Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых - Василий Звягинцев

Воспарившую мысль поручика прервала совершеннейшая проза жизни.

Перед ступеньками, заблаговременно им не замеченными, возникли четверо крепких парней, одетых почти так же, как он. С мелкими отличиями в деталях. И у всех из–под кожаных курток, пусть и не таких древних и затертых, как у него, виднелись шелковые бело–красные шарфики.

«Ага, вот это уже оно, — подумал Валерий, слегка подобравшись. Пистолет он выхватит в любой момент — учили, но здесь наклевывается нечто поинтереснее. — Похоже, не зря я ставил последние дни язык и до рези в глазах смотрел оперативные видеоролики».

— То не нас пан выглендуе?[213] — поинтересовался тот, что остановился на правом фланге короткой шеренги.

— Не, пан выглендуе двух бардзо пенкных паненок[214]. Потерялись в этой давке, пся кошч…

Паньство[215] посмеялось вполне дружелюбно. Уваров уже понял, что его приняли за своего, незнакомого, но принадлежащего к той же команде. Опознавательный знак — очевидно, шарфик. Значит, пока не опомнились, надо брать инициативу в свои руки. Ничего особенного в голову не приходило, однако знание истории тоже оружие, если нельзя пока применить другое.

Был, помнится, своеобразный пароль во времена то ли второго, то ли третьего восстания.

— А кто ты естешь?[216] — с усмешечкой спросил Валерий у старшего из парней, как он определил расклад ролей между ними.

И, похоже, попал, поскольку тут же услышал ответ: «Поляк честный».

Попробуем дальше.

— В цо ты вежешь?[217]

— В Польске вежим![218]

— Який знак твуй?[219]

— Ожел бялый![220] — парень ответил и захохотал, не облегченно, ему–то опасаться было нечего, а скорее просто радостно. Вот, мол, еще одного коллегу нашел.

— Только ты–то сам из каких будешь? — почти тут же, прервав смех, осведомился он. — У нас пароли другие. В Варшаве, Лодзи, Люблине я все группы знаю. А это — я так, тоже старое вспомнил…

Уварову пришлось отступить на запасные позиции. На что и был расчет с самого начала. Однако язык у него, значит, настолько хорош, что вопрос только в том, из какого города он сюда прибыл.

— Не ваш я. Совсем не ваш. Три дня, как из Монреаля прилетел. Мне там ребята намекнули, что интересно будет, вот я и…

— Из Монреаля? Далеконько. И дорого. Из чистого любопытства прилетел? Ну, молодец. А курточка у тебя чья?

— Курточка дедова. На «Мессершмиттах» летал, когда Катовице и Гливицу у чехов отбивали. Крест «Виртути Милитаре» имеет. Он мне и сказал, поезжай, внучек, посмотри, что там, может, доделаешь, что я не успел…

Слова поручика явно парням понравились. Его хлопали по плечам, с почтением разглядывали историческую нашивку, угостили крепкой и довольно противной на вкус «Вудкой Житной». Перезнакомились.

Старшего звали «сотник Кшиштоф». О фамилиях речи не шло. Где его сотня, Уваров тоже спрашивать не стал.

Но знакомство получалось полезное. Глядишь, в здешние «первопоходники»[221] выбьешься. Только бы не заиграться в войнушку…

— Пойдешь с нами, — не вопросительно, а почти приказным тоном сказал командир, когда выпили, спрятали фляжки, вновь подобрались, сосредотачиваясь перед еще предстоящими делами. Уваров кивнул. За тем, мол, и ехал.

— А оружие у тебя есть?

Валерий замялся, посмотрел на новых друзей с некоторым сомнением, оглянулся по сторонам.

— Да ты не скромничай, чего уж теперь–то? Власти сейчас, кроме нашей, нет. Небось припас и «парабеллум» дедовский?

— «Парабеллума» нет. Не сохранился. Разве что вот… — он вытащил из–под куртки «беретту».

— Ого, солидно. А ну, дай посмотреть…

Отнюдь, ребята, не на того напали. Уваров живо убрал руку с пистолетом за спину.

— Ну ладно, ладно. Не бойся, у нас этого добра хватит, — Кшиштоф продемонстрировал достаточно древний, но в хорошем состоянии «Маузер–96», у остальных тоже были пистолеты, а у одного, рыжеватого парня в очках по имени Стах, даже и автомат «стен» со складным металлическим прикладом.

— Скоро вооружимся как следует, — заверил его «сотник», и они двинулись вперед, держась поближе к цоколям домов.

Странным образом, толпа будто соблюдала кем–то предписанные рамки, оставляя между собой и зданиями примерно метровой ширины проходы. Словно видела незримые барьеры или столбики с флажками, которыми обычно ограждают разрешенные демонстрации и шествия.

Когда добрались до самого центра, там все уже было вверх дном.

Проезжие части проспектов были расчищены от неорганизованных толп, и по ним мотались, без видимого порядка, грузовики и легковые машины, набитые вооруженной молодежью. Раскрасневшейся от азарта, орущей и, как правило, не совсем трезвой. Да такие вещи совсем по–трезвому и не делаются. Повсюду болтались и развевались бело–красные флаги.

В первый момент можно было подумать, что политический азарт толпы во многом наигранный, что люди просто радуются возможности чуть–чуть сверх меры пошуметь и повеселиться. Но еще через квартал Уваров увидел горящий магазин «Горизонт»[222] и полыхающие вокруг него костры из книг, куда визжащие от восторга парни и девушки подтаскивали все новые и новые охапки. И вокруг бесновались, иначе не скажешь, дикари уровня не слишком развитых готтентотов или папуасов. Из тех, которых даже европейские миссионеры признали не заслуживающими затрат даже на минимальное образование.

Вообще, поручик впервые в жизни видел, как легко и глубоко способны деградировать люди под влиянием идеи. Многие, как и в других революциях и восстаниях, относились к образованному сословию, например, здешние, судя по возрасту, в массе своей студенты или учащиеся старших классов гимназий и лицеев. И при этом — ажиотация туземцев, очарованных шаманами.

Пылающие и дымящие в тумане костры очень соответствовали пришедшему на ум образу.

Рука Валерия инстинктивно сжалась на рукоятке пистолета. Вот бы он им сейчас сделал… Как бы они побежали, вереща уже не от восторга, а от слепого ужаса… Вдалеке снова послышались выстрелы. И тут же поднялся крик, опять же хорошо подготовленный и организованный, потому что реальная информация просто не успела бы сюда дойти. До фокуса стрельбы было не меньше полукилометра. Причем крики раздавались по преимуществу сзади от Валерия, то есть оттуда, где вообще ничего не могло быть известно.

Но улица опять пришла в движение. «Охрана госбезопасности стреляет в народ! У Большого Дома и у Городской управы!»

«Туда, все идем туда!» — сразу из десятка мест скандировали луженые глотки.

— Зачем идти туда, где стреляют? — раздался одинокий голос здравомыслящего человека неподалеку от Уварова, но тут же и смолк.

«Идемте, все идемте!» — слышались сотни, тысячи голосов.

— Что будем делать? — спросил Валерий у Кшиштофа. — Если там и вправду стреляют, чего туда лезть? И вообще, у нас есть конкретная цель?

— Постреляют и перестанут. Лезть туда не будем. Цель — есть. Но тебе о ней знать рано. А вот — чем не цель? — Он со смехом указал на витрину ювелирного магазина, хозяин которого не успел сориентироваться, не опустил гофрированную железную штору, а стоял на пороге и пялился на происходящее, утратив всякий классовый инстинкт.

От удара тяжелым ботинком толстое стекло лопнуло сразу и осыпалось водопадом острых осколков. Заполошно закричал хозяин, а Кшиштоф и его ребята уже перепрыгнули через подоконник и начали горстями выгребать с прилавков и швырять в толпу все, что там было: цепочки, крестики, кулоны, серьги и перстни с обручальными кольцами.

— Держите, все теперь ваше! Наше! Народное!

Но самое интересное — из «народного добра» кассу и витрину с дорогими часами бойцы сотника оставили для себя.

— Держи, на память о нашей революции! — тот самый рыжий парень с автоматом, Стах, сунул растерянно остававшемуся на тротуаре Уварову целую горсть «Буре» и «Мозеров». Золотых по преимуществу. И что было делать, возмущенно бросить их на асфальт?

Неостроумно, а главное, оперативно неправильно так было поступить. Пришлось сунуть все это добро в карман.

— Спасибо!

— Хе–хе! Держись за нас, не пропадешь! То ли еще будет!

Десятки желающих из толпы кинулись добирать остальное, а масса не успевших к раздаче принялась вышибать и соседние окна. Гулять так гулять! На Маршалковской и в прилегающих кварталах много магазинов, хватит на всех.

…Окольными путями группа Кшиштофа, к которой по дороге присоединилось еще не меньше двух десятков того же типа и облика парней, выбралась к площади перед сеймом. Здесь уже стояли бронетранспортеры с эмблемами городской полиции и два армейских танка, направив стволы пулеметов и пушек на все шесть втекающих на площадь улиц.