Житие мое. Трилогия - Ирина Сыромятникова

Состав ускорился — проверка была успешно пройдена. Проводники вновь прошлись по вагону, ненавязчиво окликая пассажиров по именам (как бы поздравляли с прибытием). Ну, здравствуй, мечта всех бездельников Ингерники!

Железнодорожные пути эффектно обрывались над пропастью, прямо вровень с перевалом, дальше к берегу серпантином спускалась обычная дорога, а со скалистого козырька, на котором расположился вокзал, открывался потрясающий вид на Золотую Гавань — крупнейший город Южного побережья. Высота искажала расстояние, казалось, что до моря не меньше пары километров, а по делу было — рукой подать. Улицы, дома и парки хаотичными уступами спускались к набережной, а навстречу им катила густо — фиолетовая армада грозовых облаков — я прибыл на Южное побережье аккурат к концу бархатного сезона. Многократно воспетое лазурное море налилось свинцом — начинался первый зимний шторм, резкие порывы ветра теребили одежду, рвали из рук саквояж, хотя холода и не ощущалось — воздух казался теплым, как молоко (и это — глубокая осень!).

Пассажиры суетились, толкались у багажного вагона и опасливо поглядывали на низкие облака, а я сразу двинулся к выходу — все — таки у путешествия налегке есть свои преимущества. И что характерно: разглядев черный костюм, саквояж и зонтик — тросточку, ни одна зараза не пыталась подойти ко мне ближе, чем на пять шагов, не говоря уже о том, чтобы ограбить.

Однако надо найти гостиницу, пока не ливануло. Воде, знаете ли, безразлично, что перед нею черный маг — мокрый буду как мочалка.

Пассажиров дожидалось несколько открытых пролеток (нафиг, нафиг!) и лимузин — такси (надеюсь, с тормозами у него все в порядке). Водитель предупредительно распахнул дверцу — в моем выборе он не сомневался.

— Гостиницу на берегу, сэр? Сейчас большой выбор.

— Нет, пансион потише и поближе.

И посуше — первые капли дождя крупными плюхами легли на стекло. Автомобиль не одолел и половины серпантина, когда кто — то наверху включил душ (или скорее — ведро опрокинул).

Вот это я понимаю — ливень! Краухардские дождики по сравнению с этим — собачкина неудача. Мостовые немедленно превратились в бурные потоки, видимость сократилась до двух шагов, с крыш обрушились пенные водопады. Я думал, что непогоду придется пережидать на обочине (смоет ведь!), но водитель как — то умудрялся ориентироваться в сплошной водяной завесе (обязательно уточнить — часто ли здесь такое). Мы подкатили к гостинице, во внутренний дворик которой вела арка, а из арки — черный ход, таким образом, я попал в дом, даже не замочив ног. Таксист честно заработал свои чаевые.

Все, на сегодня поиск зомби накрылся зонтиком, впрочем, ждал же он меня полгода, и еще пару дней подождет. Нужно осмотреться, узнать обстановку, в конце концов, пока опять куда — нибудь не вляпался. Главное — от обилия новых впечатлений не забыть про цель приезда.

Я написал на кусочке салфетки «Макс» и прикрепил записку на самое видное место — дверь туалетной комнаты. Теперь можно было расслабиться и заняться чем — нибудь из того, что делают люди, когда им некуда потратить деньги.

В середине лета у Эдана Сатала родился сын. Маг был весьма горд этим обстоятельством (так, словно пол младенца зависел от него) и настойчиво делился своей радостью с окружающими. Найдя, что такое поведение скорее дестабилизирует коллектив, чем способствует плодотворной работе, старший координатор прогнал подчиненного в отпуск (за два предыдущих года и один следующий). Вдоволь насмотревшись на орущее чадо, шеф департамента практической магии вернулся к реальности и планам расширения своего отдела.

Например, за счет направления ретроспективной анимации (и пусть бросит камень тот, кто докажет, что она непрактична!). К сожалению, попытка привлечь некромантов к работе напоминала ловлю черных кошек в угольном сарае, но Сатал не терял надежды.

Периодически эта активность докатывалась до кабинета старшего координатора региона, к глубокому неудовольствию последнего.

— Не знаешь, почему Тангор снялся с места?

Ларкес как раз перебирал на столе листы бумаги, расчерченные знаками черной магии со скрупулезностью, характерной для алхимиков.

— Потому что хорек. Понял, что амулеты из поместья Хаино септонвильскому ритуалу не соответствуют, а в лицо сказать — натура не позволяет.

— И куда его понесло?

— Чтоб я знал!

— Ты же, вроде, куратора к нему приставил? — поразился Сатал.

— Удачные пары редко получаются с первого раза, — старший координатор постарался быть дипломатичным, хотя портачей из службы Поддержки ему хотелось проклясть насмерть.

— Ха! — осклабился нахальный подчиненный, развалившись в кресле и явно намереваясь поучить коллегу жить.

У Ларкеса задергалась бровь — выдержка старшего координатора была не безграничной. Назревающую дуэль предотвратил секретарь, вломившийся к шефу с круглыми от возбуждения глазами:

— Диверсия в керпанских лабораториях!

— Отравление?

— Взрыв!

— Какой природы? — заинтересовался Сатал.

— Вот ты и выясни, — ухватился за возможность избавиться от беспокойного типа Ларкес (излишне самостоятельных сотрудников он не переносил). — Ты у нас главный по практической магии, тебе и амулеты в руки!

Глава 3

Тщательно вычищенные перья терпеливо ждали возвращения хозяина (Джим Нурсен очень аккуратно относился к старым вещам), а вот чернила в чернильнице уже начали подсыхать — три месяца прошло. Алех аккуратно просматривал названия лежащих на столе папок: зная характер покойного, можно было не сомневаться, что подписи на них соответствуют содержимому.

— Мы очень благодарны вам за помощь в систематизации архива мистера Нурсена, — неброско одетый мужчина внимательно следил за действиями белого.

Алех пожал плечами. Как он мог допустить, чтобы труды наставника пропали только из — за того, что некому было понять их ценность?

— Без вас разобраться в рабочих записях было бы нелегко, — продолжал мужчина, ничуть не смущенный молчанием собеседника. — Кроме того, вы подготовили к изданию ту рукопись…

Алех кивнул. Нурсен обещал издательству закончить книгу до осени, иначе договор пришлось бы расторгать, а скольких нервов это стоило бы вдове, не хотелось даже думать. Сам он воспринял гибель экспедиции без долгих плаксивых истерик, если не считать вернувшегося заикания и феномена необщительности (для белых — уникального). Ему было проще — он всю жизнь провел среди археологов. Для него покойные друзья не исчезли бесследно, а скорее — отстали во времени, сошли на берег бесконечной реки, доверив живым продолжать плавание. Это не мешало думать об умерших и стараться достойно завершить начатые ими дела.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});