Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Будь-ко ты у нас воеводою,
Береги нас от поганыих от татаровей.
(Рыбн. 170)
Живи во нашем Смолягине воеводою,
Суды суди все правильно,
Мы все будем тебя слушати.
(Рыбн. 127)
Часто также ему предлагают остаться в Чернигове, кем он захочет: князем, воеводой, боярином или крестьянином. Черниговцы хотят его удержать у себя.
Илья никогда не соглашается на предложение черниговцев, и мотивы, по которым он отказывается, для нас полны величайшего интереса.
При анализе песни можно видеть, что причины отказа Ильи – двоякие. В самой песне о причинах говорится далеко не всегда, и их можно установить только путем сравнения текстов.
Часто Илья сам не умеет выразить своей мысли. Он просто не хочет быть воеводою, и этим «не хочу» ограничивается весь его ответ. В более детализованных песнях видно, что власть находится в чуждых народу руках. Певцы XIX века не совсем ясно себе представляют, что значит «воевода». В былине черниговцы подчиняются только своему воеводе, в руках которого власть мыслится неограниченной. Поэтому отнюдь не случайно, что черниговцы иногда зовут к себе Илью в короли (Гильф. 210).
Чернигов представляется в песне политически независимым, самостоятельным государством, наподобие монархии. В этом можно усмотреть следы феодального порядка; при данном порядке местные князья стремились к самостоятельности, к обособлению от власти центральной. Как мы уже знаем, эти тенденции прямо противоположны тем народным стремлениям к объединению, которые выражены в эпосе. Илья стремится не в любой русский город, а только в Киев, как город стольно-киевский. Предложение черниговцев по существу противокиевское. Илья Муромец на это не идет и спрашивает дорогу на Киев.
Другая причина, по которой Илья не остается в Чернигове воеводой, состоит в том, что Илья вообще не может быть причастен ни к какой власти, так как власть носит классовый характер. Взять власть – это значит приобщиться к ненавистным князьям и боярам, перейти в их стан. Зовя Илью, черниговцы зовут его в князья.
А й хоть князем живи, хоть королем живи,
А хоть живи барином, а хоть живи крестьянином.
(Гильф. 210)
Совершенно ясно, что, живя князем, Илья будет властвовать, а живя крестьянином – подчиняться. Что крестьянин может стать у власти, не превращаясь в князя, этой мысли в раннем эпосе еще нет. Илья был бы для черниговцев идеальным князем, но все же князем. Илья же исполнен величайшего презрения к князьям и княжеству. В одном варианте, где черниговский воевода через своих князей приглашает Илью «хлеба-соли кушати», Илья в резкой форме отвергает его хлеб-соль:
Нейду я к воеводе вашему,
Не хочу у него хлеба-соли кушати.
(Кир. I, 34)
Отсюда становится понятным ответ:
Не хочу-то я у вас жить ни князем, ни боярином,
Ни купцом, гостем торговым же.
(Марк. 68)
Илья дорожит тем сословием, к которому он принадлежит. Другими словами, в Илье уже пробуждается сознание своей классовой принадлежности, и эту принадлежность он не меняет на более высокую.
Не дай Господи делать с барина холопа,
С барина холопа, с холопа дворянина,
Дворянина с холопа, из попа палача,
А также из богатыря воеводу.
(Рыбн. 127)
Эти слова показывают, что понимание классовой дифференциации развито в народе чрезвычайно сильно. Это говорит о развивающемся чувстве классового антагонизма и классовой ненависти. Илья гордится своим сословием и не хочет переходить в другое. Но вместе с тем эти слова показывают, что для идеи свержения власти и уничтожения классов еще не настал исторический момент. В эпоху феодальной раздробленности такая историческая задача еще не могла ставиться. Могла и должна была ставиться прежде всего задача свержения удельных властей в пользу центральной власти. Идея же свержения классовой власти и князей и боярства в пользу власти народной в эпосе будет высказана позднее. В силу всего этого Илья свой отказ от воеводства неизменно кончает тем, что спрашивает дорогу на Киев. Этим кончается первая часть песни.
На Киев обычно есть две дороги: одна окольная, другая прямоезжая. Но прямоезжей дорогой давно уже никто не ездит, так как на этой дороге засел Соловей-разбойник, который не дает проходу ни пешему, ни конному.
Мнение Всеволода Миллера и других, видевших в нем разбойника, не подтверждается ни одним из записанных текстов. Слово «разбойник» следует понимать не в буквальном, а в более широком, обобщенном смысле, подобно тому как слово «вор» в народном языке имеет очень широкое значение. Соловей-разбойник никогда никого не грабит. Что в народном понимании Соловей не рассматривается как разбойник в узком смысле этого слова, видно по тому, что существует другая былина, в которой поется о встрече Ильи с действительными разбойниками, по-народному именуемыми «станичниками». В этой былине Илья наталкивается на шайку грабителей: они хотят его ограбить, он же пускает свою стрелу в дуб, разбивает этот дуб в щепы и тем наводит на разбойников страх и разгоняет их шайку или даже убивает всех до единого. Былина о встрече с разбойниками часто контаминируется с былиной о Соловье-разбойнике; это означает, что былина о станичниках и о Соловье-разбойнике, а следовательно, и действующие лица их – явления совершенно разного порядка. Когда народ говорит о разбойниках, он называет их разбойниками или станичниками и заставляет действовать по-разбойничьи. Соловей же не разбойник в обычном понимании этого слова.
Чтобы решить вопрос о том, чем в народном сознании представляется Соловей-разбойник, необходимо рассмотреть весь ход встречи с ним Ильи.
Препятствие, ожидающее Илью на пути между Киевом и Черниговом, чаще всего в былинах именуется «заставой». Неоднократно говорится о трех заставах – о лесе и болоте, о реке, о Соловье-разбойнике. Легко заметить, что «лес», «болото» и «река» являются эпическим утроением. Трех застав нет, а есть только одна: Соловей находится в лесу и очень часто у реки.
Слово «застава» в былине имеет очень точный и совершенно определенный смысл. В былине об Илье и его сыне на богатырской заставе находятся лучшие богатыри и охраняют
- Записки библиофила. Почему книги имеют власть над нами - Эмма Смит - Зарубежная образовательная литература / Литературоведение
- Русский канон. Книги ХХ века. От Шолохова до Довлатова - Сухих Игорь Николаевич - Литературоведение
- Вглядываясь в грядущее: Книга о Герберте Уэллсе - Юлий Иосифович Кагарлицкий - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Расшифрованный Лермонтов. Все о жизни, творчестве и смерти великого поэта - Павел Елисеевич Щеголев - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Русская литература. Просто о важном. Стили, направления и течения - Егор Сартаков - Литературоведение
- Сергей Довлатов. Остановка на местности. Опыт концептуальной биографии - Максим Александрович Гуреев - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма - Дмитрий Михайлович Цыганов - История / Литературоведение / Политика
- Андрей Платонов, Георгий Иванов и другие… - Борис Левит-Броун - Литературоведение / Публицистика
- Андрей Белый. Между мифом и судьбой - Моника Львовна Спивак - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Литературный навигатор. Персонажи русской классики - Архангельский Александр Николаевич - Литературоведение