Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

Проскочили. Пролив Удевалла, Сарконовы острова, Хадрамаут, страшная гибель Мердока ап‑Фейдли на Алтаре Йа Тайбрайя — все это оставалось позади, а впереди лежал огромный океан Локоджа, в котором затерялась прекрасная, далекая и таинственная Имана.

* * *

— Решайте сами, дорогая госпожа, — молвил Лоой.

Компания собралась в капитанской каюте, за огромным дубовым столом с такой необъятной столешницей, что, казалось, карта Арнемвенда, лежавшая на ней, изображала мир в натуральную величину. Двухнедельное, никакими особенными событиями не отмеченное плавание, более похожее на парение между небом и водой, которые, отражаясь друг в друге как два голубых зеркала, сливались на горизонте в единое целое, привело наконец «Астерион» в точку, откуда нужно было прокладывать новый курс. По этой причине капитан и пригласил своих пассажиров, чтобы обсудить столь важный вопрос и принять решение с учетом всех деталей.

— Наш путь может пролегать в три точки, находящиеся отсюда на одинаковом удалении: это Аджа‑Хош и Сетубал — два порта Эль‑Хассасина — и Трайтон, находящийся уже на территории Ронкадора.

— А как удобнее?

— С точки зрения расстояния, конечно. Сетубал. Тогда можно будет пересечь территорию Эль‑Хассасина водным путем, поднявшись вверх по Нии. Захватим мы еще часть дороги по Хартуму. И уже от истока реки вы сможете двигаться по направлению к Лунным горам. Но здесь есть свои «за» и «против». Преимущества этого пути очевидны. Но Эль‑Хассасин не самое гостеприимное государство, к тому же Ния, хоть и судоходна даже в верхней своей части, все же не самая глубокая река мира, и потому «Астерион» может там и не пройти, особенно если накануне было мало дождей и Ния обмелела.

Можем мы двигаться и от Трайтона. Там нет достойных упоминания рек, но зато дороги королевства Ронкадор славятся на всю Иману удобством и безопасностью. Так что от Трайтона можно прямиком ехать к озеру Эрен‑Хото, на противоположном берегу которого находятся и Лунные горы, и храм.

— По‑моему, вы сами сказали, что нужно делать. Выбираем Трайтон. Если, конечно, нет никаких скрытых причин не принимать это решение.

— Абсолютно никаких, — уверил Каэтану капитан Лоой. — Все в порядке, ветер прекрасный, и, благодаря Астериону, мы должны благополучно пересечь океан. Откровенно говоря, я страшно рад, что он нам покровительствует, ибо в этот период года в океане Локоджа бушуют ужасные штормы.

— И вы надеетесь не попасть в шторм, потому что нам помогает Астерион? — со странным выражением лица спросил Барнаба.

Если бы речь шла не о таком странном лице, как то, что было у разноцветного толстяка, Каэ определила бы это выражение как откровенный ужас.

— Естественно, — осторожно ответил капитан. Похоже, он тоже почуял неладное.

— Тогда нам конец, — заявил Барнаба. — Мы ведь оторваны во времени от всего, что оставляем позади себя. Мы как бы странствуем по будущему нашего мира, а поскольку мы не способны объять его целиком, то мне приходится сдвигать в прошлое то будущее, которое мы уже посетили. Вам ясна моя мысль?

— Ничего не понимаю, — откровенно сообщил Лоой.

— А я понимаю, но не Барнабу, — сказала Каэ. — Главное не в этом. Главное, капитан, заключается в том, что Астерион не сильнее и не могущественнее остальных богов и он просто не в состоянии спорить с вездесущим временем. Он не пробьется к нам, так же как и прочие. И это значит для нас погодные условия без поблажек. Так что готовьтесь к тому, что мы можем на всех парусах влететь в какой‑нибудь ураган…

— Только не это, — молвил капитан. — Давайте надеяться на лучшее.

… А через два дня разразился шторм.

* * *

Честь и слава хаанухам, умеющим строить такие корабли!

«Астерион» метался в бушующем океане, то взмывая вверх, поднятый на гребень громадной волны, то рушась вниз, в разверзшуюся бездонную пропасть; доски скрипели, мачты трещали, весь корабль содрогался не то от напряжения, не то от ужаса, но выдерживал раз за разом все более сильные удары бури.

Порванные в клочья облака с такой скоростью неслись по тяжелому, свинцово‑серому небу, что напоминали вспугнутых грязных и мокрых птиц. Косой дождь изо всех сил хлестал непокорное судно, завешивая мир вокруг седой пеленой. Где‑то наверху громыхало, изредка с неба спархивали белые молнии.

Барнабу мучила морская болезнь. Это было удивительно, если учесть, что остальных мучили ноющие шишки и ссадины, набитые при попытках передвигаться по брыкающемуся кораблю. Тех, кто стоял на вахте у штурвала, приходилось накрепко привязывать веревками, чтобы не смыло за борт. Матросы один за другим возвращались в свои каюты, промокшие до костей, исхлестанные волнами, уставшие. Магнус несколько раз пытался заговорить шторм, читал заклинания; шторм вроде бы отступал, утихал, и надежда только‑только прокрадывалась в души измученных, доведенных до отчаяния людей, как буря с новой силой обрушивалась на могучий корабль. Ураган казался живым существом, испытывающим искреннюю неприязнь к судну, которое осмелилось плыть по океану Локоджа.

Каэтана сидела на ложе, изо всех сил вцепившись руками в резные декоративные перила, и возносила благодарственные молитвы тому мастеру, который и украшение сработал на славу — крепко и надежно. На скуле у нее была длинная царапина, на голове пара крупных шишек. Такахай и Тайяскарон были надежно спрятаны в ножны и привязаны к столешнице. Это она сделала уже после того, как при одном особенно сильном толчке полетела грудью на острие своего меча. И только ловкость и быстрота самого Такахая, со звоном упавшего на пол, спасли ей жизнь. Теперь ее отчаянно тошнило, а перед глазами проплывали почему‑то все известные и неизвестные блюда различных кухонь, вызывая приступы отвращения ко всему съедобному вообще.

— Я только хочу надеяться, что это обычный шторм, а не работа господина Мелькарта, — заявила она вслух после какого‑то особенно мерзкого видения. — Иначе я просто лопну от злости…

Наверное, она потеряла сознание или просто провалилась в пропасть тяжелого сна, но когда ей удалось снова разлепить тяжелые веки и — с третьей попытки — открыть правый глаз, каюту заливало теплое, золотое солнце, а корабль вел себя крайне прилично: не порывался выскочить из‑под ног и удрать подальше и уже не норовил стукнуть ее по голове какой‑нибудь особо выступающей штуковиной. Здраво оценив все преимущества штиля, она поднялась с кровати, спустила ноги на пол, кряхтя при каждом движении, и вышла из каюты. Правильнее было бы сказать — выползла.

Похожий на смертельно больного — тощий, посеревший, избитый — капитан Лоой стоял на своем месте, словно монумент несгибаемости моряков Сонандана.

— Как вы, госпожа? — спросил он заботливо.

— Думаю, что я еще на этом свете. А как у нас обстоят дела?

— Лучше, чем плохо: многие снасти порваны, несколько повреждений обшивки, не то чтобы серьезных, но нужно останавливаться в порту, чтобы привести корабль в порядок. А главное, я не представляю, где мы находимся. Нужно ждать ночи, чтобы сориентироваться по звездам, иначе мы можем допустить грубую ошибку. Но мне кажется, нас отволокло ураганом ближе к Штайру. Это не слишком радует, но нам придется там причалить, если это так, — набрать воды, пополнить запасы, подлатать «Астерион». Если бы не ставшая легендой прочность кораблей Хадрамаута, мы бы уже давно кормили рыб на дне.

— Во всем есть светлая сторона, — философски заметила Каэ.

Сзади к ним подковылял Барнаба, согнутый в дугу, похожий на куль муки — такой же серый, пыльный и несчастный.

— Умираю! — сообщил он.

— А голос довольно зычный. Здоровым помираешь, брат Барнаба.

— Ты невероятно легкомысленна, — возмутился толстяк. — Мы чуть было не утонули, а ты так веселишься, будто…

— Будто мы действительно не утонули!

— А, с тобой говорить. — Барнаба безнадежно махнул коротенькой ручкой. — Я тут прикинул кое‑что. Выбирай сама — или входим в нормальный поток времени, и тогда нам обеспечена связь с покинутым миром, или пытаемся обойтись своими усилиями. Я вот о чем хотел предупредить: не знаю, как это у нее получается, но Вселенная серьезно бережет себя от подобных шуток — все придет в равновесие…

— Ты имеешь в виду, что мы потеряем всю выигранную разницу во времени?

— Конечно, мы ведь и так балансируем на лезвии бритвы.

— Хорошо, что ты это сказал именно сейчас. А то у меня уже возникало серьезное искушение — проведать наших, попросить помощи. А теперь слушай меня внимательно: ни при каких обстоятельствах не нарушай создавшегося положения. Иначе мы не успеем. Даже если тебе покажется, что будет лучше рискнуть, даже если тебя будут уговаривать, даже если меня не будет рядом, запомни — никакого возврата.

— Ты так заговорила, будто собралась умирать.