Волкодав - Мария Васильевна Семенова

лодка» сшибает с ног даже тех, кого не вдруг проймёшь кулаком. Человеку попросту кажется, что ему вдребезги разнесли голову. Или по крайней мере вколотили в неё гвоздь. Жестокая боль вонзается в самые недра мозга, лишая способности нацелить взгляд, отнимая чувство верха и низа. Лицо сегвана некрасиво обмякло, точно у пьяного или спящего, глаза поплыли в разные стороны, он начал валиться.

Волкодав увидел, как раскрылась его ладонь, как вылетел из неё кожаный мешочек с драгоценной покупкой и стал, переворачиваясь в воздухе, падать на пыльный плоский камень, отграничивавший садовую дорожку от уличной мостовой…

Глядя на падающий мешочек, Волкодав запоздало одумался и остыл. Нажив полную бороду седины, он по-прежнему то и дело срывался, как неразумный юнец. Он увидел собственную ладонь, успевшую нырнуть между мешочком и камнем. Крупные, тяжёлые стёкла глухо стукнули друг о друга сквозь ткань, которой их заботливо обернули как раз для такого случая. С камнем ни одно из них не соприкоснулось, и у венна чуть-чуть отлегло от сердца. Содеянное всё же не оказалось непоправимым.

Волкодав поднялся и отдал мешочек обернувшемуся купцу. Молодой слуга шарил руками по земле, безуспешно пытаясь подняться хотя бы на четвереньки. Он плакал, по-детски жалобно всхлипывая. Ничего: скоро пройдёт. Венн хмуро смотрел на его хозяина, ожидая вполне заслуженной брани. Известно же, чем обычно кончается ссора двух слуг. Либо раздором хозяев, либо тем, что оба господина совместно наказывают виноватого. Торговец почему-то молчал, не торопясь заступаться за соплеменника или бежать жаловаться мастеру Улойхо. Он смотрел, как, цепляясь за каменный привратный столбик, встаёт на шаткие ноги его человек. Когда молодой сегван наконец поднялся и начал размазывать ладонью по лицу слёзы и пыль, продавец камней обратился к Волкодаву.

– Спасибо тебе за то, что проучил неразумного, – сказал он спокойно, и венн только тут сообразил, что купец, оказывается, всё слышал. Хозяин тем временем повернулся к слуге… и огрел его по другой щеке: – А это от меня. Чтобы впредь поменьше болтал.

На счастье невезучего парня, «опрокинутой лодкой» его господин не владел. Так что от второй оплеухи белобрысая голова лишь слегка мотнулась. Кивнув Волкодаву, сегванский купец повернулся и с большим достоинством зашагал по улице прочь. Слуга поплёлся за ним, всхлипывая и утираясь. Некоторое время венн провожал глазами его униженно согнутую спину. На душе было удивительно мерзко.

Нам всем навевают глухую тоску вечера.

Нам кажется вечер предвестником горькой утраты.

Ещё один день, точно плот по реке, во «вчера»

Уходит, уходит… ушёл… И не будет возврата.

Нам утро подарит и радость, и новую тень,

И вечной надеждой согреет нас юное солнце,

Но то, чем хорош или плох был сегодняшний день,

Уже не вернётся обратно, уже не вернётся.

Мелькают недели, и месяцы мчатся бегом…

Мы вечно спешим к миражу послезавтрашней славы,

А нынешней глупости, сделавшей друга врагом,

Уже не исправить, мой милый, уже не исправить.

Мы время торопим, мечтая, как там, впереди,

От бед повседневных сумеем куда-нибудь деться…

А маленький сын лишь сегодня лежал у груди -

И вдруг повзрослел. И уже не вернуть его в детство.

В минувшее время напрасно душой не тянись -

Увяли цветы, и соткала им саван пороша.

Но, может быть, тем-то и светел божественный смысл,

Что всякое утро смеясь разлучается с прошлым?…

И сколько бы нам ни сулил бесшабашный рассвет

На деле постигнуть вчерашнюю горькую мудрость,

Он тем и хорош, что придумает новый ответ…

А вечеру жизни – какое наследует утро?…

10. Тысячный день

Когда Волкодав вернулся в дом, Вионы не было видно, а мастер Улойхо запирал двери «шкатулки».

– Наш сын проснулся и захотел есть, – пояснил ювелир. – Виона кормит…

Телохранитель кивнул и хотел идти в сад, но Улойхо удержал его.

– Ты не рассердишься, если я скажу, что потихоньку наблюдал за тобой? – спросил он. – Ты понимаешь, люди ведут себя очень по-разному, когда впервые попадают за эту дверь. Виона, например, сразу увидела возле двери кусок голубого гранита и сказала: точно такой, мол, встречался рядом с нашей деревней, можно, я поглажу его?… Я тогда и понял, что не ошибся с женитьбой. – Мастер улыбнулся. – Другие люди испытывают только желание обладать… даже пытаются тайком отколупывать… Но я ещё не видел, чтобы кто-то стоял, как… Прости меня, но ты словно привидение увидал. Я очень мало знаю о твоём племени, венн. У вас все такие, как ты?

– А откуда бы тебе знать о моём племени, – медленно проговорил Волкодав. – У нас ведь не добывают ни золота, ни серебра… а из камней – только речной жемчуг…

– Погоди! – изумился маленький ювелир. – Неужели ты хочешь сказать, что совсем не понимаешь в камнях? Не может же быть, чтобы у тебя на родине их никогда не видали?…

Этот сегван, что к тебе приходил, не похож на обманщика, мысленно ответил Волкодав. Значит, ему самому сказали неправду. Под Большим Зубом нет голубых топазов, там жёлтые. Голубые и совсем бесцветные – только под Средним, в южных забоях. И под Большим Зубом никогда не было сорок третьего яруса. Десять лет назад там дошли до тридцать второго, но в двух самых нижних люди сразу начали гибнуть из-за подземных мечей, а потом всё затопило водой. Может, с тех пор сумели пробиться вниз, я не знаю. Может, и голубая топазовая жила туда из-под Среднего завернула. Но если так, то мастер Армар твоих камней не гранил. Он умер как раз в год наводнения…

Вслух венн сказал совсем о другом:

– Здесь, в Кондаре, сейчас живёт мой друг, учёный аррант. Мы вместе путешествуем. Он бывал на родине твоей почтенной супруги и мог бы развлечь её беседой, если ты пожелаешь.

Мастер Улойхо тоже молчал некоторое время, глядя на него снизу вверх.

– Пойдём, – сказал он наконец. – Спросим её.

День понемногу клонился к вечеру, и чем ниже опускалось солнце, тем тише и пугливей становилась Виона. Волкодав уже не удивлялся перемене, происходившей с ней на закате, но привыкнуть не мог. По утрам жена ювелира была беспечной девочкой, щебетавшей, точно