Запрещённая реальность. Книги 1-10 - Василий Головачёв

Легче было бы отбиваться.

Ульяна не спешила отнимать руку и только покачала головой.

– Во-первых, мы не можем все время быть вместе. Во-вторых, не имеет смысла постоянно прятаться, убегать. В-третьих, я не уверена, что они приходили за мной. Слишком примитивен… – Она залилась.

–..Уровень «выключения»? – подсказал слегка оскорбленный Василий, в глубине души понимая, что девушка права.

– Не обижайтесь, – шепнула Ульяна, прижав его руку к своей груди. – Посвященных наказывают иначе. Спасибо вам… за все… и берегите Матвея. – Она исчезла за дверью подъезда (Василий уже обследовал его), но тотчас вернулась. – На всякий случай запишите телефоны Парамонова и Самандара.

– Я запомню, говорите.

Ульяна продиктовала номера, махнула рукотй и исчезла, оставив после себя легкий аромат духов, одной ей присущего запаха и какого-то особого свечения, напоминающего ауру. Василий окунулся в эти запахи, в это свечение, зажмурив глаза, постоял немного, страстно желая, чтобы девушка опять вернулась и позвала его. Так и не дождавшись желаемого, побрел к метро.

По мере того как он удалялся от дома Ульяны, самообладание возвращалось к нему, улучшалось настроение, хотелось работать, восстановилась способность трезво смотреть на вещи. И тут же вспомнились советы Ульяны, касающиеся Соболева. Когда Балуев подъехал к своему дому, главным его ощущением была тревога за друга. Но тем не менее Василий понимал, что образ Ульяны отныне будет неотступно сопровождать его повсюду, маня и притягивая.

Гостя в квартире он почувствовал, едва переступив порог прихожей. Бесшумно открыл шкафчик для обуви, вытащил пистолет, сделал два шага к гостиной и услышал голос:

– Не поднимайте шума, Василий Никифорович.

Он вошел в комнату и увидел сидящего в кресле комиссара-два «Чистилища» Рыкова.

– Извините за вторжение, но я счел этот способ контакта наиболее приемлемым.

– Что вам надо? – Василий демонстративно переложил пистолет из правой руки в левую.

– У нас к вам деловое предложение…

– Наподобие того, что вы сделали Соболеву? – Балуев сказал первое, что пришло в голову, и по реакции гостя понял, что попал в точку. Оживился, честно признался:

– Разрази меня гром! Никогда бы не подумал, что вы – член Союза Девяти!

– Откуда вы… знаете? – почти беззвучно выговорил Рыков.

– Собака воет – ветер носит… Меня только что хотели «выключить». Не с вашей ли подачи? Хотя, наверное, еще рано. Однако разговора у нас с вами не получится. Уходите!

Рыков молча встал, прошел в прихожую, обернулся.

– Не знаю, откуда вам стало известно о Союзе Девяти, хотя и догадываюсь. Самандар? Парамонов? Не суть важно. Но вы себя поставили в очень неловкое положение, ганфайтер, поставили в положение дичи. Вам не сказали, что мы всегда добиваемся поставленной цели?

Василий выстрелил. Пистолет был с приставкой глушителя и гильзоуловителя, поэтому звук выстрела походил скорее на хлопок в ладони. Пуля прошла в миллиметре от уха Рыкова, вонзилась в портрет президента на стене.

– Вы тоже сделали ошибку, господин комиссар, – сказал Василий ровным голосом. – В случае чего я буду знать, кого искать.

ПЕНА ПЕРВОЙ «ВОЛНЫ ВЫКЛЮЧЕНИЯ»

Матвей вышел из машины, захлопнул дверцу и, не успев сделать и шага, ощутил всем телом колоссальной силы удар.

Впечатление было такое, будто удар был нанесен по каждой клеточке тела, причем не только по наружному покрову, но и внутри! Боль ощущалось всюду, адская боль…

Очнулся он от тишины.

Стоял, пустой и звонкий, очищенный от шелухи каких бы то ни было мыслей и чувств, онемевший, в непонятном, странном мире, где были разлиты покой и неподвижность. Нет-нет!.. Матвей находился все там же, куда и приехал: это было подмосковное Бутово, справа – бетонный забор воинской части, слева гастроном, почта, пивной бар… Все осталось на своих местах, словно удар, отключивший Соболева на какое-то время от реальной действительности, не подействовал на урбанистический пейзаж. Но стоило повнимательней оглядеться, как становилось понятно, что подействовал.

Здесь не было видно ни единого человека, не было слышно ни звука торопливой человеческой жизни. Застыли коробки троллейбусов и автобусов, пустые, как скорлупа съеденных орехов; обезлюдели тротуары, подъезды домов, дороги. Исчезли пешеходы, пассажиры и водители машин, затихли магазины и рынок невдалеке. А над вымершим городом тускло застыл светящийся лик скорбящей Богородицы…

Озираясь, Матвей сделал шаг назад, к машине, задел что-то ногой – оказалось, огромный арбуз, который откатился к бордюру тротуара, ударился о него и раскололся. Но вместо семечек из сахарно-красного нутра посыпались… тараканы!

Матвея так и передернуло, но прежде, чем проснуться, он пригляделся к насекомым и понял, что это вовсе не тараканы, а крохотные человечки!..

Когда открыл глаза, то не сразу сообразил, что лежит на узкой и жесткой кровати в камере с единственным зарешеченным окном и голыми стенами. За дверью с круглым смотровым глазком слышались голоса, шаги, позвякиванье ключей, гул открываемых дверей. Матвей проснулся как раз перед побудкой.

Все еще размышляя о деталях сна, он внезапно осознал, что этот сон – предупреждение! Причем адресован не ему лично, а всем принимающим, видящим суть вещей, и означает одно: кто-то из глубин реальных слоев Мироздания, иерархи либо Аморфы, чье терпение не беспредельно, передал последнее предупреждение о грядущем Изменении!

Матвей вспомнил свой последний разговор с Парамоновым.

– По сути, мы – единственные оставшиеся представители рода хомо сапиенс во Внутреннем Круге, – сказал Иван Терентьевич. – Наблюдаются все характерные признаки эволюционного тупика – гипертрофия функций, приводящая к прогрессивно растущему нарушению законов и гармонии. Например, то же самое наблюдалось и при Инсектах, и в эпоху мезозоя у ящеров – ничем не оправданное увеличение размеров и массы рогов, панцирей, когтей и зубов, клыков у саблезубых тигров и львов. У человека же рогам и зубам адекватна технология уничтожения: химическое, бактериологическое, ядерное оружие, и самое страшное – психотронное, изменяющее сущность человека, превращающее живых людей в «зомби», готовых выполнить любой приказ. Стоит ли удивляться тому, что в какой-нибудь прекрасный момент