Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента. - Анатолий Гуревич

Так я стал санитаром. Не скажу, что эта работа была одной из наиболее приятных. Были лежачие больные, даже весьма тяжелые, им приходилось подавать не только еду, но время от времени судно или подносить параши. Надо было подмывать их, натирать пролежни и выполнять многое другое, что было необходимо для улучшения положения больных и их состояния.

Работающие санитары уже привыкли к своей работе, мне же следовало еще многому научиться. Самое главное, что я обнаружил в себе, – это было чувство сострадания к больным, стремление всеми силами помочь им, облегчить их нелегкое положение. Казалось, что мне это удается, и, признаюсь, я был счастлив.

Прошло немного времени, меня все же были вынуждены выписать и направить вновь в строительную бригаду. Один из санитаров, временно предоставив мне теплую одежду, препроводил меня к вещевому складу, где выдали предусмотренное для заключенных обмундирование. Оно было еще хуже, чем то, которое я получил после поступления в лагерь. Особенно поношенными оказались ботинки: они давили и в них было нелегко ходить. То, что мне выдали в столь морозную погоду подобные ботинки, меня крайне удивило. Правда, сказали, что в зависимости от того, куда меня назначат на работу, возможно, мне выдадут взамен ботинок валенки.

Сдав санитару одежду, полученную в санитарном бараке, надев на себя все полученное на складе, я направился в свой барак. На работу на стройплощадку я должен был выйти уже на следующий день.

Вернувшись к моей «койке», убедившись, что она в полном порядке, вскоре направился в столовую. По пути меня встретил Пахан. Мы поздоровались, он поинтересовался моим самочувствием, удивился моей скорой выписке на работу и спросил, куда меня теперь направили трудиться. Коротко поговорив, мы дружелюбно расстались с ним. Не прошло и нескольких минут, как в барак вошел незнакомый заключенный и спросил у дневального, где я нахожусь, назвав при этом мою фамилию. Дневальный подвел его ко мне. Заключенный передал мне записочку, сказав, что меня просили передать ее на вещевой склад – вручить тому, кому она была адресована.

Конечно, я не знал, от кого эта записка и что это значило. Пройдя на склад, я назвал фамилию того, кому она должна была быть вручена. Я показал записку стоящему у перегородки заключенному, работнику склада. Он попросил подождать и, пройдя внутрь склада, вышел с еще одним заключенным, на куртке которого был нашит номер, установленный для него. Тот взял бумажку, быстро прочитал ее и весьма вежливо попросил войти за перегородку на склад. В помещении склада на нарах лежало различное обмундирование, предназначенное для нас, заключенных. Я заметил, что оно примерно такого же качества, которое было на мне. Мы прошли в конец склада, где на нарах лежало совершенно новое обмундирование и новые валенки. Сопровождавший меня заключенный стал подбирать для меня это новое обмундирование. Я удивленно смотрел на него. Он почти не разговаривал со мной, сказал только: «Примеряйте и одевайтесь».

Во всем новом, еще без номера, закрепленного за мной как заключенного, я пошел, как было сказано, к нарядчикам, которыми тут же были отпечатаны номера, а я должен был нашить их на бушлат, брюки и куртку.

На следующий день со строительной бригадой я направился к воротам лагеря. Как всегда, у ворог было много народу. Нарядчики проверяли личный состав бригад и продвигали их к воротам. Лагерное начальство молча стояло поблизости. В отдалении я увидел Пахана, окруженного верными ему уголовниками. Он подозвал к себе старшего нарядчика и что-то ему сказал. Наша бригада уже почти подходила к воротам, и вдруг, совершенно неожиданно для меня, старший нарядчик, обращаясь к лагерному начальству, что-то сказал. Через несколько минут он оказался около меня и коротко сказал:

– Выйдите из строя и подождите в стороне, только никуда не уходите!

Когда все бригады были выведены за пределы лагеря на работу, старший нарядчик вновь подошел ко мне и предложил следовать за ним. Мы прошли в барак, где располагались служебные помещения, и оказались в комнате, где находилась планово производственная часть лагеря. Он вошел в другую комнату, предложив мне подождать, затем предложил мне войти, и мы подошли к письменному столу, за которым сидел офицер. Назвав мою фамилию, он представил меня этому офицеру.

Так я был назначен на работу в планово-производственную часть лагерного подразделения, 11 ГС. Начал я свою работу с того, что подбирал и подшивал различные документы, в том числе какие-то списки, наряды и непонятные мне бумажечки. Вскоре поручили помогать экономисту, тоже заключенному.

Меня перевели в другой барак для проживания. Жить стало лучше. В бараке было меньше народу, более чисто и тихо, заключенные встретили меня дружелюбно.

Всем этим я был обязан Пахану, который дал «указания» о моем использовании на легких работах внутри лагеря. Об этом при нашей очередной встрече рассказал мой бывший попутчик, познакомивший меня еще в санитарном бараке с Абдышем – Паханом.

Примерно через две-три недели работы в планово-производственном отделе меня стал часто вызывать к себе начальник отдела. Иногда при нашем разговоре в его кабинете присутствовал и главный бухгалтер лагеря. Они показывали различные документы и интересовались моим мнением. Вначале я не понимал, чем вызван ко мне интерес. Вскоре экономист, с которым мне приходилось работать, оказавшийся весьма порядочным человеком, убедившись, что я смыслю в экономике и бухгалтерии, рассказал об этом начальнику отдела, которого это заинтересовало. Он вызвал к себе и спросил, кем я работал до моего ареста и откуда я знаю экономику и бухгалтерию.

Конечно, я не счел возможным ему все рассказывать, а поэтому повторил то, что раньше доверительно сообщил экономисту. Я сказал, что работал на ответственной хозяйственной работе, подготовку прошел на специальных курсах. О том, что проходил учебу в Бельгии в специализированном институте, где готовились руководящие работники промышленных предприятий и коммерческих фирм, конечно, умолчал. Вот именно после этой беседы меня продолжали вызывать к начальству.

Больше того, однажды вызвал начальник лагерного подразделения, если не ошибаюсь, Павлов. Это тот самый начальник, который принимал меня при поступлении в лагерь. Тогда он отнесся ко мне очень несдержанно. На этот раз резко изменился – сразу же, после того как я вошел к нему в кабинет, очень вежливо стал со мной беседовать, тоже на тему о моей подготовке в вопросах экономики и бухгалтерии. После этого разговора я стал исполнять обязанности старшего экономиста. Эту должность ранее никто не занимал, а может быть, её и не было вовсе.

Медленно текло время. В некотором отношении мое состояние изменилось. Я стал более спокойным.

Вскоре я познакомился с молодым, очень симпатичным парнем. Его я раньше видел на складе, получая лагерную одежду. Его звали Роберт Фердинандович Шютц. Сразу хочу сказать, что, несмотря на случайность нашего знакомства, судьба нас соединила на многие годы, совместно проведенные и в Воркутлаге, и уже после нашего освобождения и нахождения на свободе. Очень надеюсь, что наша дружба, дружба наших семей сохранится на всю жизнь.

В бараке, где я проживал, как начал работать экономистом, рядом по койке находился заключенный, как мне казалось, намного старше меня. Мы познакомились. Как выяснилось впоследствии из наших бесед, он известный грузинский писатель Л. Готуа. Естественно, вначале я не считал возможным поинтересоваться причиной его ареста и осуждения. Продолжительное время мы с ним беседовали на различные темы. Чаще всего они сводились к литературе, в основном к русским классикам, но затрагивали и широко известную у нас зарубежную литературу.

Удивляло то обстоятельство, что Готуа большую часть времени проводил на койке, и я не мог установить, к какой работе он был привлечен. Оказывается, Готуа с юношеских лет очень увлекался лыжным спортом и даже любил участвовать в лыжных походах высоко в горах. Однажды он отморозил ноги, и ему были вынуждены ампутировать пальцы на ногах.

Готуа был, по существу, первым истинным лагерным другом. К великому сожалению, наша дружба оказалась кратковременной, и я долгое время не знал ничего о нем. Опережая многое, хочу сказать, что в газете я прочитал, что Л. Готуа введен в комиссию, занимающуюся подготовкой и проведением, если память мне не изменяет, юбилея Тбилиси, которому исполнялось 750 лег со дня объявления города столицей Грузии. Я подумал, наконец-то моего друга полностью реабилитировали. Мне очень хотелось бы разыскать его, встретиться с ним, но этому мешало то, что я не был реабилитирован, а только находился на свободе по амнистии. Несмотря на наши дружеские отношения, в силу понятных читателям обстоятельств я не имел права, даже не мог ставшему моим другом ничего рассказать о себе.