История обыкновенного безумия - Чарльз Буковски

— Хорошо, — сказала она.

Я вошел в ванную, закрыл дверь и пустил горячую воду. Одежду я повесил на дверной крючок.

Я принял чудесную горячую ванну, а потом вышел, обмотавшись полотенцем.

И в этот момент в квартиру вошли два полицейских.

— Этот сукин сын меня изнасиловал! — сообщила она копам.

— Стойте, подождите минутку, — сказал я.

— Одевайся, приятель, — сказал тот коп, что повыше.

— Слушай, Вера, это что, шутка?

— Нет, ты меня изнасиловал! Изнасиловал! А потом принудил к оральному совокуплению!

— Одевайся, приятель, — сказал высокий коп, — я больше повторять не намерен!

Я пошел в ванную и начал одеваться. Когда я вышел, они надели на меня наручники. Вера опять твердила свое:

— Насильник!

Мы спустились на лифте. Пока мы шли через вестибюль, на меня смотрели какие-то люди. Вера осталась дома. Полицейские грубо швырнули меня на заднее сиденье.

— Ты что, приятель? — спросил один из них. — Хочешь испортить себе жизнь из-за кусочка мандятины? Дурацкое дело нехитрое.

— Строго говоря, это было не изнасилование.

— Да их почти и не бывает.

— Ага, — сказал я, — по-моему, вы правы.

Меня зарегистрировали, а потом посадили в камеру.

Они верят лишь слову женщины, подумал я. Где же равноправие?

Потом я подумал: изнасиловал ты ее или не изнасиловал?

Я не знал.

Наконец я уснул. Наутро мне подали грейпфрут, маисовую кашу, кофе и хлеб. Грейпфрут? Ого! Просто шикарное местечко!

Я просидел в камере еще минут пятнадцать, после чего они открыли дверь.

— Вам повезло, Буковски, дама отказалась от обвинения.

— Прекрасно! Прекрасно!

— Но впредь будьте осторожны.

— Конечно, конечно!

Получив свои вещи, я вышел оттуда. Я сел в один автобус, пересел на другой, вышел в районе многоквартирных домов и вскоре уже стоял перед «Хадсон Армз». Что мне делать, я не знал. Я простоял там не меньше двадцати пяти минут. Была суббота. Скорее всего, она сидела дома. Я дотопал до лифта, вошел и нажал кнопку третьего этажа. Потом я вышел. Я постучал в дверь. Она была дома. Я ввалился внутрь.

— У меня есть еще один доллар для вашего мальчика, — сказал я.

Она взяла его.

— Ах, благодарю вас! Благодарю вас!

Она приникла своими губами к моим. Рот у нее напоминал мокрый резиновый пылесос. Высунулся толстый язык. Я присосался к нему. Потом я задрал ей платье. У нее была чудесная толстая жопа. Много жопы. Огромные синие трусы с дырочкой на левом боку. Мы стояли перед высоким зеркалом. Я ухватился за эту толстую жопу, а потом сунул язык в этот рот-пылесос. Наши языки вертелись, как сумасшедшие змеи. Впереди у меня выпирало нечто большое.

Слабоумный сынок стоял посреди комнаты, смотрел на нас и ухмылялся.

Сатанинский город

Фрэнк спустился по лестнице. Лифтов он не любил.

Он многого не любил. К лестницам он испытывал меньшую неприязнь, чем к лифтам.

Его окликнул портье:

— Мистер Эванс! Будьте добры, подойдите сюда!

Лицо портье напоминало маисовую кашу. Только эта мысль и удерживала Фрэнка от того, чтобы вмазать ему по физиономии. Портье оглядел вестибюль, потом наклонился поближе.

— Мистер Эванс, мы за вами следим. Портье вновь оглядел вестибюль, увидел, что поблизости никого нет, и опять наклонился вперед.

— Мистер Эванс, мы за вами следим и полагаем, что вы теряете рассудок.

Потом портье откинулся назад и посмотрел Фрэнку в глаза.

— Я бы сходил в кино, — сказал Фрэнк. — Не знаете, идет в городе что-нибудь хорошее?

— Давайте не будем отвлекаться, мистер Эванс.

— Ну хорошо, я теряю рассудок. И что дальше?

— Мы хотим вам помочь, мистер Эванс. Полагаю, мы нашли часть вашего рассудка. Хотите ее забрать?

— Ладно, верните мне часть моего рассудка. Портье порылся под стойкой и извлек оттуда нечто, завернутое в целлофан.

— Вот, мистер Эванс.

— Спасибо.

Фрэнк сунул сверток в карман пальто и вышел. Был холодный осенний вечер. Он пошел по улице в западном направлении. У первого переулка он остановился, повернул. Он достал из кармана сверток, снял целлофан. Содержимое свертка походило на сыр. Оно пахло сыром. Он попробовал кусочек. Оно имело вкус сыра. Он доел все, потом вышел из переулка и направился дальше по улице.

Он завернул в первый тюп1гвшийся кинотеатр, купил билет и вошел в темноту. Занял место в последнем ряду. Народу было немного. В зале пахло мочой. Женщины на экране были одеты по моде двадцатых годов, а мужчины смазывали волосы вазелином, гладко зачесывая их назад. Носы у них казались очень длинными, а мужчины к тому же, казалось, подводили себе глаза тушью. Фильм был даже не звуковой. Слова появлялись внизу. БЛАНШ ВПЕРВЫЕ ОКАЗАЛАСЬ В БОЛЬШОМ ГОРОДЕ. Парень с прямыми сальными волосами допьяна поил Бланш джином из бутылки. Бланш, похоже, пьянела. У БЛАНШ ЗАКРУЖИЛАСЬ ГОЛОВА. И ВДРУГ ОН ПОЦЕЛОВАЛ ЕЕ.

Фрэнк огляделся. Казалось, все головы слегка покачиваются. В зале не было ни одной женщины. Казалось, мужчины отсасывают друг у друга. Они заглатывали и заглатывали. Казалось, они не знают усталости. Люди, сидевшие поодиночке, похоже, дрочили. Сыр был очень вкусный. Он жалел, что портье дал ему так мало сыра.

ОН НАЧАЛ СНИМАТЬ С БЛАНШ ОДЕЖДЫ.

И каждый раз, когда он оглядывал зал, к нему приближался и приближался один парень. Потом, когда Фрэнк опять смотрел на экран, парень перемещался еще на два-три места поближе.

ОН ПЕРЕСПАЛ С БЛАНШ, ПОКА ОНА БЫЛА ПЬЯНА И БЕСПОМОЩНА.

Он посмотрел еще раз. Парень сидел через три места от него. Тяжело дыша. Потом оказался рядом.

— А, черт! — сказал парень. — Ах, черт возьми, о-о-о, о-о-о, о-о-о! ах, ах! и-и-ийа! ох!

НАУТРО БЛАНШ ПРОСНУЛАСЬ И ПОНЯЛА, ЧТО НАД НЕЙ НАДРУГАЛИСЬ.

От парня пахло так, как будто он никогда не подтирал жопу. Парень наклонялся все ближе, из уголков рта у него сочилась слюна.

Фрэнк нажал кнопку пружинного ножа.

— Осторожно! — сказал он. — Если придвинешься ближе, можешь порезаться!

— О господи! — сказал парень.

Он встал и побежал вдоль ряда стульев к проходу, потом быстро зашагал по проходу к первому ряду. Там сидели двое. Первый дрочил второму, а голова второго была у него между ног. Парень, который докучал Фрэнку, сел и принялся на них смотреть.

ВСКОРЕ БЛАНШ ОКАЗАЛАСЬ В ПУБЛИЧНОМ ДОМЕ.

Потом Фрэнку захотелось отлить. Он встал и направился в сторону надписи: МУЖЧИНЫ. Он вошел. Там была жуткая вонь. Он подавил рвотный позыв, открыл дверь кабинки, вошел. Он достал пенис и начал ссать. Потом он услышал какие-то звуки.

— О-о-о-о-о, черт, о-о-о-о-о, черт, о-о-о-о-о, о-о-о-о-о, господи, он как змея, как кобра, о господи, боже мой, о-о-о-о-о-о!

В разделявшей кабинки перегородке была проделана дырочка. Фрэнк увидел чей-то глаз. Он взял свой болт, помахал им и нассал парню в глаз.

— О-о-о-о-о, о-о-о-о, ах ты, грязный разъебай! — вскричал парень. — О-о-о, ах ты, скотина, дьявол, говна кусок!

Он слышал, как парень отрывает туалетную бумагу и вытирает лицо. Потом парень расплакался. Фрэнк вышел из кабинки, вымыл руки. Досматривать фильм ему не хотелось. Потом он оказался на улице и направился в сторону гостиницы. Потом он оказался в вестибюле. Портье кивком подозвал его к себе.

— Чего? — спросил Фрэнк.

— Слушайте, мистер Эванс, я хочу извиниться. Я вас просто разыграл.

— О чем это вы?

— Сами знаете.

— Нет, не знаю.

— Ну, насчет того, что вы теряете рассудок. Я же пил, сами знаете. Не говорите никому, а то я потеряю работу. Но я же пил. Я знаю, что вы не теряете рассудок. Я просто пошутил.

— Но я и вправду теряю рассудок, — сказал Фрэнк. — И спасибо за сыр.

Потом он повернулся и стал подниматься по лестнице. Добравшись до своего номера, он сел за письменный стол. Достал пружинный нож, нажал кнопку и посмотрел на лезвие. Оно было остро заточено с одной стороны. Им можно было и пырнуть, и что-нибудь отрезать. Он нажал кнопку и положил нож в карман. Потом Фрэнк нашел бумагу и ручку и начал писать:

Дорогая мама!

Это сатанинский город. Здесь правит Нечистый. Всюду секс, и используется он не в качестве орудия Красоты, как повелевает Господь, а в качестве орудия Зла. Да, наверняка он попал в руки дьявола, в руки Зла. Молоденьких девушек заставляют пить джин, а потом эти звери лишают их невинности и насильно отправляют в публичный дом. Это ужасно. Это невероятно. У меня просто сердце разрывается. Сегодня я прогуливался по берегу. Точнее, не по берегу, а по вершинам утесов. Там я остановился и присел, чтобы надышаться Красотой. Морем, небом, песком. Жизнь стала Вечным Блаженством. Потом произошло нечто сверхъестественное. Снизу меня увидали три маленькие белочки, и они начали подниматься на скалы. Когда они поднимались ко мне, я видел, как из-за камней и расщелин утесов выглядывают их маленькие мордочки. Наконец они оказались у моих ног. Они смотрели на меня своими глазками. Никогда, мама, не видел я глаз прекраснее — не тронутые Грехом, они вмещали в себя все небо, все море, Вечность. Наконец я пошевелился, и они…