Маленькие рыцари большой литературы - Сергей Щепотьев

Но в 1971 г. Конвицкий создаёт роман «Ничто, или Ничего», в котором снова возвращается к, казалось бы, закрытой в «Сальто» теме своего поколения. Герой этого романа, прошедший войну и воевавший в партизанском отряде, не может избавиться от сознания вины оттого, что застрелил безоружного человека. Подсознательное самобичевание не позволяет ему нормально воспринимать окружающую современность, войти в неё, определить в ней своё место.

А в следующем году Конвицкий-режиссёр продолжает эту тему в фильме «Как далеко отсюда, как близко». Здесь вновь сочетаются мир полузабытого детства и пейзажей, тревоги военной поры и ощущение не выполненного долга. Всё это накладывает отпечаток на современное мироощущение героев и самого автора. «Конвицкий, — писал К. Теплиц, — выступает здесь, как и во всём своём творчестве, как свидетель трагедии. Если задуматься над моральным смыслом фильма, он должен бы иметь целью внушение нынешнему поколению, что оно живёт на пепелище вымерших культур». Это, писал критик, должно внушать «сознание прошлого, боли, которую оно принесло, а также обязательств, которые это прошлое накладывает, и это является, несомненно, неотъемлемой частью народного сознания. Но Конвицкий воздержался от извлечения из прошлого ценностей, которые следовало бы сделать предметом полемики или защиты». И потому «на наших глазах происходит парадоксальный процесс: фильм в целом проникнут ностальгическим, но всё же полным умиления взглядом на вещи далёкие и близкие, а со временем начинает играть роль противоположную: становится страшным, мучительным сном, от которого легче проснуться, чем вглядываться в него и наново переживать».

*

В романе «Вознесение» (1967) писатель описывает неприглядный мир спекулянтов, воришек, проституток, циничных завсегдатаев кабачков. Картина мрачная, но, скажем, тот же К. Теплиц находил и в ней (впрочем, как и в фильме «Сальто») черты гротеска, «предохраняющего от душераздирающего драматизма столкновения с действительностью».

*

Во всех, кажется, произведениях Конвицкого звучит тема светопреставления (и всегда она сопровождается словами: «Столько раз уже предсказывали конец света!»).

Герои повести «Зверочеловекоупырь» (1969) живут в ожидании столкновения Земли с некой кометой.

Повесть написана от лица подростка. Эта маленькая личность наделена недюжинной наблюдательностью, равно как и фантазией[41]. Поэтому в произведении реальный и фантастический мир переплетаются, позволяя автору размышлять об окружающей действительности и смысле человеческого существования.

Поэтому вряд ли нынешние книготорговцы услышали бы удовлетворительный для них ответ на свой наивный, но упорный вопрос: «На кого рассчитана эта книга?». Она, безусловно, может быть интересна читателям разного возраста. Были бы только эти читатели вдумчивы.

Принадлежность героя-рассказчика к миру детства позволяет автору обострить непосредственность восприятия им действительности и выводов, которые делает юный персонаж. Ту непосредственность, которая, как мы помним, позволила андерсеновскому мальчику из толпы воскликнуть: «А король-то голый!»

Быть может, именно потому в уста своего героя Конвицкий вкладывает фразу: «Если в газетах пишут, что неправда, — это лучшее доказательство, что правда».

В сущности, в книге присутствует авторское отражение жизни и её несообразностей. Несообразностей, которые взрослые граждане стран «социалистического лагеря» не замечали или старались не замечать.

Это и очереди за продуктами, в которых можно успеть завести знакомство, и соседи, ежевечерне ровно в одиннадцать поднимающие у себя чудовищный шум, и «господа и дамы» с лицами фиолетового оттенка, частенько устраивающие «банкеты» у мусорных бачков.

«Быть может, все мы немного дети, — рассуждает юный герой. — И старички на пенсии, и господа солидного возраста и с животиками, и люди в расцвете лет, и бунтующая молодёжь, и, наконец, мы, настоящие дети, носители настоящей, чистой, насыщенной детскости».

Фантазия героя выстраивает некий параллельный мир, где есть «прекрасная принцесса» — девочка Эва, живущая у родни, словно в тюрьме. Она мечтает вырваться из плена, но злой мальчишка Тройп и жутковатый старичок-сторож Константин, ласковый, но неумолимый, удерживают Эву, постоянно мешают герою освободить её. Тройп является герою и во снах, и тогда называет его своим братом. Что-то, безусловно, роднит их, не зря имя «Тройп» является анаграммой имени героя-рассказчика — «Пётр».

В этом фантастическом мире действуют и говорящие сказочные персонажи: трусливый и вероломный петух Цыпус, старая тигрица Феля и, наконец, благородный дог Себастьян, в прошлой жизни лорд-путешественник, — шедевр, достойный знаменитого Чеширского кота великого Льюиса Кэрролла.

Злой мальчишка побеждён, но Эва не выходит со своим освободителем из мира фантазии. И Себастьян, который некогда привёл Петра в сказку, приказывает ему вернуться в реальный мир, где он нужнее.

Отец мальчика служит в вычислительном центре авиационного института, хотя когда-то закончил консерваторию.

Мать ведёт домашнее хозяйство и занимается абстрактной живописью.

Сестра учится в лицее, следит за фигурой и страдает от неразделённой любви к парнишке, живущему в том же дворе.

Есть в семье ещё один, «внештатный» член, «прелестное чудовище» — подруга матери Цецилия. Персонаж яркий и как нельзя более узнаваемый. Шумная, самоуверенная, не обременённая своей собственной семьёй, она активно занимается семейством подруги, всех презирает и всех поучает.

Наконец, есть этот самый Зверочеловекоупырь...

«В нём содержится всё, чего мы не понимаем в природе, чего не знаем в человеке. Где он, этот Зверочеловекоупырь? Он всегда в тех странных минутах, которые мы запоминаем на всю жизнь. Когда вдруг всё становится чужим, неведомым, поразительным, словно ты только что родился. Он с нами в ночной дрёме, когда больше всего набирается смелости и поджидает нас в каждом углу, преследует, дразнит, убивает, а потом нехотя уходит. Но порой нападает и средь бела дня, подчас и на людях. Или начнёт к тебе подкрадываться, когда болеешь, и ты готов бежать куда глаза глядят, только бы подальше от него.

Я легко узнаю людей, которые борются с ним. Такие люди, слушая тебя, улыбаются в неподходящих местах, взгляд их направлен куда-то внутрь, точно у них что-то болит. Эти люди выполняют множество житейских действий как бы автоматически, по привычке. И это они звонят тебе ни с того, ни с сего в полночь и спрашивают, что у тебя слышно.

Вездесущий ли он, этот Зверочеловекоупырь? Или у каждого из нас он свой, как ангел-хранитель?

Наиболее настойчиво он атакует детей и стариков. У детей чувства ещё не совсем развиты, у стариков они сильно истощены, если вовсе не исчезли.

А живёт он в подсознании каждого. Много наших отчаянных стремлений, множество трудолюбивых стараний — это безнадёжное бегство от Зверочеловекоупыря. Я даже подозреваю, что мечта человечества о том, чтобы вырваться за пределы солнечной системы, истерическая жажда добраться до предела всех пределов, эти сны о легендарном небе, — вся эта тоска — не что иное, как попытка освободиться от ярма Зверочеловекоупыря.

Потому важно дознаться наконец, в чём состоит его задача: то ли мучить людей в то короткое мгновение, которое составляет наша жизнь, то ли увести нас в это страшное неведомое, то ли овладеть нами навсегда».

Заметьте, мы относим Зверочеловекоупыря не к фантастическому, но к реальному миру повести. Потому что, если задуматься, мальчик прав: «Это что-то такое, что нас преследует всю жизнь».

...Отец уволен. То ли за просчёты в работе, то ли потому, что он и его начальник болеют за разные футбольные команды.

Маленький Пётр задаётся вопросом: «Что бы я сделал, если бы у меня был миллион долларов?». И отвечает: «Я мог бы купить себе всё, что только можно купить, но меня немножко злит, что многое мне совсем не нужно, потому что это скучно». Он допускает, что мог бы делать добро другим, делать это тайком. Например, построить новый современный госпиталь для детей. А вообще — «с этим всем столько хлопот и тревог, так за что мне всё это, за какие грехи?»

«Что бы я сделал, если бы был королём?» — спрашивает себя мальчик. Первое, что приходит ему на ум — «отец получил бы великолепную работу, такую, которая бы соединяла его интересы с его способностями». Но далее его мысль работает гораздо шире: «В отношениях с заграницей я поступал бы благородно. Никогда бы не обижал и не устрашал других королей — своих коллег. Во внутренней политике прежде всего, наверное, я бы уничтожил тюрьмы: как-то неприятно, что ты правишь, а кто-то в это время сидит. Хотя, с другой стороны, что делать с бандитами и хулиганами? <...> Я бы всем позволил всё.