Рейтинговые книги
Читем онлайн Святая Русь - Дмитрий Балашов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 246 247 248 249 250 251 252 253 254 ... 338

Он сделал несколько шагов по траве. Со стороны, под яблонями, слышались тихие голоса, грудной девичий смех, и сладко заныло сердце – вспомнилась та скирда, и отпихивающие его упругие девичьи руки, и шалые Сонины глаза, и то, как жадно она обняла его наконец, вся приникнув к нему… Неужели это все было взаправду?

А ратник, что променял краткий дорожный сон на девичьи ласки, кажись, уже одолевал, добивался своего. Там, за яблонями, начались поцелуи и молчаливая любовная возня, предшествующая заключительным объятиям, и чтобы не спугнуть влюбленных, Василий, осторожно ступая, повернул в другую сторону…

Во Владимир прибыли четырнадцатого августа, накануне торжественного дня. Уже вечером встречались с татарами, вручали подарки внимательноглазому татарину, что разглядывал Василия, слегка прищурясь, и перестал улыбаться, лишь когда Василий, отстранив толмача, сам заговорил по-татарски.

Ночью спалось плохо. Он встал и оделся еще до света, долго расхаживал по палате, смиряя нетерпение свое.

Утро встретило колокольным звоном. Как горд был Владимир со своими валами, с золотыми главами древних соборов, с праздничным многолюдством улиц, с разряженною толпой горожан! Рядами стояли дружинники и церковный клир. Татары разъезжали, горяча коней, посверкивая глазами, отгоняли плетью зазевавшихся горожан.

Василий шел по сукнам, поминутно то бледнея, то краснея, и сам не чуял, как становится хорош, когда алая кровь приливает к лицу. В церкви плавали дымные облака ладана, жарко горели костры свечей, в полутьме сверкало золото облачений, торжественно гремел хор. Православное духовенство венчало его шапкою Мономаха, а ханский посол с амвона, коверкая русскую речь, читал грамоту великого повелителя, царя царей Тохтамыша. Привычный обряд не вызывал обиды, но был странен. Что подумали бы великие киевские князья, узрев, что воля степного владыки превышает тут даже волю православной церкви? Почему некрещеный татарин должен стоять в царских вратах, велеть и разрешать, разрешать русскому князю властвовать в собственной земле? Почему охрану собора несут не русичи, а татары? Возможно, не побывай он в Кракове, его бы не мучили подобные мысли. Ну что ж, надо скрепиться, надо быть радостным, надо привечать до поры этого умного татарина, которому воля взобраться на амвон русской церкви! Чует ли он, что русскому князю такое совсем не по люби? Понимает ли? А ежели чует и понимает, не излиха ли опасно сие для страны и для него самого, Василия? Был бы на месте Тохтамыша кто другой!

Грозно ревет хор. Сверкает шитое золото облачений. Татарский посол возводит русского князя на престол его предков в Успенском соборе древнего стольного града Владимира.

И будет пир. И новые дары перейдут от русского князя в татарские руки. И только после того он, Василий, посмеет княжить и повелевать в своей земле. Не забывая при том о неминучей татарской дани.

…И все-таки хорошо, что он все это именно так чувствует! Хуже, во сто крат хуже было бы, начни он гордиться ханскою милостью, превратись в ордынского холуя… Когда такое деется с правителями земли, земля и язык гибнут под пятой иноверных! «А Витовт? – пронзила нежданная мысль. – Ежели он осильнеет и, в свою очередь, пожелает наложить лапу на Русь и Соню… И как тогда?» – Василий тряхнул головой, отгоняя сторонние мысли. Так далеко не стоит загадывать.

Всякое трудное дело надобно одолевать по частям. Сегодня он должен расположить в свою пользу татарского посла Шихомата, завтра – самого Тохтамыша. Затем…

Гремит хор. Длится торжественная служба. Княжич Василий становится великим князем Владимирским.

Глава 24

По возвращении в Москву Василий узнал, что Владимир Андреич с сыном Иваном, с казной и боярами уехал в Серпухов, а оттуда направился в Торжок, в свое село Теребеньское и никаких грамот с Василием подписывать не будет. Василий посмотрел задумчиво, задрав голову, на верха почти достроенного княжого терема (древоделы уже закрывали кровлю узорною дранью), вопросил устало:

– А Юрко с има не уехал? – И, услышав ответ, что Юрко с братьями и матерью на Воробьевой, покивал головою: – И то добро!

Батюшков договор с дядею обернулся дымом, и все приходило начинать сначала. Теперь не хватало еще воротиться из Царьграда Пимену с новым пожалованьем на владычный престол… «В Чухлому пошлю! – решил Василий, хрустнув пальцами. – Знакомое ему место!»

Себе велел поставить близь теремов шатер, в Красное, как ни уговаривали его бояре, отказался ехать.

От Федора Кошки, вновь укатившего в Орду, пришла грамотка, что-де Тохтамыш Бориса Кстиныча забрал с собою в поход, вел старика до Уруктаны и лишь оттуда, смилостившись, отпустил недужного назад, повелел ждать себя в Сарае. (Где находится эта самая Уруктана, Василий понимал смутно.) О войне с Темерь-Кутлуем ничего ясного еще не было, но, по слухам, самого Темерь-Кутлуя Тохтамыш не настиг, токмо погромил его земли.

«Ежели даже позовет теперь, не еду! – решил про себя Василий. – Пущай с самим Тимуром схлестнется, тогда авось и к Руси подобреет!» О военных талантах Тохтамышевых Василий, не ошибаясь, был невысокого мнения.

Москва продолжала отстраиваться. Наступала осень. Уже свозили хлеб. С Владимиром Андреичем не было ни войны, ни мира. Слышно стало, что он собирает войска, но шли к нему плохо. Народ не хотел междоусобной брани, и ратных было не собрать. Нетерпеливые требовали от Василия, в свою очередь, пойти походом на дядю. Дружины были наготове, но Василий ждал, не начиная военных действий. Он будто видел, как Владимир Андреич, большой, тяжелый, плененным медведем вышагивает по горнице, и половицы гнутся под его тяжелыми шагами, рычит, отбрасывая прочь попадающие под ноги туеса и скамьи, слышал, как пилит его беременная жена (неужели Соня будет так же пилить меня, принуждая к братним которам?), и ждал. В свои пусть молодые годы Василий повидал многое и понял, не умом даже, а тем внутренним чувством, которое мудрее ума, что в иных случаях ожидание вернее поступка, а пролитая кровь всегда и всюду взывает к отмщению. Ту же игру затеял он и с Новгородом. Тихо утесняя новгородских гостей торговых, добивался, чтобы те в конце концов сами сообразили, что низовская торговля вся идет через него и потому с великим князем Владимирским и Московским им лучше жить в мире. Помогало и то, что в Нижнем Новгороде москвичи распоряжались нынче, как у себя. Борис Костянтиныч застрял в Орде, а Семен с Кирдяпой вообще находились в нетях. Семен, по слухам, служил хану, ходил вместе с ним со своею дружиною в походы, все более отдаляясь от Руси и русских дел. Поэтому великокняжеские мытники могли и в Нижнем прижимать упрямых новгородцев, добиваясь и дожидаясь угодного великому князю решения.

Дожди полосовали землю, последний багряный лист обрывало с дерев. Москва уже полностью отстроилась и похорошела.

В конце октября из Цареграда дошла весть о смерти Пимена и о поставлении Киприана. Смутные вести доходили из Литвы. Ягайло с ляхами вроде бы набирал силу, и Василий начал не шутя беспокоиться о своей невесте. Данило Феофаныч утешал его как мог.

– Да ни в жисть Витовт ему не уступит! – говорил. – Что-нито да измыслит, дай только срок! Не тот муж! Не та закваска у ево! Вишь, и у смерти стоял, и волости терял, и к орденским «божьим дворянам» бегивал, и крестился не раз, а вся Литва за ево! Ни в жисть не поверю, что он уступит Ягайле!

Утешал. Но ожидание порою становило невыносимым. Василий скрипел зубами по ночам; переспав с податливой портомойницей, назавтра презирал сам себя, корил за измену Соне, топя свое нетерпение в нужных государственных заботах. Уже полетели первые белые мухи, и однажды утром (за окошками странно побелело) он увидел, что весь Кремник в молодом легком снегу. Снег ровно устилал улицы и кровли, свисал с прапоров, шапками лежал на куполах и кровлях церквей. Наступила зима. Мира с Владимиром Андреичем все не было. Проходил Филиппьев пост, близились Святки.

Москва торговала, строилась, гуляла, молилась в церквах, по субботам топили бани, и тогда тысячи дымов подымались столбами в розовое зимнее небо. Так же точно в четвертом часу полуночи просыпались и торговый гость, и боярин, и князь, и ремесленник. Ополоснув под рукомоем лица, обтерев влажные бороды, расходились в сумерках по своим делам. Боярин – подымать холопов и слуг, расставлять их по работам; князь выслушивал посельских и ключников, потом правил суд, в чем ему помогали опытные судные бояре и дьяк, утверждал или отбирал грамоты, разрешал боярские местнические и поземельные споры, решая, кому кого «выдать головою», либо же разрешить выехать обоим на судное поле, что, впрочем, бывало достаточно редко. Русский боярин не западный рыцарь или польский пан, споры чаще улаживали за чашей стоялого меда, привлекая для того ближних и дальних родичей. Закладывали и выкупали земли, дарили монастырям на помин души. Иногда родичи совместно выкупали какое-нибудь старое поместье, принадлежавшее деду или прапрадеду (выкупать землю предков разрешалось законом), а потом, не в силах поделить родовое добро, дарили его в монастырь…

1 ... 246 247 248 249 250 251 252 253 254 ... 338
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Святая Русь - Дмитрий Балашов бесплатно.

Оставить комментарий