Мышуйские хроники (сборник) - Ант Скаландис

– Да ты что, пап?! – вытаращился Петька.

На том разговор и окончился, но я не забыл про Пустыша и, выбрав время, однажды посетил его.

Василий жил в маленькой сторожке на заброшенной пасеке. Раньше, когда здесь вовсю гудели пчелы и живы были разводившие их хозяева, рядом стоял большой дом, но потом родственники погибших свезли добротный сруб в деревню – то ли на стройматериалы, то ли даже в целом виде поставили – изба-то была еще ого-го! А супружеская пара, одинокие старички Волдыревы, Илья Дормидонтович и Лизавета Максимовна только считались погибшими – на самом деле они просто исчезли. Ушли, говорят, однажды в лес и пропали. А были оба с рождения деревенскими, лес знали лучше, чем город. Например, в Антипову зыбучую топь никогда бы не сунулись, да и ядовитые качанные лопухи со съедобной дикой капустой нипочем бы не спутали. Что могло случиться с Волдыревыми? Весь город недоумевал. Однако в Мышуйске, всегда так – поговорили, поговорили о загадочной истории, да и выкинули из головы. Только Василий не забыл, он-то Дормидонтыча, что называется, с пеленок помнил, вот и поселился в сторожке пасечника, когда жена Пустыша, не в силах больше терпеть его пьянства, выгнала мужа из дома.

Я не был близко знаком с Василием, так, виделись раза три на городском базаре, когда он, еще не окончательно спившись, торговал медом – пасеку-то восстановил худо-бедно. Потом, рассказывают, начал самогонкой медовой промышлять, а затем и вовсе перестал появляться в городе. Чисто внешне я хорошо помнил Пустыша, он был похож на вяленого снетка – такой же маленький, тощий, почти невесомый, а лицо темное от солнца и в несметных морщинах, словно сушеная груша. Лет пятьдесят ему было, не больше, а выглядел уж давно на семьдесят – допился, понятное дело. Вот почему теперь я удивился не на шутку. Василий необычайно окреп и похорошел. Пить, что ли, бросил или какой-нибудь йогой занялся? Ведь одним свежим воздухом и трудотерапией здоровье так не поправишь.

– Отлично выглядишь, Василий! – приветствовал я его.

Он в ответ хитро улыбнулся.

– Садись, мил человек, медовушки моей хлебни, да рассказывай, с чем пришел.

Медовухи хлебнуть пришлось – иначе какой разговор с Василием! – но пойло оказалось добрейшее, по классическому рецепту сваренное и подействовало на меня исключительно благоприятно. Я сразу разоткровенничался, обо всех сомнениях своих поведал, про лыжню, приведшую меня в город рассказал, о старике Трифоне вспомнил, на учителя Твердомясова пожаловался и ждал, конечно, ответных признаний. Однако Пустыш все так же молча потягивал свою медовушку и все так же хитро улыбался.

– Ты сам-то откуда будешь? – спросил я напрямую.

– Сам-то я из Железногорска, под Курском это. Сюда в командировку прислали.

– Давно?

– Очень давно.

– А на чем приехал-то? – попытался я зайти с другого конца.

– Вестимо на чем – на лошадях, – проговорил он, неторопливо раскуривая трубку и щурясь от дыма.

– Дурацкая шутка. А я ведь серьезно спрашивал.

– А я серьезно отвечал.

Вот и весь разговор. Верить – не верить? Выпить еще по кружке? Или просто встать и уйти?

Пока я размышлял над вариантами, Пустыш неожиданно достал из-под подушки потрепанную общую тетрадь и протянул мне со словами:

На вот, почитай. Это здесь, в доме лежала. Дормидонтыч оставил прежде, чем совсем уйти.

Передо мной был дневник исчезнувшего без следа пасечника Волдырева, написанный в те самые последние дни. Даты на всех листочках проставил он скрупулезно, но сам текст высокой художественностью не блистал, да и с элементарной грамматикой не дружил. Первая запись начиналась, например, так: «Давеча, ну тойсть намедни был я пришедши в лес и оченна подивилси, что грибов мало. А потом глежу место совсем нето, заплутали мы значить со старухою...»

В общем, историю Волдыревых позволю я себе пересказать своими словами.

В тот день они действительно заблудились в лесу. Случай редкий, но в нашей полутайге бывает с кем угодно. Короче, намаявшись по буеракам, вышли дед с бабкой на незнакомую полянку, приятную глазу, да и решили отдохнуть. Присели, глянули окрест и заприметили сразу усыпанный крупными алыми ягодами куст. С виду как вишня, да ведь куст, а не дерево, листья больше на жасмин смахивают, а кожица у самого плода нежная, чуть матовая – вблизи не столько на вишню, сколько на один шарик гигантской малины походит. В полутайге чего не встретишь! Ну, Дормидонтыч привычным жестом ягодку из грозди выцепил, в пальцах размял – сочная! И пахнет приятно. А пить хотелось – ну сил нет никаких, и от ручья как назло далеко ушли. Не долгими были сомнения.

И ягоды оказались наивкуснейшими – отрава такой не бывает. Так что поели оба, а то что набрали в туесок, Лизавета по дороге докушала. Бодрость в обоих проснулась небывалая, и путь домой нашли они легко и быстро. Впрочем, Волдыревы не удивились: лесные ягоды – давно известно -волшебной силой целительной обладают, одна земляника чего стоит.

Как домой пришли, старуха пошла обед готовить, дед же надумал дров поколоть – хоть и семьдесят лет, а здоровье еще было. Но только колун в руки взял, чует: что-то не то. Подменили колун, уж больно легкий. Вернулся в избу и обомлел: кто это возле печи суетится? А Лизавета обернулась и тоже странно так на своего благоверного смотрит.

К зеркалу подошли вместе. Долго пялились, несколько раз пробовали пыль протереть, очки надевали. Но факт оставался фактом: помолодели они: Илья лет на пятнадцать-двадцать. А Лиза – так и на все двадцать пять.

– Ну, мать, – сказал, Дормидонтыч, – ты ягодок-то видать, перекушала!

– А, думаешь, от этого? – спросила Лизавета испуганно.

– Отчего же еще? – резонно вопросил Илья Дормидонтович.

На следующее утро чуть свет двинулись они на ту же поляну. Нашли быстро. И ели сколько влезет. Казалось, много – не мало. Лишняя молодость не повредит, а то еще удастся и впрок запастись. Но ягода была не только вкусной, но и сытной, так что корзинку они все-таки с собой притащили.

– Ну и как я? – спрашивала Лиза.

– Красавица неописуемая! А я?

– Первый парень на деревне!

И каждый спешил до зеркала добраться. Смотреть на себя было особенно интересно. Но потом Илья понял, что все-таки на жену смотреть приятнее, и Лиза, закончив сравнение со всеми пожелтевшими фотографиями в старых альбомах, переключила внимание на молодого супруга.

В общем, остаток дня провели они в постели, с перерывом на обед, за которым с удовольствием пили медовуху. А потом, уже совсем ночью, устроили еще и ужин, не обошедшийся без самогона. Весело стало до коликов! И после шестого, если не восьмого раза смешливая Лизушка тыкнула в бок притомившегося Илюшку и сказала:

– Неужто иссяк? Может ягодку съешь? Глянь, там в мисочке остались еще!

Угомонились под утро. Ей было двадцать в ту ночь. А ему двадцать три.

В несуразно поздний час, ближе к полудню пошел Дормидонтыч к своим пчелам, да те не признали его – молодого парня, ждали-то старичка. За чужого приняли. Пришлось дымник надевать, чтобы не покусали.

Ну а потом Лизка проснулась и сразу заявила:

– Я хочу еще тех ягод.

– Я тоже, – честно признался Илья.

Он в тот день съел меньше жены и успел сделать такую запись:

«Слышу из сеней, кто-то детским голосочком поет любимую Лизину песню. Выхожу, а там симпатичная такая девчушка лет шести старых кукол из сундука вынимает. Меня увидала, зыркнула шаловливыми глазками и от испуга в корыто с водой села. Вот дурочка! Я подумал: дочки-то у нас вроде не было. А еще сразу захотелось ягод поесть. Вернулся в светелку. Взял туесок, щедрую горсть в рот отправил. Но вспомнил про девочку – ягоды-то вкусные. Надо и ее угостить!..

На этом запись обрывалась.

Только полный тупарь мог бы не понять, что произошло с супругами Волдыревыми.

– Ну, и что же ты сделал, когда прочел тетрадь? – поинтересовался я. – Сразу побежал к той поляне?

– Не, – сказал Пустыш. – Я же советский человек. В милицию пошел.

– Иди ты ! – я не поверил.

– Да, да, – подтвердил он. – Я сначала пожалел, что так сделал. А потом сообразил: какая разница?

– Что ты имеешь ввиду? – не понял я

– А то что милиция об эти ягоды зубы обломала. Точнее, у них целый наряд в ноль сошел. И начальник отделения, набравший новый состав, отказался посылать молодых ребят на гиблое дело. Понятно, что после такого ягодами сразу заинтересовались компетентные органы. Генерал Водоплюев личным приказом прислал сюда роту особого назначения. Ребята в ней были все как один рослые. Косая сажень в плечах. И всяким невероятным вещам обучены – это ж сколько государственных денег ушло!

Но ягоды с кем угодно чудеса творили. Присяга присягой, а кушали их все без остановки. Только за ушами хрустело. И когда та рота тоже в ноль сошла, прислали уже сверхсовершенную команду. Суперспециально подготовленную и отдельно проинструктированную насчет стремительного помолодения. У них существовал категорический запрет на ягоды. Не то что пробовать – нюхать не велено было! Но тут и вышла маленькая накладочка.