БП. Между прошлым и будущим. Книга первая - Александр Половец

Разное теперь, в этот приезд, говорили про Седыха: он субъективен… он не жалует другие газеты на русском языке (теперь его газета не одинока)… каких-то авторов он “зажимает”…

А ты снова вспоминаешь тот, первый визит в его газету.

Были тогда у тебя в портфеле кроме свежей “Панорамы” несколько экземпляров книжечки “Анекдоты из СССР”, это ими начиналась твоя книгоиздательская деятельность в Штатах, не считая нескольких мелких, грошовых заказных работ. И был тогда у тебя билет на обратную дорогу в Лос-Анджелес, купленный на занятые деньги. И был загородный дом, где накормят и спать оставят. А больше ничего.

Вот и попросил ты кого-то из сидевших за одним из двух столов, что были ближе к двери в комнатку редактора, помочь встретиться с Седыхом. А тебе сказали: он занят. Он очень занят. И завтра тоже. И послезавтра. И вечерами. И ночами. Он домой забирает с собой чемоданы рукописей. И утром приносит их прочитанными. Правленными. Отвергнутыми. Потому что днем ему некогда. Всегда.

И тогда ты поймал Седыха в коридоре. И загородил проход. И сказал:

– Я – Половец. Альманах. Лос-Анджелес.

Кажется, он понял только “Лос-Анджелес”. И предложил:

– Пойдем ко мне в кабинет.

Его “кабинет” помнится тебе крохотной комнаткой, заваленной грудами, горами машинописных листов, книг, среди которых каким-то чудом умещался письменный стол с пишущей машинкой и телефоном. Спустя минут десять от начала беседы Седых попросил секретаршу (это была местная поэтесса, её стихи появлялись в “своей” газете с завидным постоянством) – полчаса не прерывайте нас. Через два с лишним часа ты вышел от него. Эти два часа сохранили тебе многие месяцы. Потому что Седых говорил об издательствах в Америке то, что ты и сам познал бы, только много позже.

А еще вспомни, как настороженно, год спустя, уже в Лос-Анджелесе, рассматривал Седых новые выпуски окрепшей, настолько насколько это получалось, “Панорамы”…

* * *

И, завершая эту главку, заметим (не по злопамятности, а так – для справедливости), что друг твой Валера вскоре после твоего возвращения из Нью-Йорка купил свой первый дом: может, ему тех трех сотен как раз не хватило бы, одолжи он их тебе, и что бы тогда?..

Не будем держать на него зла, чего уж тут. Всё же, вечное спасибо ему: это он со своими “Жигулями” помогал тебе с заболевшим отцом добраться при необходимости из точки “А” в точку “Б”, когда у твоего “Москвичонка” уже были другие хозяева. Вот отец его, следом за ним приехавший в эмиграцию и знавший, как в свое время еще там, в Москве, ты выручил его сына (да что выручил – от тюрьмы спас!), очень был на него сердит.

Отец Валеры и его мать успели в Москве и с твоей мамой подружиться – перед их выездом из Москвы.

Вспомним мы ещё, дело прошлое, как Валера, собравшись эмигрировать, увольнялся из “Патента” с должности руководителя службы микрофильмирования. Не тут-то было – обнаружилась недостача кинопленки – пустяшная, в несколько сот тысяч метров… Расходовали её миллионами метров, не продал ее Валера и не пропил, это было понятно – учёт, наверное, был скверный.

Только для компетентных “инстанций” может ли быть лучший повод упрятать “подаванца” куда-нибудь подальше, откуда и Москва покажется вожделенной заграницей. А пока его привели к тебе бывшие коллеги из “Патента” – ты с ними сохранял и после ухода оттуда добрые отношения многие годы. “Надо помочь…” – просили они. Получилось – звонок в Таллин, начальнику филиала Паллингу: “Уно, пришли в Москву сколько можешь из запаса, очень нужно!” Звонок в тбилисский филиал, его начальнику Эдилашвили: Турамчик, поможешь?” В ереванский филиал Багдасаряну: “Эдик, выручай парня!”

Так и Господь с ним, с Валерой, думаешь ты теперь, да и раньше – тоже. А к Валере мы еще вернемся – в новых главах и по другим поводам.

Хотя можно начать и здесь, так, для памяти: ну вот, например, его поместье в Санта-Барбаре, с замком, включенным в книгу охраняемых государством архитектурных объектов, там только вода для орошения зелени обходилась ему во многие тысячи ежегодно…

Приобрел поместье твой друг Валера, избавившись с большой для себя выгодой от поначалу очень успешного предприятия: на добытой ржавевшей где-то в американской провинции проявочной машине, восстановленной им самолично – он, использовав доэмиграционный опыт работы в “Патенте” и обретенное там умение, научился дублировать черновые киноматериалы для последующего монтажа – не на дорогую пленку с серебряным фотослоем, а на дешевую с диазо-заменителем. И теперь Валера сумел предложить студиям услуги по ценам существенно меньшим, чем у его коллег.

Опуская технические подробности, отметим только, что пришедшая цифровая техника сделала его (как и его конкурентов) услуги студиям ненужными. Разумеется, купившие его предприятие (кажется, выходцы из Ирана) почти сразу обанкротились и долго потом таскали Валеру по судам – обошлось, однако…

А еще Валера косвенно упомянут в твоей документальной повестушке о загубленных жизнях его бывшей супруги, привезшей в Америку Валере сына, и её друга, бежавшего в Штаты из киногруппы Бондарчука при съемках в Мексике ленты о Джоне Риде. Ни её, «Куколки», ни её друга Рачихина давно нет в живых.

Только всё это было потом. Да мало ли еще чего было потом. Ну, например: ещё у Валеры был дом, почти на самом берегу океана, и в гараже стояли там рядом спортивные «Мерседес» и «Феррари». Называть цифры – сколько они стоили? – обойдётся, и так ясно: может, даже столько, сколько сам дом, где красавцы покоились в гараже. Да, всё же покоились, по делам ездил Валера на обычном американском «Олдсмо-биле» – а эти, так, выгодное вложение капитала, инвестиция…

Так вот, однажды ты приехал туда, в гости к Валере, с замечательным актером, близким другом твоим, Крамаровым – Савва тоже теперь жил в Калифорнии. Жил…

Приехали вы с Савелием в твоём новеньком двухместном спортивном «Ниссане»: у него открывалась крыша, мотор его был усилен мощной турбиной – лучшей машины у тебя с тех пор, пожалуй, и не было, а теперь, наверное, уж и не будет.

Только что купленный тобой, на Валеру впечатления он не произвел: «Садись лучше в «Феррари» – сам всё поймешь!». Савелий легонько плечиком потеснил тебя – «Дай-ка я первым прокачусь!». Валере было всё равно – и в машину рядом с ним, на единственное пассажирское место, сел Крамаров, они легко снялись с места и почти мгновенно скрылись с глаз. Ты же вернулся к столу, где оставалась еще пара гостей, и вы продолжили лёгкую трапезу, которую вдруг прервал резко звонящий телефон: «Говорят из дорожной полиции, красный «Феррари» – ваш?».

– Что, что случилось?

– Он в серьезной аварии!

– Где? Люди – живы?

Ровно через десять минут вы уже стояли рядом с тем, что осталось от «Феррари»: машина уткнулась передом, которого уже, собственно, и не было, в покосившийся от мощного удара электрический столб. Не вписался Валера в поворот, намереваясь развернуться в обратном направлении. Теперь он и Савелий с забинтованными головами лежали на носилках рядом, под надзором полицейских их уже перемещали в санитарную машину.

Последовав за ними в госпиталь, мы узнали, что Валера отделался ушибами и ссадинами, а Савелию аккуратно, под корень, оторвало ухо – это оно было прибинтовано к голове, когда мы его увидели на носилках. Савва только косил на нас своим глазом, не поворачивая головы, и носилки почти сразу скрылись в жерле санитарной машины.

Быть бы тебе на его месте, и была бы у тебя другая поза – чуть левее, или чуть правее – может, сейчас и некому было бы записывать это памятное событие. А ухо у Саввы прижилось, он с ним, с пришитым, потом еще снялся не в одном фильме. Так-то…

К Савелию мы еще вернемся – в будущих главах.

Глава 5

Откуда есть пошла…

Сказать, что «Панорама» всегда приносила новые дружбы, да нет – бывало, разрушала старые. Вот Юз Алешковский – с ним мы оставались в приятелях с московских времен, познакомившись на проводах в эмиграцию одного актера. Наверное, уже тогда Юз подумывал об отъезде. Я вспомнил, чуть ниже, как высылал ему через «контору» книги «Ардиса» и многие другие. И годами позже Юз уехал действительно. Да, так дружба и продолжилась здесь.

Приезжал Алешковский в гости, учил правильно жарить на раскаленной сковороде бифштексы – действительно, вкусно получалось. А еще рассказывал он, как приставал к нему в языковой школе эмигрант, грузин с виду, в широченной кепке-«аэродроме»:

– Вот ты писатель, да?

– Да – отвечал Юз, – вроде, да.

– Значит в картинах понимаешь?

– В каких? – удивился Юз.

– Мне вот совет нужен – я из Кутаиси вывез картину, очень много заплатил, кому надо. Картина – Рембрант называется. Сколько она стоит, а?…

Я и по сей день люблю рассказывать эту байку. А еще из Нью-Йорка Юз присылал в газету рассказы, чаще всего – из серии «Последние слова подсудимого», советского, разумеется. Написаны они были говорком улицы – здесь так не говорят даже те, кто раньше говорил. И однажды я ему сказал: