прямо из темного меха стрела, тускло-серого металла — железо? Наконечник заостренным листом глядел в потолок, кончик даже на вид казался острым — мне показалось, что я различила царапины от точила.

Народ за столами вставал, я тоже приподнялась. Никто не кланялся, но головы все держали низко, согнув шеи. Я опустила голову, исподлобья глянула на идущего. Выходит, король — батюшка, володетель, верч Чистоградский и хозяин каких-то стругов — все это он? Один на четыре звания?

Королю Досвету было под пятьдесят. Шел он бодро, живота не имел и гляделся молодцом. Белую рубаху в птицах распирали крепкие плечи, угловатые, но не костлявые, не поддернутые жирком. Перед тем, как взойти на лестницу, король-батюшка остановился, обвел горницу взглядом.

И вот тогда все поклонились. В пояс, низко, кое-где звякнула посуда, потревоженная лбами. Только подслеповатый старик рядом со мной и ещё несколько таких же болезных старинушек запоздали с поклонами.

Я склонилась быстро, предусмотрительно отодвинув на тот край стола блюдо с караваем. По усохшей руке стрельнула судорога, перекручивая пальцы. Я сунула кулак под столешницу и покрутить им там, разминая.

— Подобру тебе, люд положский. — Пророкотал король.

Гости начали выпрямляться, несколько голосов зычно гаркнули:

— Поздорову, король-батюшка! Благодарствуем за хлеб, за соль, за приглашение!

Прочие поддержали клич нестройным гулом лишь в конце. Король Досвет махнул рукой и принялся взбираться по ступенькам. Люди усаживались. Я расслышала, как подслеповатый старик, пристраиваясь поудобнее на лавке, бормочет:

— Опаскудился народишко. Раньше-то как кричали, эх! Дворец дрожал. А нынче, кабы не пара кричальщиков, то и спасибо королю-батюшке сказать никто не хочет.

Терен с другой стороны от Арании громко сказал:

— Да, раньше все было не так, верно, господин Дюжата? И березы w о А зеленей, и девки ядреней. А нынешних, немочье семя, и жменью-то не пожмякаешь — ни заду у них, ни грудей, сплошные оглобли.

Конец стола зашелся в смешочках. Старик по имени Дюжата сжался. И жалко было его, заступиться бы, да только.

Только ужас как не хотелось вызывать на себя досужие взгляды. Но ведь старику от этого не легче?

Я скривилась — те, кто меня видел, враз смолкли — и громко сказала, обращаясь к соседу:

— Не подскажете, господин Дюжата, когда начнут разносить еду? А то в наших краях гостей сразу за полные столы сажают. Здесь же, как вижу, все миски пустые стоят.

Лицо его отмякло, он с придыханием начал объяснять мне, как кормят гостей на королевских пирах.

Когда прислужники в алых верхних рубахах понесли по рядам глубокие позолоченные и серебряные блюда с кушаньями, я уже знала о королевских пирах все. Ну, или почти все. Блюда подавались по очереди — сначала жарево и копченное, потом закуски и заедки с огороду, грибное, потом мясные и курные похлебки, пироги и пирожки с двенадцатью начинками, рыбья перемена, и только после этого на стол несли сладкие пироги и медовые узвары, знаменуя сладостями конец пира. Яблок, груш и вишен к столу в этот раз не ожидалось — не по месяцу, поскольку было лишь начало лета.

Из блюд каждый клал себе в миску, сколько надо. Все, за чем мне нужно было уследить — чтобы Арания брала только от того куска и с того края блюда, где я уже сняла пробу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});