Ревизор: возвращение в СССР 10 (СИ) - Винтеркей Серж

Скорее бы телефон мне уже поставили, все станет проще на порядок.

* * *

Галия не часто сбегала с пар, но в этот раз особого выбора у нее не было. С отцом нужно было срочно переговорить, а это нужно было сделать именно с раннего утра. Мать вставала поздно, в отличие от него, так что только утром отец мог почти гарантированно взять трубку. Но если все же возьмет мать, то Галия решила, что бросит трубку и перезвонит через полчаса снова. С матерью говорить она решительно после произошедшего не хотела. Боялась сорваться и наговорить такого, что нельзя говорить в переговорном пункте… там же слышно все, изоляция в кабинках совсем никакая… Будет потом стыдно из кабинки выходить.

Подождала десять минут, пока телефонистка дозвонилась. Схватила трубку. С облегчением услышала голос отца:

— Галия, ты? Случилось что? Только же виделись?

— Я, папа! Хочу тебя очень-очень попросить — больше маму к нам в Москву не привози! Сам приезжай. Хорошо?

— Да что там у вас случилось, дочка? Почему не привозить?

Галия пару минут упиралась с ответом — уж больно Паша вчера не советовал вываливать все так сразу на отца — мало ли, не поверит, решит, что они сами тут в столице что-то напутали. И выдвигают вот такие серьезные обвинения. Паша сказал, что Загит ему очень нравится, и он не хочет рисковать отношениями с ним из-за Оксаны. Галия и сама не хотела терять доверительные отношения с отцом. Но все же, когда отец уже стал сердиться, настаивая, все рассказала. Детально. И как нашли этот след от помады, и как ругались с Пашей, и все остальное.

Высказавшись, почувствовала облегчение. Вот так же и в детстве было, когда кто-то ее обижал, она бежала к отцу, жаловалась, и он всегда ее утешал. И становилось хорошо — папа, большой и самый сильный, всегда ее защитит. Но пока что отец не спешил ее утешать и молчал в трубку.

— Понятно, дочка, — наконец произнес он глухим, надтреснутым голосом, — ты уж прости нас. Я обязательно разберусь с этим. Передай Павлу, что я очень извиняюсь. Это моя вина — недосмотрел. Поверил ненадежному человеку на слово.

Разговор как-то сам собой затух. Галия попрощалась с отцом и положила трубку. Возникли опасения — а не сделает ли отец что-нибудь нехорошее с мамой? Она уже и пожалела, пока ехала в институт, что позвонила. Но как иначе-то? Снова через пару недель придет телеграмма, что завтра приезжают, и улыбающаяся, как ни в чем не бывало, мать, появится на пороге квартиры? Что она в следующий раз придумает — притащит с собой яд какой-нибудь и подсыпет Паше, чтобы он помер? Мать дочку уже откровенно пугала — Галия вспомнила рассказы Паши о религиозном фанатизме. И о том, на что способны фанатики. Что-то с этой ведуньей все слишком далеко зашло.

* * *

Загит, переговорив с дочкой, положил трубку на рычаг и тяжело сел на стул. Впервые почувствовал себя старым и усталым — собственная жена его предала. Это как же так можно было поступить с Пашей? Выставила их какими-то дикарями… Хотелось немедленно переговорить с Оксаной — но она, против обыкновения, куда-то убежала с самого утра.

Ничего, он подождет. Надо самому во всем убедиться. В душе еще теплилась надежда, что дочка в Москве что-то перепутала. Мало ли, сама с мужем целовалась да запачкала ему рубашку. А потом другую постирала, а эту случайно на плечики повесила.

Оксана появилась через полтора часа. С пустыми руками, как ушла утром с небольшой сумочкой, так с ней и вернулась. Вошла в квартиру какая-то посвежевшая и целеустремленная. Чмокнув мужа в щеку, поспешила в туалет. Не заметила его состояния.

Загит открыл сумочку и вывернул все из нее на кровать. Разгреб пальцем образовавшийся завал. Начал с кошелька. Утром он давал жене пятьдесят рублей на расходы, он помнил, как она засунула их в кошелек. И как радовалась, что очень вовремя, с последней трешкой уже ходила. В кошельке было двадцать восемь рублей, одна из двадцатипятирублёвых купюр куда-то исчезла.

Помрачнев, Загит продолжил раскопки. Обратил внимание на сложенный вдвое лист. Раскрыл. Внутри листа из бумаги оказалась разрезанная фотография. Ее он помнил целой — на ней был Паша, он и Галия. Теперь остался только крупный снимок Паши, все остальное было отрезано, и в сумочке отсутствовало.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Нет, не ошиблась дочка, — пробормотал он, присаживаясь на кровать рядом с барахлом жены.

Шум воды в коридоре, бодрые звуки шагов и голос Оксаны:

— Загит? А ты мою сумочку не видел?

— Иди сюда, жена! — сказал он хмуро.

Звук шагов изменился — в спальню Оксана входила уже крадучись. Словно кошка, которая напакостила, знает об этом и боится гнева хозяина.

— Зачем ты так? — спросила Оксана дрожащим голосом, увидев, что содержимое ее сумочки вывалено на кровать.

— Не вздумай отпираться! — сказал Загит сурово, — обещала мне, что бросишь разрушать брак Галии и Паши, но опять взялась за старое. Почему ты меня обманула?

Оксана заплакала. Потом сказала:

— Почему ты так решил? Не обманывала я.

— Не лги мне! Я знаю про помаду! И догадываюсь уже, где ты все утро пропадала.

— Какую помаду? Никуда я не пропадала.

— Зачем отпираешься? Вот куда ты утром ходила? Ничего не купила, а двадцать пять рублей пропало? Фотография Паши отрезанная в сумке лежит! Значит, снова к своей ведунье ходила! А зачем это ты снова к ней побежала, едва мы из Москвы приехали?

* * *

Диана проснулась от того, что ее бесцеремонно тормошили.

— Вставай, гуляка, на пары опоздаешь! — произнес знакомый голос слишком громко.

Маринка!

Приподнявшись на кровати, охнула — голова сильно болела. А во рту было так сухо, что язык, казалось, вот-вот поцарапает щеки.

Откуда-то возникла Верка со стаканом воды.

Диана благодарно приняла его и выпила весь за раз, не отрываясь. Еще никогда она с такой жаждой не пила воду. Мутная, чайник было никак не отмыть от накипи, но вода буквально ее оживляла.

Попыталась вспомнить, почему она валяется на кровати, причем одетая, хотя и не помнит, как ложилась. В памяти всплыло, как она танцевала с красавцем-ливанцем. Фирдаус! Кажется, она влюбилась… Но как она все же оказалась здесь?

— Девчонки, а как я здесь?.. И почему в одежде спала?..

— Ну! Я же тебе говорила, что она в отключке! — торжествующим голосом сказала Верка, и опять слишком громко. Диана поморщилась, — Рафаэль твой тебя притащил. И, кстати, он очень злой был. Может, вы с ним переспали, а ты не девушка оказалась? В их местах такое очень важно!

— Какое переспали? Какое не девушка? — перепугалась Диана, — не было ничего! Тем более с Рафаэлем! Он мне никто!

— Здрасьте! — охнула Верка, — с ним уходила, с ним вернулась, а спала не с ним? С кем же тогда?

Вздохнув, Диана решила ничего больше не обсуждать с соседками. Злые они, и что ни скажешь, все равно переврут. Надо поговорить с Рафаэлем. Но прежде всего — нужно добежать до туалета.

* * *

Рафаэль был зол, как черт — нет, конечно, он тоже дурак! Ему же пришла в голову идея потащить Диану, которая девушка непростая, мягко говоря, в гости к иностранцу! Знал бы он, что этот Фирдаус такой красавец, ни за что бы…

Ну да, сам дурак — решил выпендриться! Друг — сын дипломатов, в гости идут к иностранному студенту… Думал, все это произведёт неизгладимое впечатление на Диану, и она смягчится. Девушка она все же красивая, и с ней никогда не скучно… Ну да, вчера было тоже очень нескучно. Рафаэлю казалось, что остальные гости смеялись над ним — пришел с девушкой и передал, получается, ее, как подарок имениннику… А сам сидел один дурак дураком, почти весь праздник, пока она с ливанцем танцевала. Тоже ведь, до чего бесцеремонный, никакого уважения вообще, с кем девушка пришла. Так себя вести нельзя…

А еще ему пришлось тащить домой Диану, когда она напилась и внезапно вырубилась в объятиях Фирдауса. Ее вначале положили на кровать в спальне, в надежде, что вскоре придет в себя, но нет, через два часа праздник закончился, а она так и спала беспробудно. Ох, и хихикал же Ваграм, когда помогал вначале загружать ее в машину, а потом тащить до общежития. Предлагал даже ее на скамейке в парке оставить, чтобы побыстрее в себя от свежего воздуха пришла. И они еле отделались от Фирдауса, когда уезжали — тот все предлагал оставить ее у него высыпаться. Клялся, что не тронет. Ну да, конечно, так и поверили!