Григорий Распутин-Новый - Алексей Варламов

Мой собеседник отбывал эту кладбищенскую страду в течение нескольких месяцев. Со своей стражей заключенные успели сжиться настолько, что она делилась с ними своими впечатлениями о производившихся операциях. Однажды, по окончании копания очередной сплошной могилы-канавы, конвойцы объявили, что на завтрашнее утро (23-го августа 1918 г.) предстоит "важный расстрел" попов и министров. На следующий день дело объяснилось. Расстрелянными оказались: епископ Ефрем, протоиерей Восторгов, ксендз Лютостанский с братом, быв. министр Внутренних Дел Н. А. Маклаков, председатель Государственного Совета И. Г. Щегловитов, быв. Министр Внутренних Дел А. Н. Хвостов и Сенатор С. П. Белецкий. Прибывших разместили вдоль могилы и лицом к ней…

По просьбе о. Иоанна Восторгова палачи разрешили всем осужденным помолиться и попрощаться друг с другом. Все встали на колени и полилась горячая молитва несчастных "смертников", после чего все подходили под благословение Преосвященного Ефрема и о. Иоанна, а затем все простились друг с другом. Первым бодро подошел к могиле о. протоиерей Восторгов, сказавший перед тем несколько слов остальным, приглашая всех с верою в милосердие Божие и скорое возрождение Родины принести последнюю искупительную жертву.

"Я готов", – заключил он, обращаясь к конвою. Все стали на указанные им места. Палач подошел к нему со спины вплотную, взял его левую руку, вывернул за поясницу и, приставив к затылку револьвер, выстрелил, одновременно толкнув о. Иоанна в могилу. Другие палачи приступили к остальным своим жертвам. Белецкий рванулся и быстро отбежал в сторону кустов, шагов 20—30, но, настигнутый двумя пулями, упал и "его приволокли" к могиле, пристрелили и сбросили.

Из слов конвоя, переданных нам рассказчиком, выяснилось, что палачи, перекидываясь замечаниями, пока они "присыпали" землею несчастные жертвы, высказывали глубокое удивление о. Иоанну Восторгову и Николаю Алексеевичу Маклакову, видимо, поразивших их своим хладнокровием пред страшною, ожидавшею их участью. Иван Григорьевич Щегловитов, по словам рассказчика, с трудом передвигался, но ни в чем не проявил никакого страха…»

Так умерли в один час министр внутренних дел А. Н. Хвостов и его заместитель С. П. Белецкий, некогда пытавшиеся использовать Распутина в своих интересах. Третий участник «триумвирата» князь Андроников был расстрелян в 1919 году (по другим данным в 1920-м). 27 октября 1918 года в Москве был расстрелян последний министр внутренних дел А. Д. Протопопов. В том же году расстреляли последнего военного министра Императорской России генерала Михаила Алексеевича Беляева, которого ранее на следствии 1917 года обвиняли в связях с Распутиным и к которому обращалась некогда Вырубова с просьбой дать Распутину усиленную охрану. В 1919 году был расстрелян министр внутренних дел А. А. Макаров (показавший Императору письма Императрицы и Великих Княжон к Распутину). Та же участь ожидала «распутинца» Бориса Владимировича Штюрмера, когда бы он не умер в страшных условиях и при чудовищном отношении к себе со стороны конвоя в тюремной больнице в Петропавловской крепости 20 августа 1917 года. Возможно, так же поступили бы и с бывшим председателем Совета министров Иваном Логгиновичем Горемыкиным (старцем, как звал его Распутин), но он погиб от рук неизвестных 11 декабря 1917 года близ Сочи.

От рук большевиков приняли смерть два авантюриста – Иван Федорович Манасевич-Мануйлов и Борис Ржевский. Манасевич, освободившись в 1917 году из тюрьмы, попытался выехать за границу по поддельным документам и в 1918 году был расстрелян после ареста на советско-финской границе. 20 февраля 1919 года тело Ржевского-Раевского с пятнадцатью пулями было найдено на улице в Одессе. Там же, в Одессе, умер в 1919 году от тифа выступавший против Распутина генерал Николай Иудович Иванов. Врач Петр Алексеевич Бадмаев после года заключения в тюрьме вышел на свободу и в 1920 году умер.

В 1919 году в Сергиевом Посаде скончался живо интересовавшийся личностью Распутина писатель Василий Васильевич Розанов. Нам неизвестно, как он воспринял известие об убийстве воспетого им сибирского странника, если не считать уже цитировавшейся фразы из «Апокалипсиса нашего времени» о «гнусной распутинской истории», но известно, что думал Розанов о трагедии отречения Императора. «И мысль, что нет на Руси у нас Государя, он в Тобольске, в ссылке, в заключении – так обняло мою душу, охватило тоской <…> что болит моя душа, болит и болит. Я знаю, что правление его было ужасно, и ни в чем не оправдываю его. Но люблю и хочу любить его. И по сердцу своему я знаю, что Царь вернется на Русь, что Русь без Царя не выживет».

Поэт Александр Блок, также очень близко принявший к сердцу историю с Распутиным, умер в Петрограде в августе 1921 года, пережив сначала горячее увлечение октябрьским переворотом, а потом жестокое разочарование в нем. О Распутине он размышлять не переставал, и, по справедливому замечанию А. Эткинда, во многом образ убитого крестьянина сказался в интересе Блока к фигуре Катилины – «баловня женщин, развратного и корыстного любимца аристократии, человека с диким и неприятным взглядом – всем похожего на Распутина».

Кроме того, по свидетельству одного из своих современников, во время краткосрочного заключения в Петропавловской крепости, куда еще недавно он ходил в качестве секретаря ЧСК, Блок говорил о том, «до какой степени вырубовцы, или распутинцы, были активнее и приятнее, чем царские бюрократы».

Другой литератор, поэт Николай Александрович Клюев, писавший в «Гагарьей судьбине» о личном знакомстве с Распутиным и оценивавший личность сибирского крестьянина очень высоко, в последние годы жизни пересмотрел отношение ко многим событиям и лицам, в том числе и к Распутину. В своей последней поэме «Песнь о великой матери» Клюев вложил в уста Распутина слова:

Я православный искониИ Богородицу люблю,Как подколодную змею,Что сердце мне сосет всечасно!С крутыми тучами, ненастный,Мой бог обрядней, чем ХристосПод утиральником берез,Фольговый, ноженьки из воска!

И о его смерти Клюев написал:

Сегодня корень азиатскийС ботвою срежет князь Димитрий,Чтоб не плясал в плющевой митреКозлообраз в несчастном Царском.

Продолжая речь о русских писателях, так или иначе высказавшихся о Распутине, упомянем Алексея Ремизова, который записал у себя в дневнике летом 1917 года: «Получили речи Госуд. Совещ. Какая бедность у Керенского. И пустота у Авксентьева. Россию забыли. Не революция. Россия. Да, Гриша убиенный нашел бы слова».

Проживший долгую жизнь (умер в 1954 году) и все эти годы писавший дневник писатель и исследователь сектантства Михаил Пришвин также не раз возвращался к фигуре Распутина: «Читал в Народном Университете лекцию о народной вере, мало кто это понял – вина, конечно, моя. Одну мысль поняли, – что Григорий Распутин был орудием мести протопопа Аввакума царю Алексею и сыну его Петру, был Распутин царем, а царь Николай его рабом».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});