Большое время - Фриц Лейбер

– Но она выкинула трюк, – продолжила Лили. – …Раздался крик петуха.

Она проснулась, и не ощутила той постоянной унылой мечты о смерти, которая заполняла всю ее жизненную линию. Холодное раннее утро. Запахи французской фермы. Она ощущает свои ноги – и они более совсем не похожи на огромные резиновые сапоги, наполненные водой. Они нисколечко не раздуты. Это молодые ноги. Сквозь маленькое окошко были видны верхушки деревьев – когда станет светлее, можно будет разобрать, что это тополя. В комнате стоят походные раскладные кровати, такие же, как та, на которой лежит она; из-под одеял видны головы, одна из девушек похрапывает во сне. Раздается отдаленный грохот, слегка дрожит стекло. Тут она вспомнила, что все они медсестры из Красного Креста и отсюда до Паскендаля много-много километров, и что Брюс Маршан должен умереть сегодня на рассвете. Через несколько минут, взбираясь по склону холма, он попадет в поле зрения стриженого наголо пулеметчика, и тот слегка поведет стволом. Но ей-то не суждено умереть сегодня. Она умрет в 1929 и в 1955 году.

Она продолжала:

– Она лежит, и рассудок покидает ее. Вдруг раздается скрип, и из тени крадучись выходит японец с женской прической, мертвенно-белым лицом с выделяющимися на нем черными бровями. На нем розовое кимоно, за черный пояс заткнуты два самурайских меча, а в правой руке его странный серебряный пистолет. Он улыбнулся ей, как будто они брат и сестра и в то же самое время любовники и спросил: «Voulez-vous vivre, mademoiselle?» Она только изумленно таращила глаза, а японец покачал головой и повторил по-английски: «Мисси хотеть жить, да, нет?»

Лапища Сида обняла мои трясущиеся плечи. Меня всегда пробирает, когда я слышу рассказ о чьем-либо Воскрешении, и хотя в моем случае все было еще похлеще, фрицы там тоже фигурировали. Я надеялась, что Лили не будет повествовать обо всех подробностях, и она не стала этого делать.

– Через пять минут он ушел, спустившись по лестнице, более похожей на трап, чтобы обождать внизу, а она в лихорадочной спешке одевалась. Одежда не подчинялась, она была как будто прорезинена и казалась испачканной, и к ней было неприятно прикасаться. Стало светлее; кровать выглядела так, будто на ней кто-то по-прежнему спит, хотя там было пусто. Ни за что в жизни она не согласилась бы протянуть руку и прикоснуться к этому месту.

Она спустилась вниз, и длинная юбка не мешала ей, потому что она привычно подбирала ее. Судзаку провел ее мимо часового, который их не заметил и толстощекого фермера в рабочем халате, который кашлем и харканьем провожал ночь. Они пересекли двор, залитый розовым светом, она увидела взошедшее солнце и поняла, что Брюс Маршан только что истек кровью. У ворот стоял автомобиль с громко тарахтящим мотором, видимо, кого-то ожидал. У него были здоровенные колеса с деревянными спицами, покрытые грязью, и медный радиатор с надписью «Симплекс». Но Судзаку провел ее мимо, к навозной куче, сделал извиняющийся жест и она вошла в Дверь.

Я услышала, как Эрих заявил стоящим рядом с ним у бара:

– Как трогательно! Может, и мне теперь рассказать всем о моей операции? – но смеха не последовало.

– Вот так Лилиан Фостер попала в Меняющийся Мир с его постоянными ночными кошмарами, с его беспощадным темпом и еще более беспощадной усталостью. Я стала более живой, чем когда-либо прежде, но это была жизнь гальванизированного трупа, который дергается от непрерывных ударов электрическим током; у меня не было ни желаний, ни надежд, а Брюс Маршан казался дальше от меня, чем когда-либо прежде. И вот, не более шести часов назад, в Дверь вошел Солдат в черной форме, и я подумала: «Этого не может быть, но как же этот человек похож на его фотографии», а потом мне показалось, что кто-то произнес имя Брюс, а потом он закричал на весь мир, что он – Брюс Маршан, и теперь я знаю, что бывает Воскрешение после Воскрешения – истинное воскрешение. О Брюс…

Она посмотрела на него, а он смеялся и плакал одновременно, и вся прелесть юности вернулась на ее лицо. Я подумала, что это могло бы быть из-за Ветров Перемен, но сейчас это невозможно. Не распускай слюни, Грета – бывают чудеса похлеще, чем Перемены. А Лили тем временем продолжала:

– А потом Ветры Перемен затихли, когда Змеи испарили наш Хранитель, а может девушки-призраки интровертировали его и исчезли вместе с ним так быстро и незаметно, что даже Брюс не заметил – это лучшие объяснения, которые я могу предложить и не представляю, какое из них ближе к истине. В конце концов, Ветры Перемен умерли и мое прошлое и даже мое двойное будущее стали легче переносимы, потому что есть человек, который поможет мне перенести их, и еще потому что по крайней мере у меня теперь есть настоящее будущее, лежащее передо мной, неизвестное будущее, которое я сама буду творить своей жизнью. О, разве вы не видите, что теперь она есть у всех нас, эта великая возможность?

– Ату суфражисток Сиднея и Союз трезвенниц-христианок! – провозгласил Эрих. – Бур, может, ты нам сбацаешь попурри из «Сердец и цветов» и «Вперед, воинство Христово»? Я глубоко тронут, Лили. Где можно занять очередь на Великое Любовное Приключение Столетия?

Глава 12

БОЛЬШИЕ ВОЗМОЖНОСТИ

Сейчас ноша не так тяжела. Если бы только не добавившийся вес ошибок прошлого и опасений за будущее.

Мне осталось только узнать, как закрывать парадную дверь, ведущую в будущее и черный ход в прошлое, а потом обустроиться в своем настоящем.

Неизвестный автор

Никто не рассмеялся в ответ на эксцентричный сарказм Эриха, и все же я подумала, что конечно, он поганец, этот истеричный седой коротышка, но в чем-то он прав – Лили сейчас здорово повезло, и она желает преподнести нам это блюдо на тарелочке, но ведь любовь так не готовят и не сервируют.

Относительно Хранителя она в общем-то высказала неплохие мысли, особенно в том, что касалось девушек-призраков, которые в принципе могли бы сделать интроверсию – это по крайней мере объяснило бы, почему не было никакого сигнала, всей этой ерунды из инструкции насчет мигающих огоньков.

И если что-то исчезает без движения, то это действительно может не привлечь к себе внимания. Похоже, что и все остальные над этим призадумались, потому что никто не отреагировал на злобную эскападу Эриха.

Однако я так и не могла представить себе, хотя старалась изо всех сил, куда же можно спрятаться в этом сером мешке Пустоты. Я снова начала задавать себе всякие вопросы, и под конец решила: «Давай-ка, Грета, жить своим умом. Надеяться можно только на себя».

– Самое ужасное в жизни Демона – это то, что все Время находится в твоем распоряжении, – говорила Лили с улыбкой. – Ты не можешь закрыть черный ход во вчера или парадную дверь в будущее и просто жить своим настоящим. Но сейчас это сделано для нас: Дверь закрыта, и нам не придется больше перелицовывать свое прошлое или будущее. Ни Пауки, ни Змеи никогда не смогут найти нас; разве приходилось кому-нибудь слышать о Станции, которую нашли после того, как она пропала? И вот что говорили мне знающие люди. Интроверсия – это конец в том, что касается тех, кто находится снаружи. Так что нам не угрожают ни Пауки, ни Змеи, нам не нужно снова быть чьими-то рабами или врагами, и у нас есть Станция, на которой мы можем жить в новой жизни, Станция, полностью приспособленная для нас.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});