Год на Севере - Сергей Васильевич Максимов

монастыре Ипатьевском.

Сделавшись впоследствии патриархом всероссийским, Филарет Никитич не забыл бедной Сийской обители. Он прислал сюда следующие подарки: 1) паникадило большое о 24 рамах, 2) яйцо строфокамилово в 104 руб. 60 коп. (под паникадило), 3) ризу атласу золотого по червчатой земле, 4) потир серебряный, 5) дискос, 6) три блюда чеканных, 7) звезду резную и копье, 8) складни на двух досках с окладом серебряным, 9) кисть для паникадила разных шелков с золотом, и 10) сто рублей деньгами. К монастырю, по его же ходатайству, в разное время приписано царем 3333 души крестьян. Между многими приношениями, в монастыре находится Евангелие, присланное в дар великим князем Константином Николаевичем на память посещения монастыря в июне 1844 г. Евангелие это в серебряной оправе с финифтяными образами, украшенными стразами.

Вот последующие события в истории Сийского монастыря в том виде и порядке, как они означены в монастырской книге «Памятник».

7160 (1652) года 2-го мая митрополит Никон, проезжая в Соловки за мощами Св. Филиппа, служил литургию.

В 1658 году монастырь сгорел и братия едва не разбрелась по другим монастырям.

В 1692 году патриарший казначей, старец Паисий, завещал монастырю Крест Господень, в коем кровь, и власы, и риза Христова, честное и святое древо, много мощей и четыре сундука, которые вскрыл в 1696 году архиепископ Афанасий и нашел в них: Евангелие-априкос (см. выше) и десять рукописных хронографов.

Далее в «Памятнике» следует ряд грамот. По одной (от Владислава Жигимонтовича) дарована льгота не платить пошлины с дощаников, которые ходят с Холмогор с солью к Вологде для монастырских хлебных нужд. Ту же льготу повторил в 1613 году и царь Михаил Федорович. По грамоте 1621 года «монастырских прежних грамот важеским головам рудить» не велено. В 1644 году прислана грамота о невзимании пошлин с продаваемой в Москве монастырской рыбы. В 1646 году Алексей Михайлович дозволил беспошлинно продавать монастырское сало и рыбу, и на те деньги покупать хлебные и другие запасы. В 1657 году со старцев не велено брать проезжих пошлин. В 1660 году прислана в монастырь послушная о дозволении написать в монастыре св. иконы иконописцу Федору Усольцу. В 1662 году дозволено монастырю купить в Неноксе соляную варницу. В 1672 году патриарх Иосиф указал игумену Феодосию избрать попа и дьячка с Двины и послать их на Новую Землю для богослужения.

27 января 1857 года я оставил монастырь Сийский. 28-го числа мелькнула мимо и осталась назади граница Архангельской губернии, которую привелось изъездить почти вдоль и поперек и истратить на все это долгое время целого года. Расстался я теперь с недавней знакомой, расстался, может быть, навсегда, и грустно бы, тосковать... Но на душе так весело, на сердце так легко и приятно.

Разболтался я с ямщиком с последней архангельской (Дениславской) станции и поведал ему тут же о своей радости, без обиняков, прямо и откровенно...

— Вот слава богу, из Архангельской губернии выбрался. Целый год она меня мучила, целый год ни днем, ни ночью не давала покоя.

— А зачем твоя милость туда ездила?

Я рассказал ему во всей подробности.

— Ну, стоило же, паря, для экого дела свои кости ломать! Нечего же, гляжу, вам там в Питере-то, делать. Ha-ко место какое обвалял! Добро бы уж снаряды, лодки и суда ты там смотрел — это стало, может, так надо. Ну, а песни-то тебе на кой черт?

— Да мне, брат, иная песня пуще всяких судов, пуще всех рыболовных снарядов.

— Ну, это ты врешь, смеешься!..

— Ей-богу!

— Да чего тебе в песне? Песню, известно, девка поет, потому ей петь надо — работа спорится. Опять же наш брат ямщик песню поет оттого, что пять-шесть на голос поднимет да вытянет — гляди, в мыслях-то его перегон на станции и порешился. Тпру! Приехали, значит. В кабаках песню поют потому, что там вино, а в нем дух, сила... Опять же песню эту убогий человек, калика перехожий поет, так тот на песни на эти деньги собирает. Ему это и надо, а тебе-то пошто?

— Мне вот эти стариковские-то песни и краше всех, любопытнее.

— Ну, да это пущай такие поются, что все-либо про духовное, либо про старину. В этой и сказку услышишь и простоишь тут долго: это занятно. Ну, а пошто их писать-то, пошто? Это мне невдомек. Ну, да ладно, знать, ты господин, так у тебя и толк-от господской, особенный. А что радошно тебе теперь назад ворочаться, так это опять же уж у всех одно. И я вон уже назад поеду — в кабак безотменно заверну, коли твоя милость побольше на водочку пожалует.

Просит на водочку и этот ямщик, и все другие. Суетливо, скоро и ловко впрягают они лошадей, и видно поразвернула-таки их большая почтовая дорога с чистой работой, не слежались их кости, и горошком вскакивают они на свое дело. Они и смотрят как-то весело, и в речах бойчее, и на ответы находчивее и на жизнь, судя по словам их, смотрят как-то равнодушнее и простосердечнее, чем все те, с которыми привелось мне водиться во весь прошлый год.

С Дениславской станции начал народ покрепче прицокивать и меньше пускает в разговор слов непонятных и новых. Под Каргополем тот же ямщик, восседающий на козлах, та же баба, раздувающая угли в самоваре на станции, нет-нет да и придзекнут по-новгородски, по-волховски.

В последний раз и как бы последним приветом и напоминаньем сверкнула вдалеке справа своим порожистым коленом давно знакомая Онега, незамерзающая в этих местах во всю зиму. Тут уже не далеко озеро Лаче, из которого она берет начало, и далеко ее устье со скучным городком Онегой, с пустынным и гранитным Кий-островом и с выгоревшим Крестным монастырем на нем...

Выясняются новые виды и новые места. Погуще и подлиннее тянутся по дороге лесные переволоки; меньше попадается рек, хотя больше озер, чаще и обширнее деревушки. Как будто самый воздух не так уже тяжел для дыхания и холод словно умеряет свою ярость и силу. Меньше снегу, меньше пустырей. Реже кресты на перекрестках, но больше раскольников и много нового, много своего, олонецкого, и как будто, на первый взгляд, лучшего. Может быть, оттого и лучшего, что все это новое, невиданное и неслыханное.

Лучше самого губернского города Архангельского края глядит первый по пути олонецкий город Каргополь. Обстроился он множеством больших, красивых и богатых церквей, как бы Галич, как бы Ростов или Углич (17 церквей, 2 монастыря) и