Тройное Дно - Леонид Могилев

— Родился. А потом развился. Хочешь, тебя разовью?

— Нет, спасибо. Мне и так хорошо.

…Николай Дмитриевич шел по желтой дороге среди прекрасных зеленых холмов. Он не знал цели своего путешествия, но знал, что ему непременно нужно дойти до конца дороги. Там должно было быть море. Не холодное и осеннее, а теплое, сказочное море. Он никогда не был в столь чудесных краях и потому радовался. Большие белые птицы сопровождали его в этом путешествии. Они как бы говорили: «Не сомневайся, мальчик. Просто иди по дороге. А мы будем лететь рядом, чтобы тебе было не скучно».

Он шел уже долго, но совершенно не устал. Сил даже как будто прибавлялось с каждым шагом, и он даже побежал. Дорога стала спускаться к особенно красивому холму, и под ним обнаружился вход. Он вошел внутрь и оказался в туннеле. Здесь было прохладно. Желтая дорога закончилась, и он шел теперь по бетонным плитам. Туннель оказался длинным. Он освещался длинными холодными лампами, но птицы тоже влетели внутрь и, почти касаясь этих ламп крыльями, сопровождали его. Но теперь они уже не были белыми и прекрасными. Они менялись на глазах, по мере того как приближался свет в конце пути. Вместе с ним из туннеля вылетела стая черных чаек. Они были совершенно черными, но все же это не были вороны. Это были чайки. Злые и завистливые. Он хотел было повернуться и побежать туда, где холмы, и солнце, и желтая дорога. Но птицы не позволили ему этого сделать. Они выгнали его.

Николай Дмитриевич увидел трубу ТЭЦ впереди, холодный осенний залив и желтый «икарус»-колбасу на конечной остановке. Он знал, что ему нужно найти какой-то дом. Там-его ждал человек, который вернет его домой. Он знал, что так нужно, но ему было жаль холмов и дороги.

* * *

От этой двери ключей у Зверева не было, как не было их ни у кого, кроме Валеры Телепина — то ли бомжа, то ли героя пустынных горизонтов. Дверь стальная, двойная, с рожками стопора, так что даже если срезать петли, цель достигнута не будет, а будут плевки, разнообразные слова и путешествие за автогенным аппаратом.

— Нам здесь жэковская братва совсем ни к чему. Звоните нашим кулибиным, сержант. Пусть везут главный свой аппарат. На прошлой неделе Садчиков такую же дверь за три минуты вскрыл.

Сержант побежал вниз, к машине, и Зверев подивился тому, как тихо, почти бесшумно спускается он по пролетам, словно бы звук оставался под чудесным каким-то колпаком, который вместе со стокилограммовым опером плавно съезжает вниз.

Фургон с технарями ждали минут сорок. За это время никто не поднялся по лестнице, никто не прошел сверху.

Нежилая парадная с мертвыми трубами коммуникаций, сорванными электрощитками, давней пылью и запахами, затхлыми и злыми. Хотя «дупло» располагалось на третьем этаже старого расселенного дома, где недостижимые потолки, огромные коридоры и память чужих свадеб и поминок в нескольких поколениях, адрес жилья этого сейчас был иным. Оно находилось гораздо ниже уровня третьего этажа, ниже уровня земли, ниже уровня Зла. Писать следовало до востребования, а посещать не рекомендовалось. Но уже выкатывали из фургона какой-то аппарат, похожий на сварочный, срывали замок на щитке распределительного шкафа под аркой двора, так как дом был обесточен, тащили наверх кабель.

— Машина — класс, — захлопотал Садчиков, — такие в Спитаке были. Потом почему-то оказались у братвы. Много квартир ими вскрыто. И электрический импульс, и гидроусиление. Хотя можно было просто домкратами отжать, да так быстрее.

— Вот выйдешь в отставку, заживешь. И опыт, и знание материальной части.

— Тебя в бригадиры, Юрий Иванович.

— Мне до отставки еще дожить надо. Ты вскрыл и ушел. А мне головой потом думать.

— Ой-ой-ой… Мыслитель. Ну все. Пока не хватайтесь за железо, горячее. Руку просунете немного погодя, откроете замки.

За стальной преградой простая деревянная дверь с хлипким, хотя и аккуратным запором. Сержант просто внес ее внутрь плечом. Зверев вошел первым, распахнул дверь напротив, как оказалось — туалета, распорол темноту фонарем. Сразу бросился в глаза рулончик на стене, коврик, чистота, насколько можно было определить за секунду. А уже рванули дверь левее — в ванную, вбегали на кухню, в комнаты. Зверев вышел в коридор, прошел на кухню, открыл холодильник, который, как ни странно, работал. Начатый пакет молока, сосиски, масло, большая банка тушенки вскрытая, но едва тронутая. На столе клеенка, старая, но вымытая, и немного посуды в сушилке над раковиной. Он открыл хлебницу. Половинка батона и дарницкий, дня примерно четыре как куплены. Пол чисто вымыт, и оттого следы милицейских сапог и другой обуви явственно отпечатывались на паркете. Электроплитка на столе и кипятильник на гвоздике. Зверев щелкнул выключателем, вспыхнула лампа в розовом абажуре. «Значит, фазу кинули из соседнего дома, а может, от аварийки», — автоматически определил он. Тут же по всей квартире захлопотали коллеги.

— Ты бы, Юрий Иванович, как поступал бы с расхитителями народного электричества? — спросил Садчиков. — Надеюсь, расстреливал бы? Коммунальщиков? Сантехников да электриков? Домоуправов, надеюсь, на фонари? Возле родного РЭУ?

— Трудный вопрос. Кое-кого конечно бы расстрелял. Да как бы не ошибиться. Потом войдешь в анналы истории как палач-ликвидатор.

— Так ты бы их сам потом и переписал. Анналы-то. Наше дело вскрывать, ваше — писать протоколы. Или анналы.

— Ты работу закончил?

— Нет еще.

— Чего тебе еще тут надо?

— Еще дверка есть…

— Ну?

— Сейф…

Сейф, как в классическом детективе, был вмурован в стену и прикрыт картиной. На картине пейзаж, поля, вдали замок, на переднем плане два пилигрима, завтракают или ужинают, по освещению не понять. Холст темный, не очищавшийся давно. По какой-то добротности, исходившей от него, Зверев для себя решил, что ему лет двести. И уже не важно, подлинник это или копия.

— Значит, так. Все подобные случаи помните? Все лишние из комнаты.

В фургоне приехала целая бригада. Мастера на все руки. Как будто нужно было найти бомбу в правительственном учреждении. Сейф прослушали, просветили, прозвонили. По городу «умельцы» распространили «противоугонные» устройства, и несколько раз те, кто пытался вскрыть похожие сундучки, оставались без рук и без глаз.

Не бери чужого — и не будешь иметь проблем. Наконец дали отмашку, и Садчиков аккуратно взрезал дверцу. Ну и подивились же все…

В сейфе стояли колбы и пробирки. Но не с героином и не с золотым песком… Волосы, желтые, предположительно собачьи зубы, порошки зеленого цвета со знакомым и вместе с тем чужим запахом трав, настойки какие-то, наверное тоже на травах. Отдельно, в полиэтиленовых пакетиках, шкурки лягушек, змей. По виду — гадюк.

— Прозвоните квартиру на предмет металла, коммуникационных неожиданностей — и все свободны. Кроме, естественно, Вакулина.

Непосредственно обыск они начали в двадцать часов одну минуту.

Телепин жил здесь примерно год, но жил основательно. От прошлого хозяина квартиры ему досталась вся мебель, старая, но сносная. Два раскладных дивана, четыре кресла, книжный стеллаж, раздвижной дубовый стол, красные бархатные портьеры. Шкаф с одеждой в той комнате, где Телепин спал под красным же байковым одеялом. Зверев сдернул одеяло. Простыня была не совсем свежая, но ничто не напоминало о том, что на ней некогда пребывал бомж. В квартире была вода, но только холодная. Одного хозяина подпитать не проблема. Были бы деньги. Значит, он носил белье в прачечную или к доброй барышне. Вельветовые джинсы, две пары брюк, рубашки, куртки летние и зимние. Пять пар носков в шифоньере. Даже носовые платки в выдвижном ящичке. Телепин был аккуратным человеком, что подтверждалось показаниями его товарищей по Дну. И не принимал алкоголя, по крайней мере прилюдно. В бельевой тумбе нашли три нераспечатанные бутылки дагестанского коньяка. Человек идентифицируется по своей библиотеке с точностью почти достоверной. А книжечки-то были те еще. Руководство по практической магии. Магия белая и черная. То, что лежит на книжных лотках, и то, что бережно прячут любители эзотерических знаний, посетители астрологических кружков, читатели индуистской тарабарщины, ловцы неопознанных объектов. Зверев взял в руки толстый репринт с черепом и недобрыми тварями на первом листе, и в квартире тут же погас свет.

— Ты бы не трогал лучше этих книг, — погрустнел Вадулин, — что нам в них проку?

— Ну, не скажи. В них-то и весь прок.

— А в пробирках, думаешь, что?

— Волосы мертвеца, настой на внутренностях собаки, умершей от бешенства, ногти новорожденного. Весь джентльменский набор. Должны где-то быть реторты.

— Для чего?

— Естественно, для возгонки. Иначе как же получить эликсир?

— Ты что, веришь в эту ахинею?

— А ты думаешь, отчего погас свет?