Восьмерка - Захар Прилепин

— Да у меня вроде не видно побоев… Они как-то так умело бьют, что ни синяков, ничего, — засомневался Новиков.

— Ну, может быть, найдут ушибы внутренних тканей, — стояла на своем Ларка. — Кровоизлияния какие-нибудь. Ты уверен, что у тебя все органы целы?

— Все хорошо, Лар, слава богу, цел, — ответил Новиков.

— К тебе никакого насилия не применяли? — спросила Ларка.

— В каком смысле? — Новиков вскинул брови, хотя сразу все понял.

— Ну, всякое бывает, — не смутилась Ларка.

— Ты что, с ума сошла? — Новикова даже передернуло. — Не было ничего этого. Даже вслух такое не произноси обо мне.

— Ты глупый. Мне было бы все равно, — отмахнулась Ларка.

— При чем тут тебе все равно. Мне самому не все равно было бы! — с раздражением ответил Новиков.

— Чего ты бесишься тут? — Ларка никогда ему спуску не давала и сейчас не собиралась.

— А ты не беси меня, я не буду беситься, — не унимался Новиков.

— Я тебя бешу? — спросила Ларка почти по слогам.

— Ты несешь какую-то ерунду, — попытался выровнять ситуацию Новиков.

— Я тебя бешу? — повторила Ларка.

Через три минуты, как следует вдарив дверью, Новиков вышел в подъезд и почти побежал вниз по ступеням.

— Идиотка, — повторял он. — Дура!

Ларка наверху не преминула еще раз открыть и с силой захлопнуть дверь, подтверждая: да, иди вон.

— Что это такое! Стучат и стучат, — шепотом приговаривала бабушкой с сумкой, поднимавшаяся Новикову навстречу.

Все случившееся, как ни странно, придало Новикову некоей решительности, и он, едва выйдя на улицу, сразу же набрал Лешку.

Лешка долго не брал трубку — и тут Новиков неожиданно и точно почувствовал, что на этот раз Лешка звонок видит и слышит.

Связь оборвалась, так и не начавшись.

Лешка перезвонил через несколько секунд и заговорил почему-то шепотом.

— Нет, — сказал, — я сегодня не могу встречаться. Давай завтра. Не могу, правда.

— Конечно, Лех, — ответил Новиков еще разгоряченный после разговора с Ларкой и радостный хотя бы тому, что у него есть друг, и друг ответил, говорит вот.

Отключился, дошел до остановки, уселся в троллейбус и стал думать, отчего Лешка шептал. Заболел, что ли?

«Потому что шепотом куда проще сказать неправду», — вдруг ответил сам себе.

Дома, на кухне, сидел брат матери — дядька Новикова.

Открыв дверь, Новиков сразу вспомнил, что дядька в свое время отбывал.

Деваться было некуда, скинув куртку, Новиков прошел на кухню поздороваться.

— Садись, посиди, — сказал дядька.

«Датый уже», — заметил Новиков.

Мать, едва сын уселся, сразу поднялась, посуетилась у плиты — вернулась с полной тарелкой жареной картошки, печенка дымилась, густо наваленная, как после боя…

Новиков привычно косился на мать, будто намекая: мне все эти посиделки даром не нужны. Однако сам уже догадался, что после Ларки и Лешки ему, напротив, очень хочется поговорить.

Дядька вытащил из-под стола бутылку водки — она стояла возле его ноги, оказывается.

«Дурацкая привычка какая-то, — подумал Новиков, — Украдут, что ли, эту бутылку…»

— Дай-ка сыну стопарь, — сказал дядька.

Чокнулись. Выпили.

Дядька ничем не закусывал, смотрел на Новикова как сыч.

— Тюрьма вещь особая, — сказал дядька, наконец. — Тюремную жизнь лучше изучить заранее, потом легче будет.

— Это вы зачем мне все это?.. — неопределенно спросил Новиков.

— Слушай, — сказал дядька твердо.

Мать почему-то во все это не вмешивалась, сидела безропотная, как на исповеди.

— Есть два зверя — они самые опасные на зоне. Один может поселиться на тебе, другой в тебе. На тебе — вошь. В тебе — петух.

Новиков хмыкнул, поскорей пытаясь разобраться, кто из названных существ разместится на нем, а кто в нем, тем временем отодвинув от себя тарелку с картошкой. Дядька, кстати, тоже отодвинул свою. Получилось вроде как Новиков сходил Е2—Е4, а дядька ответил тем же.

— Вошь в тюрьме непобедима, она на любой красной зоне выживает — а сейчас все зоны красные. Смотри, как победить вошь. Кипятишь тазик воды. Крошишь туда мыло — лучше дегтярное. Кладешь в тазик одежду — ну, трусы там, майку, — и закрываешь сверху тазик минут на тридцать. Вши там все передохнут. Но это твои вши — есть еще чужие. После стирки швы на одежде смазывай хозяйственным мылом. Ну, знаешь — хозяйственное мыло…

— Да, видел, — ответил Новиков.

— Вот, — порадовался дядька. — Когда вши смазаны… то есть когда швы смазаны мылом, вши не могут зацепиться за швы.

— Вши за швы, швы за вши, — повторил Новиков.

— Да, — согласился дядька.

— Мам, это зачем все? — еще раз спросил Новиков, пытаясь заглянуть матери в глаза.

— Другой зверь — петух, — продолжил дядька. — Но это мы лучше без матери поговорим. Слышь, сестра?

От петуха Новикова спас звонок — пришел отец.

Новиков поспешил его встретить, отец как-то странно поздоровался, стоя боком и руку не подав. Мельком глянул на сына и начал что-то там на шее поправлять у зеркала.

Пожав плечами, Новиков прошел в свою комнату.

Дядька туда заявился уже минуты через полторы, не став дожидаться отца на кухне. У них с отцом всегда были отношения натянутые. Отец считал его натуральным дегенератом и втайне подозревал, что родовая дегенеративность отчасти распространяется и на мать, но она старается это скрыть.

Когда дядька входил в комнату, Новиков заметил, что в прихожей стоит незнакомая тетка, развязывающая на себе столь многочисленные темные платки и шали, словно она черная капуста.

Дядька присел в кресло, и только сейчас Новиков заметил, что с собой гость принес бутылку, которую тут же расположил ближе к стеночке — а сам начал озираться в поисках стакана.

— Из горла не могу, — пожаловался дядька. — У тебя нет, что ли, стакана в комнате?

— Зачем? — поинтересовался Новиков.

— Книги одни, — сказал дядька задумчиво, без осуждения. — Я тоже читал, пока отбывал… Там были… книги тоже…

Новиков не знал, куда себя деть.

— Мне нужно умыться, — сказал он и поспешил в ванную.

Включил там воду и долго смотрел на себя. Потом вспомнил, что у него сигареты в кармане, и присел на край ванны покурить. Вообще мать таких вещей не позволяла ни ему, ни отцу — но сейчас-то можно, сейчас особый случай.

Ванная комната быстро наполнилась дымом, приятного во всем этом было мало, однако Новиков все равно докурил не спеша и еще потом долго держал бычок под водой, словно тот мог разгореться заново.

Деваться было некуда — и Новиков вернулся в свою комнату. Дядька уже притащил стопарь, верней, даже три.

Когда Новиков зашел, дядька явно только что выпил, потому что дышал через нос но тут же налил снова.

На всякий случай Новиков оставил дверь в свою комнату приоткрытой, чтоб можно было, если что, сбежать. Куда только бежать, оставалось неясным — в комнате что-то быстро говорила черная капуста, на кухне, покашливая, позвякивал то вилкой, то тарелками отец. Позвякиванье было раздраженное — уж Новиков-то знал отца. Иногда даже казалось, что в позвякиванье этом есть определенная последовательность — будто отец пытается делать музыку. Ток вилкой о тарелку, пропускает два такта, ток тарелкой о другую тарелку, скрып-скрып стулом, кых-кых кашель. Пауза, и дальше опять тоже самое. Ток-ток. Скрып-скрып. Кых-кых. Новиков пристыл, ожидая, какой будет припев в этой композиции.

— Слушай, хочу спросить, — прервал дядька его наблюдения. — А твой этот друг Лешка — он нормальный? — и подал Новикову рюмку.

Новиков неосмысленно взял рюмку и стал смотреть на дядю, словно раздумывая, как бы позвонче зазвездить ему этой рюмкой в низкий и темный лоб.

Отец, у которого, успел подумать Новиков, всегда был отличный слух, вдруг грохнул вилкой, двинул стулом и вот уже появился в коридоре, направляясь к ним с дядькой.

Тут как раз из родительской комнаты вышли мать с черной капустой, и отец очень бережно их обошел, даже сказав «Извините!», что было вообще не в его правилах и предполагало высокую степень раздраженности.

— Может, стоит спросить у него — нормальный ли он сам? — спросил отец, став на пороге комнаты.

Чувствуя, что пространство, в котором он пребывает, начало раскачиваться, как при рвоте, Новиков постарался смотреть на что-нибудь совершенно отвлеченное — и уставился куда-то мимо отца, там бережно заворачивалась в свои платки и шали черная капуста.

Заслышав голос главы семейства, черная капуста начала двигаться гораздо медленней.

— Сейчас это обычное дело, — поддержал дядька отца.

Новиков, наконец, махнул рюмку, которая почти нагрелась в его руке.

— Я давно замечаю в его башке непорядок, — сказал отец. — Друг этот неразлучный… Обнимаются при встрече…