Лев Троцкий - М. Загребельный

27 января в Сухуми, лежа на балконе с видом на сверкающее море и пальмы на берегу, Троцкий слушал траурный салют: хоронили вождя революции. Вскоре курортника потревожила делегация товарищей из ЦК. Они для соблюдения декорума согласовали список очередных кадровых перемен в Реввоенсовете и Наркомвоенморе. «По существу это была уже чистейшая комедия, – вспоминал Троцкий. – Обновление личного состава в военном ведомстве давно совершалось полным ходом за моей спиной…» Фрунзе сменил Троцкого на посту предреввоенсовета только 6 января 1925 года. Но Лев Давидович продолжал оставаться членом Политбюро ЦК. Более того, члены Политбюро опубликовали заявление за всеми своими подписями, начиная со Сталина, о том, что не мыслят состав Политбюро без Троцкого. Молотов, правая рука Сталина, вспоминал по этому поводу: «Открытый разрыв еще не был подготовлен». В мае 1925 года Троцкого бросают в хозяйство: концессии, электротехника, наука и техника в промышленности. Он с присущими ему энергией и любознательностью идет в лаборатории и к научным светилам, штудирует учебники химии и гидродинамики.

С 1925 года Троцкий возглавил строительство Днепрогэса – одной из наиболее современных электростанций для той поры. Он организовал две экспедиции специалистов – сначала из США, а потом из Германии – для экспертизы плана строительства Днепрогэса. Тем временем заговорщики Зиновьев и Каменев получили по заслугам от своего вчерашнего союзника по «тройке» «эпигонов» – Сталина. Коба выбрал их очередными своими жертвами. Сын Каменева и Ольги Давидовны, племянник Троцкого Лютик оказался первопроходцем в череде «желтых» историй о «золотой молодежи» – детях советских ответственных работников. В Москве на основе его бурных похождений поставили пьесу с незамысловатым названием «Сын наркома». Каменев решил театральный репертуар подчистить. Но «эпигоны»-товарищи по «тройке» возразили. Почувствовав настроение Сталина, Зиновьев напомнил, что даже Романовы не запретили фельетон Амфитеатрова «Господа Обмановы», направленный против их семьи. Каменев обиженно процедил: «И известно, чем это кончилось». Мрачные предчувствия его не обманули.

Оба собрата по «тройке» превратились для Сталина в отработанный материал, как осенью 1920 года Махно для Троцкого после взятия Крыма. Дорога им лежала в оппозицию. Уже битый Троцкий со злорадством встретил «эпигона»-родственника, который прибежал к нему поплакаться в жилетку после того, как три года не общался вне официальных заседаний.

Весной 1926 года чета Троцких под фамилией Кузьменко с секретарем и двумя чекистами выехала в Берлин. «Зиновьев и Каменев прощались со мной очень трогательно: им очень не хотелось оставаться со Сталиным с глазу на глаз», – писал Лев Давидович. Троцкий лег в клинику, где ему удалили миндалины. 1 мая «супруги Кузьменко» приняли участие в праздничных шествиях. Опекавший их чекист заметно нервничал, ведь открытки с изображениями родного немецким пролетариям вождя продавались на каждом углу. А тут еще кругом белоэмигранты. Однако все обошлось.

В 1926 году Троцкий лишился-таки места в Политбюро. Его длинный язык ускорил необратимый процесс. 12 августа на Политбюро он громогласно изрек: «Товарищ Сталин выставил себя на роль могильщика партии и революции». Коба летом 1927 года, следуя идее, что месть – это блюдо, которое стоит подавать холодным, призвал товарищей по ЦК не спешить изгонять из ЦК партии Троцкого: «Подождите, товарищи, не торопитесь».

Уже в конце сентября Сталин ужесточил риторику в адрес захудалого партийного аристократа, который обзывает партию голосующей барантой. В конце октября на Пленуме ЦК Коба заметил, что «Троцкий сапога Ленина не стоит» и что он кается перед членами ЦК в своей умеренности летом. Тогда, мол, он не прислушался к товарищам, не дал Троцкого в обиду и признал, что правильно его товарищи за мягкотелость ругают. Из зала раздался подобострастный возглас Петровского: «Правильно, всегда будем ругать за гнилую «веревочку!». Уже 3 декабря 1927 года от вчерашнего союзника воздалось и заговорщикам-«эпигонам». Сталин порадовал делегатов XV съезда ВКП(б) тем, что «лорд-мэрами» Москвы и Ленинграда вместо оппозиционеров Каменева и Зиновьева стали рабочие металлисты, и рассказал, за что Троцкого и Зиновьева исключили из партии: «Потому, что мы не хотим иметь в партии дворян. Потому, что закон у нас в партии один, и все члены партии равны в своих правах». Партия всегда права.

Москву Троцкий покинул 17 января 1928 года. Вождь заперся дома, и руководитель группы сотрудников ГПУ отдал приказ ломать дверь. При виде Троцкого он воскликнул: «Застрелите меня, товарищ Троцкий!» Чекист оказался ветераном гражданской, которую провоевал бойцом в охране бронепоезда Льва Давидовича. Но долг – превыше всего. Непокорного вождя силком одевают, спускают, как китайского мандарина, на руках по лестнице, ведь тот идти отказался, усаживают в автомобиль. С Казанского вокзала собирают в дальний путь в Алма-Ату. Сказать, что на то время его отправили на край света – ничего не сказать. Троцкий прочитал в местной газете, что в городе функционируют слухи, что не будет хлеба, в то время как к Алма-Ате идет множество подвод с хлебом. И поделился собственными наблюдениями: «Подводы действительно подъезжают, как и сказано, между тем слухи функционируют, малярия функционирует, но хлеб не функционирует». Еще там функционировали проказа, стаи бешеных собак, голод, нищета и тиф. В Алма-Ату вождю доставили его библиотеку и архивы с государственной важности оригинальными бумагами. Поселили в центре города в четырехкомнатной квартире на улице Красина, главного дореволюционного боевика большевиков, с которым Троцкий сошелся в Киеве в начале 1905 года. Лев Давидович подолгу охотился, летом с женой жил на даче в большом яблоневом саду.

Два-три раза в неделю Троцкий получал мешок с корреспонденцией, книгами, газетами, в том числе и зарубежными. Сын Лев помогал разгребать бумажные завалы, заменял отцу секретаря и порученца. Только с апреля по октябрь 1928 года вождь написал и отправил 800 писем и 550 телеграмм.

В январе 1929 года, погрузив на семь автомобилей его архив, Троцкого с женой и сыном отправили в направлении города Фрунзе. Впереди ждали родная украинская степь, город юности Одесса, пароход «Ильич». Когда судно входило в Босфор, сопровождавший его чекист вручил Льву Давидовичу от советского правительства 1500 долларов на обустройство за границей. Приютило Троцкого советское консульство в Константинополе. Он времени зря не терял и уже во второй половине февраля 1929 года опубликовал в западной прессе серию статей, в которых отвел душу, отыгрался на обидчиках, в первую очередь на Сталине. Советские газеты не замедлили напечатать карикатуру на «мистера Троцкого» в обнимку с мешком долларов. Консульство отказало ему в крове. К 8 марта Троцкие перебрались на остров Принкипо, где провели больше четырех лет. Лев Давидович без успеха пытается добиться права на въезд в европейские государства, он много трудится, исписывает горы бумаги, под началом сына на первом этаже двухэтажной виллы работает несколько секретарей. С 1929 года Троцкий занялся редактированием «Бюллетеня оппозиции». Он без устали обращается с записками и посланиями, даже секретными директивами к товарищам в Кремль. Не знает, что в его адрес на письме в ЦК с предложениями о защите чести Ленина в связи с увидевшими свет воспоминаниями Керенского Сталин наложил следующую резолюцию: «Этого пахана и меньшевистского шарлатана давно следовало бы огреть обухом по голове». Прав оказался Ленин в своем «Завещании», действительно грубоват был товарищ Сталин. Не пожалел изгнанника и Уинстон Черчилль, который статью о том, как Троцкого грудой старого тряпья выбросили на берег Европы, озаглавил без обиняков: «Людоед Европы».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});