Разные дни войны (Дневник писателя) - Константин Симонов

С уважением к Вам Модженок Федор Андреевич, житель Дальнего Востока, Приморского края, Шкотовского р-на, с. Петровка".

Я был рад получить это письмо. Записи в блокнотах велись тогда по ночам, наспех, и можно сказать - на ощупь. И, разбирая потом свои закорючки, я часто думал, что люди могут не найтись не только потому, что погибли, но и потому, что я неточно записал или неточно потом прочел свои тогдашние записи имен и фамилий.

Оказывается, в данном случае я спутал в фамилии солдата его одну букву: записал на слух - Моджонок вместо Модженок.

А он понизил меня из подполковников в капитаны. Не мудрено и то и другое - траншея, ночь и всего несколько минут мимолетного разговора...

Записи, сделанные тогда в полках, главным образом, как я уже говорил, по ночам, перемежаются с записями, сделаными на наблюдательном пункте командира дивизии, днем.

..."Как у тебя, Маковецкий?" - "Ничего, хорошо". - "Первое слово отбросим. Остается "хорошо". А теперь доказывай: что же именно у тебя хорошо? И сколько вы пехоты положили?" - "До двух рот". - "Мало. Я требую от тебя, чтобы вся их пехота, которая зашла в балку, из нее не вышла. Ни вперед, ни назад. Подготовь минометный огонь всех средств по обратному выходу из балки и жди, когда они покажутся, когда пойдут назад".

Но пехота немцев из оврага пока не выходит, ждет. Там же, в овраге, укрылось и около тридцати танков. Доносят, что в 12.30 авиация зажгла пять из них.

С авиационного наблюдательного пункта доносят, что наша авиация пошла тремя группами: одна бьет по пехоте, вторая по танкам, третья пошла вглубь.

Адъютант объясняет кому-то по телефону: "Это говорит сынок хозяина".

Начальник оперативного отделения вернулся из полка Маковецкого. "Ну как там Маковецкий?" - спрашивает Горишный. "Как всегда, невозмутим".

"Хвалю 86-й гвардейский минометный, - с удовольствием говорит Горишный. - В воздухе над ним висит шестьдесят самолетов, а они выезжают на открытую огневую и лупят. Будь любезен! Храбрецы!"

Видно, как бьют тяжелые эрэсы. "Вот это я понимаю, подарочки пошли, говорит Горишный, - красивая песня!"

Горишный берет бинокль и рассматривает что-то впереди.

Потом передает мне. "Видите вон ту высоту перед нами? Пока вы у танкистов были, он туда до черта самолетов бросил. Сейчас высота ни наша, ни их. Да и что там от высоты осталось? Ни травы, ничего".

Доносят, что на левом фланге немцы сосредоточиваются для танковой атаки. "Говорят, что хороший кусок хлеба идет - целых сто танков. Ну, видимо, приврали наблюдатели, значит, считай, семьдесят..." После этого он передает несколько команд артиллеристам. "Сейчас, когда они пойдут, я сотворю там немцам одну петрушку".

Майор Слуцкий с левого фланга через два часа после начала немецкой танковой атаки доносит, что она отбита. "Да, - удовлетворенно говорит Горишный. - Сегодня имеет место хорошее взаимодействие пехоты, танков и авиации. А почему? А потому что вчера весь вечер заранее производили пристрелку рубежей. Что меня радует сегодня - отсутствие обоюдных жалоб родов войск".

В самый разгар событий Власенко звонит по телефону в тыл дивизии и требует от кого-то: "Организуйте хлорирование воды".

Начинают подводиться итоги сегодняшнего дня. Уничтожено 63 танка и до полка немецкой пехоты.

"Прокурор, а прокурор, - поддразнивает Горишный появившегося на НП прокурора дивизии. - Я вчера вечером видел, как ты шел, и сразу почувствовал: ты вчера свои сто граммов выпил. И обрадовался". - "Почему обрадовались?" - "А потому обрадовался, что раз уж прокурор свои сто граммов выпил, значит, у нас, безусловно, все по закону, значит, у него все до последнего бойцы по всей дивизии свои положенные сто граммов выпили. Так это или не так? - Горишный обращается к появившемуся под вечер на НП заму по тылу: - Проверь по полкам, как с харчами и с водкой. Имей в виду, пока от тебя не узнаю, хотя бы глядя на ночь, что бойцы водку выпили и горячим закусили, свой чемодан не расстегну. А выпить сто граммов сегодня что-то самому охота". Напряжение к вечеру спадает. День заканчивается шутками, в которых сразу все - и удовлетворение, и усталость...

Я не нашел этой записи в блокнотах, но очень хорошо помню то утро, когда немцы прекратили наступление на участке 75-й гвардейской. Мы сидели на наблюдательном пункте и ждали, что вот-вот снова начнется. Ждали час, потом еще час... Потом Горишный вдруг сказал фразу, которая в первую секунду показалась мне странной:

"Боюсь, не пойдут они сегодня на меня".

Я не понял и переспросил. И он спокойно, как маленькому, стал объяснять мне, что его дивизию сегодня поддерживает восемь артиллерийских полков и чем больше он перебьет наступающих немцев, тем ему легче будет потом, когда самому придется наступать на них. И я запомнил то утро и эту фразу, потому что она была связана с внезапным и острым ощущением, что немцы уже ничего не смогут с нами сделать.

У меня, как и у многих других переживших сначала страшное для нас лето сорок первого года, потом почти такое же страшное лето сорок второго, оставался еще какой-то осадок удивления, что вот мы, те самые, которых так давили и гнали перед собой немцы, вдруг начали их побеждать. Теперь этот осадок наконец исчез. И то, что немцы не могут ничего с нами сделать, и то, что мы бьем их, наконец в порядке вещей.

Убедившись, что на участке 75-й гвардейской дивизии наступление немцев не то прекратилось, не то прервалось, я в соответствии с полученным перед отъездом приказанием редактора решил возвращаться в Москву, отписываться. Но перед этим мы с Халипом решили еще раз заехать в район Понырей, побывать во второй раз в танковой бригаде Петрушина, стоявшей там в обороне. Мне хотелось добрать там еще материала для очерка о танкистах, и я это сделал; в часы относительного затишья записал со слов командира танка Т-34 Алексея Ерохина рассказ о его первой встрече здесь, под Понырями, с новыми немецкими тяжелыми танками и самоходками.

...Ерохин Алексей, 23 года, круглый сирота, воспитывался в детдоме. Командир танка. Доволен тем, что приспособился жечь "фердинанды", которые в первый день боя казались неуязвимыми. "...В первый день немецкого наступления, уже ближе к вечеру, мы занимали исходные позиции для контратаки. Я шел в головной походной заставе, ведущей машиной. Била артиллерия, но немецких танков не было видно. Поставил танк в кустах и залез в окоп к пехоте расспросить, что они наблюдают. Обижаться не приходится пехота видит лучше нас. У нас щель в броне, а у нее весь мир перед глазами. Только начали говорить, слышу, слева, где оставил танк, сильный треск, как от выстрела, и взметнулась полоса пыли. И еще раз. Пока бежал к танку, слышу, третий удар, опять пыль по земле, а сзади нас в стенку станции врезался снаряд. Теперь уже понял, что это бьет немец, а пыль 0ттого, что снаряд идет из танка прямой наводкой по самой низкой траектории и от силы его полета взлетает над землей пыль.